Филатова

Как оказалось, закончить Академию — это далеко не всё. Едва ли Филатову можно было обвинить в том, что круг её интересов заканчивался учёбой, но выпускные экзамены давили так сильно, что последние пару месяцев жизнь действительно вертелась вокруг них: из головы выпали и неурядицы с Князевым, и подозрительно часто пропадающая Женька. Так вот. Как оказалось, после выпускных экзаменов жизнь есть. А вот что с этой самой жизнью делать — это уже совершенно не понятно. Краткий курс обучения мастерству преподавания магической зоологии (не-убей-и-не-умри) на то и был кратким курсом, чтобы закончиться буквально в один миг — именно столько времени заняли, на взгляд некромагини, две недели. Можно и нужно было возвращаться в Академию, где её ждали на должности преподавателя, но до начала учебного года была две недели, все друзья куда-то разбежались и Катя отчаянно скучала, подозревая, что, в общем-то, никому она не нужна. Звонок в дверь или — чем чёрт не шутит — стук письма в окно вовсе не спешил развеять предположения девушки, так что, ещё раз вздохнув, Филатова окончательно пришла к выводу о том, что разбираться со своими заморочками ей снова придётся самой. Не то, что вопрос её нужности социуму и отдельным его членам волновал девушку всерьёз — она думала об этом с характерной ленцой, указывающей на принадлежность этого вопроса гормональному всплеску или чему-то подобному. Всякое бывает, когда тебе семнадцать. Вообще-то, позвонить в дверь или принести письмо никто не мог априори. Новенькая, жутко захламленная и жутко тесная квартирка с потрясающим видом на Неву, влюбила в себя Филатову с первого взгляда, влюбила настолько, что адрес её Катя никому так и не сообщила. Ну, кроме Женьки конечно. Но это уже другое. Женька — это Женька. Так что, порадовавшись глубоко внутри себя, что в её кругу общения пока никто не умеет выслеживать по ауре и магическим всплескам, которые, как известно, как и отпечатки пальцев, неповторимы, некромагиня отхлебнула из чашки редкостно мерзостный чай. Собственно, о его вкусовых качествах она узнала отпив. — Сука. Катя выругалась с чувством глубокого удовлетворения. На смену скуки пришло спокойное тихое счастье. Хотелось совсем не по-некромажьи петь и танцевать. Как же, черт возьми, хорошо, когда тебе семнадцать, у тебя своя квартира и ты свободна как ветер. Как же хорошо. Скелет в углу заскрипел, поворачивая голову вбок, удивляясь неожиданному всплеску положительной энергии, а Катя рассмеялась. — Гри-ша, Гри-ша, башка костяная, нога… э… костяная? — придумать достойного эпитета к ноге не вышло, но и это также привело Филатову в тихий восторг. Она вскочила с широкого, для чтения обустроенного, подоконника, гибко просочившись мимо табурета и плиты, не оставляющих места для маневра, и подхватив скелета за кисти-кости пустилась в вальс на месте. Скелет скрипел непонятно, но, однозначно, осуждающе. Приступ восторга окончился также быстро, как и начался. Катя высунулась по пояс в окно и тихо выдохнула, почуяв холод реки: «Лето, прощай. Прощай, лето». Санкт-Петербург для неё пах юностью, корицей и вязами. Некромагиня не думала об Иваново и о том ларьке, куда в детстве вечно бегала за мороженым. Она не знала, есть ли этот ларёк сейчас или нет. И, вообще-то, её это не волновало. Всё казалось очень простым. После улицы квартира стала настолько тесной, что даже самой Филатовой стало казаться, что она задыхается. Ярко-синий холодильник недовольно гудел. Оставшаяся от прошлых хозяев чашка с весёлым детским рисунком — странная свинка на задних лапах — медленно высыхала на подставке. Кап. Кап. Кап. Кран стоило показать сантехнику, но делать это было лень. Катя закрывала глаза и представляла, как вода наполнит раковину, потечет на улицу, заполнит весь Петербург, поглотит под собой Смольный. Катя улыбалась. Стоит рассказать идею для рисунка знакомой художнице. В квартире было тепло и безлико. До учебного года оставалось две недели.