СЛОМАННЫЕ ИГРУШКИ
«Кажется, я в твоих детских руках сложная слишком игрушка»
Паскаль
— Красный Мальборо, будьте добры. Да, конечно, именно сейчас в ларьке закончились пачки, и продавщице нужно искать новый блок. Ну точно, своими отвратными длинными ногтями она не порвет пленку, и ей придется возиться с ножницами. Давай, дура, делай все как можно медленнее, покупателям ведь так приятно ждать. О! Неужели?! Свершилось. Стоп, как я мог забыть про сдачу, которую она, как и все, швыряет на пластиковую ерунду вместо того, чтобы передать ее мне в руку, которую я предусмотрительно ей протянул? Когда до меня, наконец, дойдёт, что это глупая надежда? Уже прилично отойдя от ларька, вспоминаю про зажигалку, которая осталась в старой пустой пачке, что я выкинул. Прекрасно. Ничего, сейчас попрошу у прохожего. Хотя кого я встречу в это время на улице? Как ни странно, уже через минуту мне встречается курящая девушка. — Добрый вечер, — выпаливаю на одном дыхании. — У вас… Закончить не дает протянутая зажигалка. До меня не сразу доходит, что я все это время шел с незажжённой сигаретой во рту. — Оставь себе. Странная. Хах, может, я и правда притягиваю себе подобных, как не раз выражалась одна глупышка, но об этом позже… Намного позже. А может, все значительно проще, и мой внешний вид столь жалок, что неосознанно возникает желание помочь. Сами того не замечая, люди все-таки стремятся к добру и примирению, катарсису, если угодно; и лишь я — такая невъебических масштабов сволочь. Хотя сволочь никогда не станет жертвой собственного решения, хотя бы из-за отсутствия совести. А моя сейчас мучительно медленно и настырно разбирает выстроенную мною стену спокойствия; и снова больно, так же как год назад, однако боль уже невозвратная, я дошел до черты, которую, даже несмотря на прошлые обиды, нельзя было переступать, и теперь обречен стать разодранным заживо своим же “триумфом”. Медленно шагаю по улице, успокаивая себя отсчитыванием тротуарной плитки. Убивая время, я рою себе могилу. Проклятье века — это спешка, а чем представляется обратное? Неужто ли только моим личным адом — возможностью еще раз обдумать выбор, почувствовать отвращение к самому себе? Я получил желаемое, но стало только хуже, маленький “чистый” мальчик, спрятавшийся где-то глубоко, очень глубоко внутри меня, раскололся окончательно. Чувствуя в себе остатки добра и некой детской непринужденности, я всеми силами пытался от них избавиться, а, безвозвратно потеряв, возможно, единственное, что еще держало меня на плаву, сожалею об утрате, и все, что мне остается, — это идти вперед, дожидаясь гребанного рассвета. Ну что тут скажешь? Люблю солнце. Приглушенно слышу раскаты грома где-то надо мной и машинально откидываю голову, а капельки начавшегося дождя, подобно тончайшим туповатым иголкам, колют мое лицо, с каждой секундой увеличиваясь в количестве и наращивая силу. Сигарету потушило… Увы. Любимая скамейка, ты как всегда вовремя. До первого живительного луча еще уйма времени, можно и посидеть, тем более в компании моего важнейшего слушателя; сколько эмоций было выплеснуто именно здесь, на самом проходимом месте парка, которое по иронии судьбы замечал только я, и окружающие деревья стали мне ближайшими друзьями – идиллия, одним словом. Дождь все еще моросит, но уже не так сильно, массивные капли стекают по моему лицу, очерчивая контуры переносицы, носа, губ и подбородка. Я ловлю себя на том, что это не капли скатываются по лицу, а слезы - горячие и соленые. Ну и кто кого сломал, а?ПРОЛОГ
— Чего тебе? — отвечаю заспанным голосом на звонок, разбудивший в такую рань. — Саш, ты уже должен быть на линейке, не забыл? Точно, я же не рассказал никому из моих якобы друзей, что перевелся в новую школу. Это лето изменило все – я начинаю заново… Если у тебя есть возможности, неважно какого рода, ты должен их использовать; а у меня эти возможности есть, именно поэтому я попросил отца перевести меня в другую школу – на этот раз частную и закрытую – где я бы мог попробовать еще раз. — Хей, ты слышишь меня? Мы уже заждались! А, я не упомянул, что это говорит человек, который использовал меня больше, чем кто-либо другой, унижал исключительно ради забавы и элементарно пользовался моей добротой? — А… Давай-ка, ты найдешь другую грушу для битья и, пожалуйста, относись к этому человеку добрее, чем ко мне, — вешаю трубку, не дожидаясь ответа. Разминая затекшую шею, смотрю на часы – уже девять. Если бы не этот засранец, я бы опоздал. Никогда не слышал, чтобы уроки начинались в половину десятого, но мне же лучше. А сегодня, так вообще прекрасно, до линейки еще целых два часа. — Приехали, — доносится голос водителя. И это частная школа? Я представлял себе огромный особняк с прекрасным садом, а может, даже и фонтаном у входа. Пора прекращать смотреть американские фильмы. Здание так себе: непонятного болотного цвета, всего два этажа, территория очень маленькая, но ухоженная, а это уже приятно. Я приехал минуту в минуту — двор полон учеников. Как ни странно, родителей я много не насчитал. Оказывается, не только у моих нет времени на то, чтобы проводить ребенка в школу, между прочим, в последний раз! — Саша! Я до последнего не верила, что ты к нам переведешься, — ко мне подбегает красивая девушка с тёмно-русыми волосами. Лицо знакомое, но никак не получается вспомнить, откуда. Я, конечно, улыбаюсь, но не знаю, что говорить дальше — становится крайне неловко, она явно рассчитывает на ответ. По-моему, я даже покраснел, но это и неудивительно, девушка безумно красивая, хотя, если осмотреться, здесь все ничего. — Ты меня не помнишь? — говорит очень медленно и дружелюбно. — Я — Настя, наши матери подруги. Мы виделись в том году на дне рождения твоего отца. Блин, точно! Как я сразу ее не вспомнил? Неужели я был настолько измотан, что не обратил внимания на такую девушку? Надеюсь, моя реакция не слишком сильно ее потрясла, так как я уверен, что глаза мои сейчас разрывают собой все пространство. — Извини, что не узнал. — Все в порядке, я тебя тоже не сразу распознала, хах. Мама говорила, что ты изменился, но я и представить себе не могла, — запинается... Неужели я так хорош? — Давай я тебя со всеми познакомлю. — Не стоит, прав… Договорить я не успеваю, так как Настя уже вовсю тянет меня к своим одноклассникам. Настойчивая девушка, наверное, та еще принцесса. Каждое мгновение сопровождается новым именем или крепким рукопожатием. Поскорее бы это уже остановилось. Переставая обращать внимание на тех, кому меня так вежливо представляет “новая подруга”, я начинаю обдумывать, стоит ли мне вечером идти с ребятами в клуб, учитывая, что я новенький в этой компании, надо согласиться, но вот как на это отреагируют родители? Смешно, ведь я ни разу и ни с кем никуда не ходил, не в смысле на вечеринку, или как они это называют, а вообще, даже в кино… Я практически все время выполнял идиотские поручения козлов из старой школы и делал за них уроки. На самом деле второе мне очень помогло: еще в прошлом году мне сказали педагоги, что с моим уровнем знаний я без проблем пройду в любой вуз. Вот только лёгких путей я не ищу. Именно поэтому сердце жаждет изучения архитектуры, для чего придется неслабо попотеть – а тут уже мы снова возвращаемся к возможностям! — Саш, расслабься, пожалуйста, — девушка замедляется, интересно. — Я знаю, что ты раньше ты был очень… одинок. Извини, что я так открыто это говорю, мне мама это рассказала. Просто будь собой, у нас тут хорошие ребята, не пугайся их, а верный друг для поддержки у тебя уже есть. На последней фразе Настя улыбается, слегка склонив голову, и протягивает мне руку. Я ей собачка, что ли? Хотя она представляется радушной. — Тебе легко говорить, — снижаю голос на полтона. — Раз ты сама начала эту тему... В общем… Не знаю, как сказать… Яникогданебылвклубе, — приходится выпалить на одном дыхании, ведь иначе я никак не смог бы. Если она и удивилась, то не выказала этого. Такая реакция меня очень радует – прямо камень с души. — Все в порядке. За родителей не переживай! Я со всем разберусь. Как она узнала? У меня что, это на лбу написано? — Тебе прямо по коридору и направо, нас разделили в разные группы, у твоей сегодня на час больше уроков, так что увидимся вечером, — девушка уже собирается идти на занятия, как вдруг говорит напоследок. — Если ты растеряешься, ну, знаешь, можешь вечером за мной заехать. Я киваю в ответ. А как еще? Без помощи я точно не обойдусь. — Отлично! До вечера! Изрядно удивленный, захожу в класс: всего десять человек на такой огромный кабинет и еще одноместные парты! Я знал, что в частных школах индивидуальный подход к каждому ученику, но не настолько же. Видимо, я пришел последним, так как осталось только одно свободное место у окна – роскошно, одним словом.***
В надежде на то, что гудки скоро прекратятся, и я смогу наконец-то услышать голос моей сестры, я провожу мучительные тридцать секунд, которые представляются вечностью. Она, кстати, учится уже третий год в Англии. — Братишка, что случилось? — удивленный голос раздается в трубке. — Почему, чтобы поговорить с родной сестрой, у меня должно что-то произойти? — сейчас не время язвить, но мы иначе не умеем – видно, так заведено навеки. — Выкладывай! Я уверен, сейчас она по своему обычаю атакует меня кучей вопросов, на которые, по моему скромному жизненному опыту, ответы ей совсем не требуются. — Как новая школа? Ребята нормальные? Девочки симпатичные есть? Говорю же, очень предсказуема. — Ну, в общем-то, по этому поводу я тебе и звоню… — как всегда, договорить мне не дали. — Ты нашел девушку? Наконец-то! Я так долго ждала этого момента. Ты даже не представляешь, как я … — Эй! Ты можешь хоть раз дослушать до конца?! Меня ребята в клуб позвали, и я, блин, не знаю, как сказать, — вот дурак, надо было сначала продумать вопрос, а потом уже звонить сестре. — Только не говори мне, что ты не знаешь, что надеть, — в трубке раздается звонкий смех. Да, сейчас самое время поржать над братом. — Сань, у тебя никогда не было девушки, ты мучаешься с выбором одежды… Ты у меня, случаем, не гей, зайчик? — Больная ты? Это же надо быть настолько заносчивой, как она порой раздражает. Не понимаю, ну почему нельзя войти в положение и помочь? Хотя бы раз не подкалывала, однако, буду откровенным, мне не хватает здесь старшей сестры. — Ладно, ладно, я же шучу, — замолкает на бесценное мгновение, а потом, протяжно вздохнув, оглашает результаты мозгового штурма. — Вот как мы сделаем, я позвоню одному другу, и он к тебе подъедет помочь. Договорились? — Да, спасибо, — вот это я понимаю. Уже собираюсь вешать трубку, но сестра не может не отличиться напоследок: — Не нажрись только, прошу тебя, это все-таки возможность завести друзей. Будто я сам не знаю. Оставляю ее без ответа и завершаю звонок.***
Сложно описать, каково было мое удивление, когда я узнал, что Настя живет со мной на одной улице! Почему я раньше об этом не слышал? Неужели матушка ни разу не могла рассказать о дочери своей подруги, которая со мной одного возраста и живет в двух минутах от нас? Хотя… Кого я обманываю, еще год назад девушка не была бы во мне заинтересована, кому нужен зажатый бесхарактерный очкарик, да еще и пончик в придачу? Не смешите! За этот день я уже понял одну вещь: неважно, сколько женщине лет, она всегда будет опаздывать. Я сижу в машине и жду эту кукушку уже полчаса, не меньше! Зараза! Не могу придумать, чем себя занять. Начинаю рассматривать то, во что меня одел “друг” сестры. А, я бы сказал точнее – подружка. Оно и понятно, ведущий стилист страны, как парень сам представился. Ладно, зато одет я сейчас скромно и со вкусом, по словам “спасателя”: темно-серые штаны на трех пуговицах, немного затертые, по поводу чего я, конечно, высказал свое мнение, но в ответ получил, ожидаемое: “Это сейчас модно, не спорь”; ремень с бляхой на пол живота и свободно сидящий свитер болотного цвета поверх льняной рубашки, или как там это называется. Меня уверили, что я любой фейс-контроль пройду, посмотрим-посмотрим. Вроде, неплохо выгляжу, тем более на фоне моих золотых кудрей, небрежно ниспадающих на лицо; вот только… Я и сам мог так одеться, можно было и фотографию прислать, без личной встречи, а-то до сих пор передёргивает, когда это “чудо” вспоминаю! Не прошло и года! Настя объявляется! Водитель даже решает выйти из машины и открыть ей дверь, как предсказуемо. Девушка садится рядом, и мы наконец-то выезжаем. — Ты красивая, — думаю, ей приятно это слышать, хоть и не в новинку. — Спасибо. Наступает молчание, а я этого не переношу. Никогда не любил и не умел сидеть в тишине, и поэтому я решаюсь задать вопрос, ответ на который меня волнует целый день: — Что ты сказала родителям? — Без понятия, — она засмеялась, показывая свои ровные зубы. — Моя мама позвонила твоей и как-то отмазала. У нас очень хорошие отношения, она помогает мне во всем, так же, как и я ей. — Вот бы у нас так было, — понимаю, что сказал лишнего. — Забудь. — Если захочешь поговорить… — Да, я понял. Ну, вот какого хрена я так грубо ответил? Она же мне помочь хочет. Ладно, за вечер забудется, и тогда попрошу Настю рассказать мне, как себя вести с ее друзьями. Самому не верится, что не умею общаться с людьми. Судя по доносящейся из открытого окна музыке, мы уже подъезжаем. Пытаюсь себя успокоить и настроить на нужную волну, но никак не получается. А что, если я скажу какую-нибудь глупость, и меня засмеют? А после, начнем опять с истоков! Нет… — Ты готов? — Настя спрашивает это так, будто меня сейчас ждет испытание. Так! Успокойся. Главное — без паники. — Главное — будь самим собой и держись меня, если что, я помогу, — и с этими словами мы заходим в лифт и поднимаемся на последний этаж небоскреба, который находится на одной из самых оживленных улиц города. Помещение полностью отличается от того, что я себе успел надумать. Нет никакого ангара и огромной танцевальной площадки. Музыка громкая, но при этом возможно услышать то, что тебе говорит близ-сидящий человек. Одна стена за баром выложена декоративным кирпичом, а все остальные бесшовно остеклены и имеют выход на огромную мансарду, где расположена часть столов и площадка перед диджейским пультом; бежевые диваны, болотно-зеленые акценты — выглядит симпатично. — Всем привет, я привела Сашу, — мы наконец-то оказываемся у столика ребят, к которому нас любезно подвел администратор. — Эй, садись, чего стоишь, — какой-то парень обращает мое внимание на свободное место рядом с ним. Он протягивает мне руку. — Я прилетел пару часов назад и поэтому не смог познакомиться с тобой утром. — Саша, — жму его руку. Ну и хватка! Я в полной растерянности! Совсем не знаю, как себя вести. Пытаюсь найти глазами Настю, чтобы она помогла мне, но ее и след простыл. Заебись! Еще и постоянные взгляды девчонок. Очень смешно наблюдать за тем, как они стараются показать мне, что им безумно интересно участие в разговорах с подругами, и они только украдкой смотрят в мою сторону. Конечно, у меня не было друзей, но при этом я далеко не дурак. Отлично, но что мне сейчас делать? — Ну что? Выпьем за знакомство, — он пододвигает ко мне стакан, по-видимому, с виски, хотя не знаю точно, отец это пьет, а я ни разу не пробовал, даже на праздники отказываюсь, запах неприятный… Но сегодня же начало новой жизни, пора переступать через себя! — Давай, — и он опрокидывает напиток, совершенно не щурясь. Ловлю очередной взгляд одной из одноклассниц. Все, выхода у меня нет, а то еще подумают, что я совсем пить не умею, хотя так и есть, но это им знать не обязательно. Поехали! И залпом выпиваю все двести граммов, хотя я, конечно же, без малейшего понятия, сколько там налито. Стало тепло, даже жарко в области груди, и чувствую небольшие рвотные позывы, ну ничего – ни за что не ударю в грязь лицом. Это моя отправная точка! — Давай не отставай…***
Очнувшись на следующее утро в квартире Насти, я выслушал безумное количество критики в мой адрес по поводу того, что надо уметь пить, и что я мог бы опозориться, если бы подруга вовремя не увезла меня домой. Затем, я погрузился в невероятную историю про мое приключение и не мог поверить ушам, но это сейчас не так уж и важно. В одном можно не сомневаться – я впервые в жизни чувствую себя нормальным. Единственная проблема, вставшая передо мной — родители. Да, поначалу они были рады, что у сына появились друзья, но теперь, когда я все выходные провожу с ребятами и прихожу домой чёрт знает во сколько, они начали меня ограничивать в общении, и, если бы не приехавшая на несколько дней сестра, я бы мог сильно пострадать из-за регулярных ночных исчезновений. Ладно, у меня были проблемы и серьезнее – разберусь. А сейчас стоит напомнить себе о приближающихся вступительных экзаменах. Этим-то я и собираюсь заниматься ближайшие дни. А, я еще не сказал, что моя сестра выходит замуж за англичанина, и поэтому она увезла родителей на выходные в Лондон, чтобы они смогли познакомиться с женихом и его семьёй? А меня не взяли, в очередной раз обрадовав тем, что надо серьезно трудиться к поступлению. Жизнь — класс! О чем только человек ни думает, когда рисует. Не правда ли? Смотрю на время — уже десятый час, сейчас быстро закончу и пораньше лягу спать, а то устал, как собака, за прошедшую неделю. О, да! Последний раз усиливаю линию и торжественно отбрасываю карандаш, потягиваясь на стуле. Осталось только сообщить родителям, что я собираюсь отдохнуть. Закончив разговор с отцом, направляюсь в спальню, но раздается дверной звонок. Какого… Та-ак! Настя, ну конечно, ей все мать рассказала, блин! — Приве... — распахиваю дверь и в очередной раз изумляюсь: передо мной подруга, как обычно красивая и готовая покорять ночной город. — Какого чёрта? Я же сказал, что сегодня занят! — Собирайся, у нас важное дело, — она проходит внутрь, швыряя сумку на пол в прихожей. — Какое, мать твою, дело? Ты понимаешь, что я не просто так сказал, что на этой неделе у меня не получится никуда выбраться?! Блядь! Ну и что мне сейчас делать? Собравшиеся в уголках глаз моей подруги слезы начинают очень быстро скатываться по ее розовым щекам, а сама она бросается мне на шею и начинает, громко всхлипывая, реветь… — Прости, — я чувствую, как футболка моментально становится влажной. — Я просто… Насть, я не хотел тебя обидеть, — обнимаю подругу, опуская голову ей на плечо. Девушка резко отстраняется. Молчание… Хм, да что с ней происходит? — Может, скажешь, что случилось? — У меня сегодня день рождения… — Эм… — вот я олень! Нужно было хоть как-нибудь узнать. Сложно представить, как мне сейчас неловко. — Ладно, ты не поздравил, мы недавно начали общаться, но мама... Неужели она так сильно занята своим молодым любовником в сраном Париже, чтоб их всех, что не может позвонить? В голове не укладывается… Слишком много, очевидно, не предназначенной для меня информации! — Саш, — поднимаю свои глаза на тихий голос девушки. — Нажремся? — А кда мы, собсна, едем? — хоть голова у меня до сих пор соображает, язык уже заплетается, и я не в силах ни одного слова выговорить по-человечески. — Сейчас водитель завезет тебя домой, — размахивая практически опустошённой бутылкой водки, выдавливает из себя моя подруга. Ничего не отвечаю. Я очень сильно устал, еще чуть-чуть и вырублюсь у Насти на плече. Мы практически лежим в ее машине на широком кожаном сиденье, облокотившись друг на друга. Я чувствую, как бьется ее сердце, как тяжело она дышит. Как же притягательно пахнут ее волосы, а платье… Так высоко задралось… Стоп! Саша, приходи в себя немедленно! — Приехали, — толкает меня в бок. — Спасибо, что выслушал. — Всегда пжлста, — протягиваю я второе слово, пристально смотря в большие подведенные глаза. Я буквально вываливаюсь из машины на холодный асфальт. Приходится затратить много сил, чтобы подняться и дойти до моего подъезда, но, похоже, я с этим справляюсь. Холодный ветер дует в лицо, и это помогает немного собраться с мыслями. И почему я опять столько выпил? Говорил же себе. Нет, обещал, божился… Уверен, что через десяток лет, встречая бухих подростков на улице, мне будет тошно на них смотреть. Стараюсь ровно дошаркать до моей квартиры, чтобы соседи не заметили меня в таком виде. Запускаю руку в задний карман, где всегда лежит кошелек с ключами, и… Твою мать! Сразу проверяю второй карман, где должен лежать телефон… Блядь! Его тоже нет! Со всей силы ударяю кулаком по стене, оставив на ней легкий след. Кисть сразу засаднила, но сейчас мне не до боли. Очень сложно не паниковать, когда ты ночью стоишь у своей квартиры без ключей, денег и телефона, а твоих родных нет в стране. Зато как отрезвляет! Прекрасно – у меня трясутся руки. Не к Насте же мне сейчас… Блин, точно, у нее же мать во Франции, а отчим, наверное, войдет в мое сложное положение. Я как всегда живу надеждами. Что же, выхода у меня все равно нет.***
Передо мной открывается дверь в квартиру, и, еще не заметив Настю, я уже прекрасно ее слышу: — Дай угадаю? Потерял ключи, телефон и деньги? — я не без удивления смотрю на девушку, не успевая сообразить, что к чему. — Скажи спасибо, что это все выпало у тебя из карманов в машине, а не в клубе. Кто носит ключи в заднем кармане? Кроме того, что оттуда все вываливается, еще и украсть могут. Саша, ты меня слушаешь, вообще? — Мне что-то совсем херово, — голова кружится, мутит, знобит, в глазах темнеет, и картинка плывёт. Полный комплект. — Блин, ну… Оставайся, — закрывает за мной дверь. — Квартира пустая, кстати. Это она к чему сказала? Но я сейчас не в том состоянии, чтобы зацикливаться на конкретных словах. Чувствую, как Настя бережно снимает с меня пальто. Через секунду она уже ведет меня в гостевую спальню, чтобы я там обосновался, пока девушка ищет мне лекарства. У меня есть пара минут, чтобы осмотреть помещение. Одним словом, превосходно. Сочетание синих, рельефных из-за небрежно положенной на них штукатурки, стен с дорогой резной мебелью, сделанной, как я понимаю, из венге, приводит в восторг. Если с таким вкусом выполнена гостевая, то мне уже страшно представить, как выглядит родительская спальня. — Вот, — возвращается Настя, протягивая мне напиток с какой-то шипучей жидкостью. — Сразу говорю, это ужасная дрянь, поэтому пей залпом. После поднесения этого зелья ко рту я морщусь и решаю, что не так уж и плохо себя чувствую. Настя садится рядом со мной, кладя голову мне на плечо, и снова начинает плакать. Ее горячие слезы стекают мне на рубашку, пропитывая ее. Никогда бы не поверил, что человек может столько выплакать. Стараюсь ее утешить, приобнимая и поглаживая по волосам. Я уверен в том, что она очень редко дает волю своим эмоциям, и именно поэтому мы уже более пятнадцати минут молча сидим. Никогда не умел успокаивать людей. В моем понимании успокоение — это та же жалость, а от нее большинству становится только хуже. В чем смысл говорить кому-либо “все будет хорошо”, даже когда ты не знаешь, что произошло. Хотя… Скорее всего, дело в том, что меня никогда никто не поддерживал, и я всегда самостоятельно решал свои проблемы… Успокаивался, по крайней мере. Чувствую, как в уголках глаз начинают собираться слезы — все-таки это больно, когда родная мать, неважно, сын у нее или дочь, не интересуется тем, что у её ребенка на душе. Только бы Настя не заметила выражение моего лица… Но закон подлости делает свое дело, именно в этот момент она отстраняется от моей вдоволь пропитавшейся ее слезами груди и молча смотрит на меня. Это звучит банально, но мне хочется утонуть в ее глазах. И не потому, что они самые необыкновенные из всех, что я видел. Нет, это не так. Её взгляд, эта жгучая боль — она такая же, как и у меня, а может, и еще сильнее. Так нельзя говорить, но когда ты понимаешь, что плохо не одному тебе, и когда до тебя наконец-таки доходит, что есть люди, живущие в сотни, а то и в тысячи раз хуже… Именно тогда камень, который находится внутри тебя и очень долгое время гложет, нагоняя тоску и депрессию, исчезает. Он растворяется, хоть и ненадолго, но этого времени достаточно, чтобы почувствовать себя свободным. Настя наваливается на меня всем телом, опрокидывая спиной на кровать, и ложится сверху. Не успеваю я и словом обмолвиться, как она уже прижимается своими губами к моей щеке, немного их приоткрывая и проводя языком крохотную блестящую дорожку, которая заканчивается у уголка моих губ. Нет! Саша, не позволяй ей этого делать, — первое, что проносится в моем сознании, но сил, а главное — желания останавливаться у меня нет. Я наслаждаюсь каждой секундой, которую провожу, чувствуя ее язык, усердно очерчивающий контуры моего, в результате чего дыхание окончательно сбивается. И я притягиваю девушку за поясницу ближе к себе, чтобы она почувствовала… Дрожь проходит по всему телу в тот самый момент, когда я чувствую обращенный на нас с Настей яркий луч света. Скорее даже не луч, а вспышку. Что за? — Сестренка, ты заметила, что, как только уезжают родители, ты почти каждую ночь приводишь нового парня? Не надоело? — из-за вспышки, ослепившей меня на несколько секунд, не могу разглядеть лицо говорящего, лишь замечаю, как он крутит в руках телефон, на который, по-видимому, были сделаны снимки. Что-то безумно знакомое присутствует в его голосе. Кто он, вообще, такой? — Я тебе не сестра, — она выбирается из-под меня, приподнимаясь на локтях. — Какого хрена ты тут делаешь? — Я решил вернуться пораньше, — печально выдыхает. — Хотя ты этому не поверишь. Дело в том, что отец хотел, чтобы я застал твою… — резко замолкает, преподнося ладонь ко рту и закатывая глаза, тем самым наполняя свои движения дешёвой театральщиной. — Прости — нашу мать — с очередным любовником и доложил ему, — улыбается. — А чего ты так напряглась? Я бы не стал рушить столь прекрасную семь… — Блядь, Роберт, убирайся! — Настя вскакивает с кровати, на ходу застегивая платье, чтобы, видимо, выпихнуть парня из комнаты. Роберт? Я точно его где-то видел! И тут я начинаю изучать: повыше меня ростом, но не сильно, темные густые волосы, заканчивающиеся чуть ниже его ярко выраженных скул, нахальная самоуверенная улыбка и кожа, самая бледная кожа, которую я когда-либо видел, я бы даже сказал фарфоровая. Жутковато смотрится, честно говоря. Он хватает подбежавшую к нему "сестру" за запястье и со словами: — Выметайся отсюда, шлюха, — выталкивает ее за дверь, захлопнув ее до щелчка в замочной скважине. — Постой, — начинаю я, застегивая рубашку. — Я что-то не пойму, что тут происходит? И кто ты? Парень, Роберт, как я понял, все еще стоит возле двери спиной ко мне. Правда, это не мешает мне услышать его насмешку. — Не узнаешь меня? — поворачиваясь ко мне лицом. Что-то ужасающее есть сейчас в его улыбке. — Мы пересекались в мастерской. Блин, точно! Вот почему его лицо сразу показалось мне знакомым, и эта нахальная манера разговора… Теперь я все вспомнил, но, сука, что ему от меня-то надо? Мы никогда не общались, да и видел-то я его раза два, от силы три. Нехорошее у меня предчувствие: плохая от него энергетика исходит. Хм, я начинаю говорить, нет, мыслить прямо как экстрасенс. Кли-ни-ка. — Вижу, что вспомнил, — все тот же взгляд, так и кричащий о превосходстве. — Тебе, наверное, интересно, что мне от тебя нужно? Я напрягаюсь, заметив даже не искорку, а разгоревшееся пламя в его глазах. — Вот здесь, как ты уже понял, у меня свежие снимки тебя и моей непутевой сестренки, — демонстративно вертит в руках своим телефоном. — Никто из нас не хочет, чтобы их увидели, — сука, еще и поддразнивает. Сложно описать словами, как хочется его заткнуть. Но из-за того, что мне важно услышать, к чему он клонит, я потерплю. — Я имею в виду твоих прекрасных родителей, которые улетели к дочери на выходные и уверены, что их сын усердно трудится, а не бухой валяется под грязной девчонкой. Я верно излагаю? По тому, как он протягивает слово “грязной”, становится понятно, что отношения у них с Настей еще лучше, чем я предполагал. Не парень, а душа компании! — Хм, — стараюсь держаться как можно увереннее и выше. — Ты, безусловно, прав, но я так и не могу понять, к чему ты клонишь, а главное, — сам не знаю почему, но делаю паузу. — Откуда у тебя такие познания о моих родителях? Да, и о жизни в целом? — Ожидал, что подобные вопросы последуют. Мне не очень хочется удаляться от темы, но раз тебе так важны детали… — драматично вздыхая. — Мой отец — конченый параноик, поэтому каждая комната и коридор оборудованы камерами и датчиками слежения… Так, на чем я остановился? Отвечать ему совершенно нет желания, ведь я понимаю, что он меня дразнит. Но, опять же, нахера? — Все, спасибо, вспомнил. Так как у нас вся квартира под наблюдением, я могу узнать все, что мне угодно. В общем, когда я совсем недавно вернулся домой и начал искать последние записи с моей мачехой, я наткнулся на их вчерашнюю беседу с Настей. Как ты понимаешь, говорили они о тебе. Так что за информацию, а ее, кстати, немало, я должен благодарить моих прекрасных родственников. Я молча смотрю на наглого парня, а что мне еще делать в такой ситуации? Все козыри у него. Родители, если узнают, чем я занимался всю ночь… Даже страшно представить последствия. — Вопрос только один, — Роберт отрывает меня от затянувшихся раздумий. — На что ты готов пойти, чтобы это осталось между нами? — Чего ты хочешь? Тут происходит то, чего я уж никак не мог ожидать. В запертую дверь начинает стучаться моя подруга с криками: — Саша! Не вздумай идти у него на поводу! Он ничего тебе не сделает! — хлопая ладонями по прочной двери. Мои глаза округляются. Да что за чертовщина здесь происходит? В пекло этого напущенного идиота, нет даже малейшего желания участвовать в его играх, так что, встав с кровати, направляюсь к выходу из комнаты. — Уверен в том, что ты сейчас правильно поступаешь? Я хотел попросить тебя всего лишь об одной маленькой, как мне кажется, услуге… Я останавливаюсь, уже схватившись за позолоченную дверную ручку. — Ты думаешь, что у тебя одного на душе погано? — чувствую, как Роберт приближается ко мне, начиная тяжело дышать. Я напрягаюсь, но пока стою на месте. — Тебе ли не знать, что нет лекарства качественнее и дороже, чем человеческое тепло, — он находится в нескольких сантиметрах от меня. — Чем человеческая ласка, — его руки, подобно змеям, заполучившим свою добычу, обвивают меня, а голова устало ложится на моё правое плечо, и парень проводит кончиком носа по моей подрагивающей щеке… Пока я прибываю в тихом ужасе от происходящего и не могу пошевелиться, так как все тело сковало невидимыми кандалами смущения и отвращения, он вжимает меня в дверь, упираясь в мою поясницу своим… вставшим членом! Сука, нахуй! Это и выводит меня из состояния, похожего на транс. Я с молниеносной силой и скоростью дёргаю эту скользкую ручку, но дверь не поддается… Роберт снова начинает смеяться, отстраняясь. У меня нет другого выбора, и я, весь дрожащий, как собака во время грозы, поворачиваюсь к нему лицом. — Тебе это нужно? — он достает из заднего кармана немного висящих на нем джинсов ключ. — Забирай, — кидает его мне в руки. — Но помни, что твой выбор сейчас решит исход сегодняшней ночи. Я вспоминаю недавнюю сцену Насти и, поверив ее словам, которые она гортанно выкрикивала от чистого сердца и, как я понимаю, со знанием дела, пытаюсь просунуть ключ в замочную скважину. — Смело, — тихо говорит Роберт, набирая что-то на своем телефоне, что я понимаю благодаря его небеззвучному режиму. — Но глупо… Стараюсь не обращать на звуки позади меня никакого внимания, пытаясь открыть эту чертову дверь. Может, он мне специально дал не тот ключ? Хотя, думаю, что дело в трясущихся руках. — Здравствуйте, — Роберт куда-то дозвонился, интересно. — Дмитрий Львович? Простите за столь поздний звонок… Сердце замирает, а грудь моментально сжимает невидимой крепкой ладонью тихого ужаса. Ключ вываливается из моей руки. Быть этого не может… Эта мразь сейчас разговаривает с моим отцом… — Еще раз прошу прощения, — сука, до чего же мы вежливые. — Меня зовут Андрей, и я хочу сообщить вам некоторую информацию по поводу вашего сы… Роберту не удается закончить фразу, так как я выхватываю из его рук телефон и бросаю его в стену. Слава Богу, что его мобильник разбивается вдребезги. Я так и не до конца понял, чего именно он от меня хочет, но будь что будет! Отец уже, наверное, пытается дозвониться мне, но все мои вещи сейчас у Насти. Если они узнают, что я нарушил запрет, меня могут лишить всего! И это сейчас не шутки или глупый страх, такое однажды было с моей сестрой, и родители не сделали поблажку на то, что она была глупая девочка и не думала головой! Её выкинули из частной школы, наняли охранников, и в институт проталкивать или даже немного помочь с решением этого вопроса отказались. Парень смотрит на меня, легонько улыбаясь, наслаждаясь своей победой. Он приближается ко мне вплотную, а я, в свою очередь, зажмуриваю глаза что есть мочи, надеясь проснуться и больше никогда не увидеть этот кошмар. Он запускает одну руку в мои волосы, вторую же он плавно просовывает мне под рубашку. По всему телу пробегают мурашки, мне противно и безумно страшно, колени подкашиваются, а рассудок... Уже давно помутнел. Роберт, облизывая губы, целует меня, от чего сразу появляются рвотные позывы, но мне кажется, что блевануть сейчас на него — не самая лучшая идея. Я сжимаю губы что есть мочи, только чтобы он понял, как сильно я не хочу продолжения. Зачем, зачем он это делает? Хочет меня сломать, учитывая, что я ему совершенно никто? — Расслабься, малыш, — тихо шепчет мне на ухо, приводя этими словами в ужас. — Ты же хочешь тоже получить удовольствие, — его холодная рука с живота перемещается на мой член. — Знаешь, у тебя не встанет, если ты не перестанешь меня отвергать, — расстёгивает молнию на моих джинсах, и тут я, не выдерживая, хватаю его за запястье, чтобы он и не думал трогать мой член. Снова улыбается: — Строптивый же ты парень, Саша, — мягко, еле касаясь пальцами, дотрагивается до моей щеки. — Но и не таких сломать можно, — с размаху отвешивая мне звонкую пощечину такой силы, что затрещина эхом отдается в пустотах сознания. Не медля ни секунды, он бьет меня кулаком под дых, от чего я сваливаюсь на колени. Блестяще поставленный удар, между прочим. Почему это все обязательно должно происходить со мной? Я так мечтал, так надеялся, что больше никогда никому не покажу своей слабости, что, сменив школу и кардинально изменив свой внешний вид, перестану быть для людей игрушкой… Роберт присаживается на кровать рядом с тем местом, где я упал, подтянув меня за руку к себе поближе. Мне страшно, чертовски страшно давать отпор, да и в силах своих, как духовных, так и физических, я с каждой секундой все более сомневаюсь. Роберт уверен и напорист, а я —трусливый жалкий домашний мальчик, вкусивший толику свободы. Что я могу без одобрения семьи? Меня запрут на замок, и поминай как звали. Поддержка родственников мне жизненно необходима, дабы добиться поставленных целей, и горите все синим пламенем, возникая по поводу эгоизма моих желаний, я лишь хватаюсь за предоставленные мне возможности и не собираюсь извиняться за обеспеченность моей семьи. — Ты сильно-то не бойся, трахнуть я тебя сегодня по-любому не смогу, так как ты не подготовлен, но всё-таки я очень надеюсь, что ты поможешь мне испачкать всю твою мордашку, — проводя своим большим пальцем непосредственно по моему подбородку. Отсосать у него?! Нет, этого я делать не буду. Нет, лучше уж на растерзание родителям пойти… Нет, не лучше. Но брать в рот я не собираюсь. Это отвратительно, нет! Гори! — Нет, — мычу, опустив голову. — А я уверен в обратном. Роберт достает из заднего кармана второй, более простой телефон: — Мы вроде еще не договорили с твоим отцом, как считаешь? Неужели у меня нет выбора? Мне придется сделать минет. В голове не укладывается, как я до этого докатился? Почему Настя говорила, что у него кишка тонка? Нихера подобного. Она врала, или же он никогда ей ничего не делал, а лишь запугивал? Боже, сколько же у меня сейчас крутится вопросов в голове, но главный из них – почему? Люди такие жестокие создания, каждый хоть раз издевался над кем-либо. И никто никогда не задумывается, что чувствует этот измученный и сломанный человек. Сильный вместо того, чтобы поддержать слабого, избивает его, подкалывает. Вот почему бы не помочь тому, кто уступает тебе, неважно в чем: силе, уме, власти, связях? Не спорю, существуют люди, которые прикладывают все усилия, чтобы помочь ближнему, но их мало. Очень мало. И с каждым днем их количество уменьшается, а все потому, что часть тех, над кем когда-либо потешались, по истечению времени крепнут, и когда уже они имеют все то, что когда-то имели их обидчики, они начинают превращаться в бессердечных чудовищ, сметающих все на своем пути. Это замкнутый круг, система, из которой не выйти, но в которую входит каждый. Мне безумно хочется сломать ее, сказать окружающим: одумайтесь, перестаньте потешаться друг над другом, хватит ломать чужие жизни. Проблема в том, что, если человек, смельчак, безусловно, выйдет на улицу с громкоговорителем и поделится с миром подобными мыслями, у него будет ощущение, что он потерял голос, точнее, что у его голоса «убрали громкость», и, как бы он старательно не надрывал глотку, пытаясь вдолбить стаду, проходящему мимо, что они живут неправильно, его никто не услышит, не захочет слышать. Мир будет продолжать существовать по принципу: уничтожай или уничтожат тебя, именно поэтому я сейчас стою на коленях перед Робертом, стараясь хотя бы немного успокоить свою нервную систему. А, парень уже привстает, чтобы спустить с себя штаны сразу вместе с трусами, выдыхая, когда его вставший член освобождается от заточения джинсов и тугих боксеров. Я все еще смотрю в пол, не желая поднимать глаз на Роберта… Блядь, мне страшно. И как унять эту дрожь, отдающуюся по всему телу, я не представляю. Парень проводит ладонью от самого основания и до головки, периодически задевая ее большим пальцем. Его губы приоткрыты, и он еле слышно постанывает. Свободной рукой он тянет меня за волосы еще ближе к себе, раздвигая свои ноги, чтобы я у них расположился. Знаете что?! Хуй там! Я не собираюсь отсасывать у него по собственному желанию… — Малыш, не заставляй меня трахать тебя в рот, — он поднимает за волосы мою голову, чтобы я посмотрел ему в глаза. Я не отвечаю и даже не смотрю на него. Взгляд проходит сквозь. — Сам напросился… Роберт подтягивает меня к своему члену, и теперь его пульсирующая головка упирается прямо в мои губы. Я не хочу их открывать, но он давит ладонью на мою голову, и влажный член проскальзывает ко мне в горло. Губы упираются в его основание, но из-за моментально нахлынувшего рвотного рефлекса я поднимаю голову на несколько сантиметров, тем самым лишь доставляя парню удовольствие. — Вот, так и продолжай, — процеживает. Пальцы Роберта скручивают локоны моих волос, после чего он начинает дергать мою голову вверх-вниз. Парень входит в меня не больше чем на половину, что, безусловно, его огорчает. Он откидывает голову назад, прикрывая глаза. Стоны срываются с его разомкнутых влажных губ. Мокрые волосы, с которых скатываются капли пота, очерчивающие контур его порозовевшего лица, прилипли неопрятными прядями ко лбу и скулам. Это все кошмар, страшный сон! Я пытаюсь себя убедить в том, что происходящее еще не конец света, но у меня не получается. Соленые слезы уже вовсю скатываются по моим щекам, попадая на губы, а затем в рот. Кого я, блять, обманывал? Ты все тот же слабак, Саша. Так старательно пытался изменить свою оболочку, не задумываясь о том, что нужно начать с работы над восприятием… Глупый. Трусливый. Мальчишка. Судя по нарастающим стонам Роберта, он скоро кончит. Похуй. Он ускоряет движения рукой, дополнительно начав приподниматься-опускаться на кровати. И вот он в последний раз входит в мой рот, проталкиваясь глубже и удерживая мою голову. Его теплая, отвратительно мерзкая сперма заполняет меня, скатываясь к основанию его члена, тем самым запачкав мои губы. Я больше не могу терпеть и, вырываясь из его уже ослабленной хватки, блюю на пол, давясь рвотой и спермой. У меня не получается откашляться. Слезы все еще льются из моих покрасневших глаз. — Ты же понимаешь… — вставая с кровати и натягивая свои помявшиеся джинсы. — Что я не звонил твоему отцу? Ха-ха, — гладит меня по голове. — Правда так боишься родителей? Сильно, однако, тебя запугали. Я рассчитывал, что ты окажешься умнее, что ли. Тоска. Что?! Нет, нет, нет… — Не будь таким наивным, котенок, — тихо бросает напоследок, даже не оборачиваясь. Только Роберт открывает дверь, как в комнату забегает Настя, накидываясь на него с кулаками: — Все записано, ты получишь за все. Слышишь меня, сука? С видом сытого кота Роберт удаляется. — Саша, прости… Я не знала, что он вернется, что вы знакомы и… Не могу это слышать, только не сейчас. Я просто ухожу, забирая у нее из рук свои вещи.***
Хочу забыть весь сегодняшний день, все, что я пережил. Хочу забыть, хотя бы ненадолго, про всю жестокость, что живет в людях. Я до сих пор не могу поверить в то, что он заставил меня это сделать. Я был тряпкой, опять. Кого я старался обмануть? Родившись ничтожеством, таким же и подохнешь. Да, человек может внешне измениться, но внутри он навсегда останется тем, кем ему предначертано быть, и этого простому парню, как я, не изменить. Я всегда был слабым, и если я сейчас не остановлю все это, то перенесу еще больше боли и разочарований – хватит! Я поступаю как трус, но жить дальше,получая новые порции унижений… Нет, с меня достаточно. В голове приятно кружится, и я понимаю, что больше не могу о чем-либо думать. Веки тяжелеют – я прикрываю глаза, оставляя на столике рядом с собой выпитую бутылку водки и пустую упаковку седативного.