ЧАСТЬ VI
Болезненная привязанность… Ха-х, а ведь начиналось так складно, — я мог бы уже спокойно поставить мальчишку на место и с чувством выполненного долга, некого душевного насыщения продолжить заниматься своими делами. Так нет, блять! Надо было ввязаться в эту авантюру, — коль гореть, так уж гореть, сгорая, чёрт! — Я люблю тебя. — Любовь делает человека слабым. — Но… А, если я перестану… — Ты еще не готов. — К чему? Мам? Мам? Ма-ма… Так от чего же я каждой клеткой настойчиво ощущаю чистоту? Именно в эту минуту, именно в эту секунду я, откинув предрассудки, могу поклясться тебе в том, что не ошибся. Кому верить? — Себе. Боже, как ты могла взвалить необъятный груз своей гнили на ребенка? Все детство я не был готов ни к одному из твоих «нравоучений». Я — твой единственный сын; естественное начало, как было бы тебе угодно. Ты взрастила в маленьком мальчике всепоглощающую ненависть, поставив тем самым крест на его будущем. Да, говорите, что мать была душевно больна и нуждалась в непрерывном медицинском контроле, сводя все к банальному невезению, но ребенок этого не знал! Я верил, что, следуя четким указаниям, смогу добиться улыбки и столь необходимого мне признания. Пропитывал старанием каждое слово и малейшее движение, в силу возраста не сознавая, что выкладываю тропинку к точке невозврата. И вот же оно, случилось. До того безнамеренно, рвано, неестественно криво, что я даже не смею отрицать правды, рвущей с отчаянным треском расшатанные истины, — я влюбился. Влюбился в глупого, несуразного, до нелепости наигранного маленького котенка. Влюбился в его заразительный смех, эхом отдающийся в памяти, порядком измученные попытки доказать свою осознанность, затянутые ответы, буквально высосанные из пальца, о чем кричат его глаза, которые он не в силах контролировать, даже когда сам полностью уверен в обратном. Годами выстаиваемая стена упала за две жалкие недели, затягивая за собой в пучину разрухи ограничивавшую действия одержимость, — тебя, женщина, породившая меня. Я наконец-то чувствую свободу, чистую и свежую. Спасибо. Отвлекает лишь звонко пришедшее на телефон оповещение: «Жду у тебя. Захвати шампанское!» Невольно улыбаюсь.***
Чуть ли не вприпрыжку забегаю в собственную квартиру, сообщая о возвращении хозяина громко хлопнувшей дверью и от сердца теплым: — Ты быстро справился, котенок. А в ответ мне лишь со скрежетом рвущая пустой коридор «Гибель богов». Весьма сомнительный выбор музыкального сопровождения, учитывая причину, по которой Саша был вынужден сорваться к семье. Хотя… Судя по сообщению, все прошло гладко. В любом случае сейчас проясним. Приближаюсь к залу под звук искусно кромсающего по дереву ножа. Так, парень, оказывается, и готовить умеет, — приятная неожиданность! Учитывая сгоревшую на прошлой неделе выпечку, ха. Однако стоит мне завернуть за угол, как столь неожиданно нагрянувшее тепло в мгновение ока покидает напрягшееся тело. — Прости, что пренебрег гостеприимством, — поднося доску с мелко нарезанными помидорами к сковороде. — Но ты припозднился… Хороший день, маленький? — казалось бы, наполняя последнее слово всей тяжестью, что сейчас витает в воздухе. Прикрыв глаза на безмерно растянувшееся мгновение, вбираю весь воздух, что способны переработать мои легкие, после чего делаю пару шагов к острову, долгожданно выпуская из рук крафтовый пакет. Знал… С самого начала знал, — то и дело выкрикивает разум, начавший болезненно анализировать происходящее. И лишь отчаянно сжавшееся сердце в надежде шепчет, разнося по телу дрожь: Подожди. — Ох, какие скулы, — подходит ко мне, давя на плечо, позволяя тем самым сесть на барный стул. — Чертовски красив, — проводя пальцем по острым контурам лица в подтверждение. — Лилия бы боготворила такого совершенного сына. Последнее мужчина шепчет мне в губы, с упоением втягивая запахи. Его преждевременно побелевшие волосы, небрежно отведенные за уши, пустые серые глаза, тонкие, не дающие наблюдателю оторвать от себя взгляда черты лица должны… Нет, обязаны приводить в оцепенение, выталкивая на поверхность детский трепет. Отвращение? Злоба? Ярость? А на деле абсолютно ничего. Вот и ответ на все мои вопросы: — Валентин, — шепчу куда-то в потолок. Интерес — единственное, что дает мне вставать по утрам. Из всех чувств мною движет исключительно он, заглушая своей непомерной силой даже страх, а скорее то, что от него осталось. — М-м, такой отрешенный, как в детстве, — отстраняется, возвращаясь к незаконченному ужину. — Ты не знал меня ребенком, — скрещиваю руки на груди в попытках унять раздражение, вызванное одним лишь словом. — Еще как знал, — победно задирая подбородок. — Ближе, чем кто-либо другой. Мужчина смеется, параллельно пробуя на соль свое блюдо, и, со стороны, совершенно бытовое действие… Но движения, переполненные излишней вульгарностью, лишь в миллиардный раз напоминают о произошедшем. Я никогда не смогу смириться с прошлым, вне зависимости от мощности собственного внушения, — оно не перекрывает детство, а лишь жалко терзает меня в попытках спрятать правду. — Хотя… Будь ты ребенком, страх бы никогда не позволил тебе кончить, — указывая на меня деревянной ложкой. — Помнишь, как ты буквально молил меня продолжать, как ерзал по кровати и облизывал губы, — глубоко вдыхает, прикрывая глаза, явно детально воспроизводя то, о чем я годами мечтаю забыть. — Дети так не умеют, ты прав. Я — конченый мудак. Знал же, сука… Чувствовал, что Саша играет, логически понимал, в конце концов, но все равно, подобно наивному подростку, подпустил его к себе. Глупец. Остановись. Блять, уже слишком поздно. — Купил шампанское? Киваю. — Экстра-брют? И опять же. — Идеально… Жаль, что предназначалось оно… — Неважно, — на полуслове обрываю мгновенно разгоревшееся раздражение, доставая бутылку из пакета. Руки не слушаются, от чего шуршание ломкой бумаги заполняет пространство, сливаясь воедино с Вагнером, — удручает. — Кстати о твоем мальчике, — передает мне бокалы из сервиза над головой. — Держи… Ах, да, — твой мальчик. Такой чув… «Твой мальчик» звучит как минимум оскорбительно, в придачу работая на усиление… Ха-х, оказывается, не мой. Лечь под человека, чтобы добиться желаемого! Нет, такого я не смел от него ожидать, какой актер! Поддался чувствам и где в итоге оказался? У гребанных истоков… Цикличность, мать её, верно, Валентин? — Не говори о нем, — вовремя спохватившись, расслабляю мышцы лица, поддерживая размеренность голоса внешним спокойствием. Не сейчас, не при нем. Лишь отпустив Сашу, я достигну высшей точки. — Тише-тише, мой маленький, — с хлопком открывая бутылку. — Не трогал я твою игрушку… Зараза: столько стараний, чтобы добиться от меня реакции, только вот зачем? — Хотя… Кто с кем играл, но, пожалуйста, избавь меня от ваших детских разбирательств, — мужчина шутливо вытягивает гласные, в очередной раз акцентируя внимание на своем отношении. Не понимаю, чего они добиваются? Происходящее сейчас не сравнимо тем, что я творил с людьми. Так как: ждали, что я расколюсь от столь слабого удара? Не торопись с выводами, дурак. Довольно! — Зачем ты пришел? — шиплю, не отводя глаз от выпускающей пар бутылки. — И разлей ты уже по бокалам! Хочу выпить, да мне больше ничего не остается, иначе окончательно потону в бесконечном потоке вопросов. В какой момент Саша сдался? Он боялся меня при первой встрече в институте; отскочил, как от огня, когда я лишь коснулся его на лекции; позднее я разложил парня на столе, а он был не в состоянии усмирить бешено бьющееся сердце и заплетающийся от волнения язык. Так когда же, а главное — как? Саш! — Меня пригласили, а, сказать честно… — мужчина прерывается разлить пенящийся напиток. — Не было и дня, когда бы я не вспоминал тебя, — передает мерцающий под лампами бокал, делая шаг в мою сторону и переходя на шепот. — За всю мою жизнь ни на кого у меня так не стоял, как на маленького развратного мальчишку, — сантиметр за сантиметром сокращая расстояние. — Боже… Даже твоя мать не отдавалась так, — закрывает глаза. — Всецело! — Не надо, — рефлекторно отстраняюсь. Как же ты отпустил меня? — Упоминать Лилю? Как скажешь, сладкий. Похоже, я действительно предал её. Даже смешно, — я и не думал о матери в ту ночь, хотя тело, можно сказать, еще не остыло, а сейчас обратно, каждый вопрос обращен к женщине, породившей мои страхи… К ответам, единственно верным и неизменным! Кто бы мог подумать? Она создала меня таким, — но, если бы я мог выбирать себя, то снова бы стал собой. — Однако, — еще шаг. — Позволь выпить за самую роскошную женщину, которую только доводилось видеть этому свету, — театрально вознося бокал перед моим лицом. И я поддаюсь, потому что пазл раскололся о-кон-ча-тель-но. Саша, Саша, Саша, как я мог подумать, что ты забыл прошлое? Даже ты не такой дурак! Но все же: — Почему ты здесь? Глаза в глаза. Кажется, ближе уже физически невозможно. — Кто-то должен вывести тебя на сушу, мальчик, — обдавая пропитанным спиртом дыханием, мужчина касается тонкими пальцами моего подбородка, надавливая большим пальцем. Как, Саш? Блять, как ты это сделал? — Если бы я знал, куда идти, — не в силах сдержать усмешки. Горечь обиды пропитывает все мое естество, полностью открывая его перед мужчиной. Он пьян и голоден, но при этом терпеливо вслушивается в мое сбитое дыхание, улавливая каждую отраженную на лице эмоцию. Не понимаю… Почему же он не целует меня, когда так явственно этого хочет? Сиплый шёпот в жалких миллиметрах от лица возвращает в реальность: — Просто… Перешагни через себя, — прижимаясь холодным лбом к моему. Так ты это сделал? Перешагнул? Отдавшись мне каждой клеткой, закопал свою сущность? — Ты здесь дл… — Я пришел за тобой, — обрывая мои потуги отстраниться. Да кого я обманываю? Закрыв глаза, на ощупь дотрагиваюсь ладонями до ненавистного лица, цепко сжимая его плацами. — Сука, — фактически скулю, сокращая оставшиеся миллиметры. Ненавижу… Ненавижу, ненавижу! Валентина, Сашу, себя…. Прижимаюсь к теплому телу, с остервенением вгрызаясь в тонкие губы мужчины и вздыхая тяжелее обычного из-за застрявшего в горле всхлипа. Смысла не было изначально. Дотрагиваюсь рукой до бедра Валентина, сжимая до посинения пальцев и притягиваю тело еще ближе к себе; не в силах остановиться, кусаю его за шею, с силой оттягивая кожу и сводя зубы сквозь пульсирующую плоть. Я хочу чувствовать и не могу перестать провоцировать свой организм на реакцию, потому что лучше это будет боль, пускай нестерпимая и жгучая, чем полное её отсутствие. Свободной рукой начинаю расстегивать на себе рубашку, прерываясь на мычание, когда доселе покорно терпевший мои нападки мужчина хватает меня за волосы, не позволяя более терзать собственное тело. Верчу головой, в попытках добиться от него большей реакции, — напоминая о прошлом, взывая к сводящим мужчину с ума воспоминаниям. Давай же, потому что сейчас ты — единственный, кто может напомнить мне, что я живой, что мне тоже может быть больно. Мужчина, подхватив меня за поясницу, помогает мне устроиться на столешнице, стягивая штаны до колен и разводя мои ноги. Никаких прелюдий, только способное свести человека с ума желание. Смотря в блеклые стеклянные глаза, ощущаю неистовую потребность в происходящем. Мне это нужно, именно этот человек, именно сейчас. Больно, резко и рвано… Отвращение, желчь, свобода, что угодно, я хочу чувствовать момент, хочу, чтобы он отзывался в сердце и поражал меня изнутри! Слышишь, вселенная? — Давай, — хриплю, встречая тянущиеся ко мне губы. Улыбнувшись, мужчина проводит языком по моей щеке, оказываясь у уха, и не без досады шепчет: — У тебя не стоит, — проводя по нему кончиками пальцев. — Уже не хочешь меня? — обхватываю его ногами, притягивая к себе. — Сделай это, сейчас. Валентин вжимает меня в столешницу, опрокидывая тем самым на холодный камень, отрезвляюще касающийся обнажившейся кожи. И, пока остановившиеся на ребрах теплые руки перебирают каждую выступающую кость, на мой живот уже капает оливковое масло, разносящее трюфельный аромат по всему помещению. — Чёрт, — шипит, приспуская джинсы вместе с трусами. — Ты даже не представляешь, как, — касаясь липкими пальцами сжавшихся мышц. Сколько можно возиться: — Ну же, — уже не скрывая раздражения, подаюсь навстречу. — Как скажешь, маленький, — звонко шлёпнув по моему бедру. С первым же резким толчком приходит сводящая тело судорога, на что я, откинув голову, двигаюсь в такт мужчине, лишь губами прося о продолжении. Резкие хлопки заполняют кухню, эхом отдаваясь в помутневшем разуме, я свожу руки на шее Валентина, а ноги — на его талии, цепляясь за единственную вертикальную опору. Тонкая кожа натягивается до предела, когда он входит на всю длину, разрывая идиллию тишины своим запыхавшимся голосом: — Кто–нибудь, кроме меня, кас… — Никогда, — намеренно обрываю, прекрасно понимая, что любое промедление сейчас лишает меня необходимого. Нет, ещё слишком рано… Но пара тугих толчков, и он со стоном кончает, размазывая по моим бедрам сперму. Сейчас главное — дышать… Две минуты, три? Я выпал… Боже! — За тебя, — мужчина залпом осушает остаток в бокале. Натянув штаны, кожей ощущаю, как по бедрам размазалось масло, служащее напоминанием о реальности произошедшего; когда я сажусь на барный стул, по телу вместе с саднящей пульсацией проходит отвращение к самому себе и извечной слабости перед желаниями. — Твои картины восхитительны, — звонко поставив бокал на каменную столешницу. Ах, вот оно что. Я оказался не способен предугадать момент, когда мое влечение переросло в одержимость, за что сейчас и расплачиваюсь. Лишь писал, писал и писал, не разгибая спины, всю стремительно проносящуюся мимо неделю. Вода, кислота, темнота, а в результате выставка в центре города — вызывающее своей скандальностью мероприятие, о чем я узнал, протрезвев через сколько дней. Люди хавают любое дерьмо, посудите сами. Добавьте к идее пару нулей, и она пойдет по рукам, вызывая удивительнейший резонанс среди изумленных обывателей. Эти люди не способны принять то, что они видят перед собой, — искать в толпе автора, уточняя детали истории, породившей идею, они просто переваривают, что дают, и не выебываются:Да, очень интересная работа, чувствуется его боль.
Хотя бы один из тысячи…А что с ним случилось?
Удиви меня, давай же…Этот парень сошел с ума после смерти матери.
Иначе то последнее, что еще держит меня на плаву, исчезнет…Говорят, это его любовник!
Вера… Но эти люди не думают, друзья, не думают, а просто существуют: — Уже не имеет значения… — шепотом добавляю в потолок. — Совершенно ничего. — Маленький, ты даже не представляешь, на что способен, — изумлённо восклицая, возвращается к плите. — Сказал же. — Твои работы говорят об обратном, — поворачивается ко мне лицом. — Наводил справки? Кто бы сомневался, — какой художественный скандал без Валентина и его разгромной статьи, естественно! Получается, я сам подставился под его появление, даже несмотря на то, что тут задействован Саша, цепочку запустил я. Остается только поддаться течению… Ха-х, я уже это сделал. — Распознать художника не составило труда, учитывая, что ты рисуешь так же, как мать, — облокачиваясь руками на остров, чтобы смотреть чётко мне в глаза. — Прости, я не прав, — ты значительно… Нет, сейчас не о твоем таланте! Парень, ты хотя бы на секунду представляешь, куда ввязался, а? Валентин опускается на локтях, переходя на полушепот, тем обостряя мое внимание. Психолог, блин, — знает все ходы! Так и хочется захлопнуть перед его носом дверь, но что-то держит меня на этом самом барном стуле, не позволяя перестать внимать каждому искусно выверенному слову. Пускай. — Роберт, они говорят только о тебе, — поддерживая слова отведенной в сторону окон рукой. — Знаешь, как это называется? — Власть над толпой, — рефлекторно поворачиваю голову по направлению, указанному мужчиной, всматриваясь в мерцающие абрисы зданий. — Только вот она все равно ничего не дает. — Глупые дети, — протягивая гласные, заостряет внимание на своих эмоциях. Они будут продолжать жить в своем собственном мире, двигающимся посредством одного лишь кукловода, определяемого без исключения каждым. Вклиниваясь со своей правдой, я взываю ответную реакцию, а это уже скорее физика, чем наблюдение. Показываю им истинную цену нашего эгоизма и самолюбования, в ответ приходит исключительно агрессия… Да, несомненно логично, только вот проблема в том, что и в обратном случае встретится лишь она. Отсюда и следует, что спасение в бездействии, только мы снова упираемся в агрессию, и есть ли смысл звать на помощь, когда умные толпами ломятся в ад? — Габриэль Велосо, — устремляется взглядом за окно, закуривая. — Последние месяцы он ищет себе учеников… Догадываешься, кто его заинтересовал? — Барселона? Серьезно? Цирк. — Как никогда раньше, — Валентин вновь подходит ко мне, пальцами касаясь моей шеи, тем самым принуждая меня поднять голову, устремляя взгляд на него. Какой реакции ты ждешь? Сам же прекрасно понимаешь, что я не намерен посвящать себя спившемуся старику, который за всеобъемлющим самообожанием не замечает даже смены сезонов. И будь он хоть тысячу раз гением: — Никогда. — Что тебя держит? — наклоняется, ровняясь со мной. — Здесь? Ну, чего молчишь? — тяжело вздыхает, отстраняясь. — Малыш, ты — умный парень… А, что еще важнее, невероятно талантлив. Не зарывай себя, потому что пот… — Прекрати, я все сказал. — А я нет, — на стол летит красная кожаная сумка, предвещая появление своей хозяйки. — Кто бы сомневался, — проговариваю скорее губами, чем вслух, но все равно ловлю ухмылку Валентина. Забавляет, да? Пред нами появляется Настя… И до чего же счастливой она сейчас выглядит! Ничего не треснет, красотка? Словами не унять раздражения, которое во мне вызывает эта девушка. И вроде бы в происходящем всецело моя вина, но, блять… Вы бы её видели, — складывается ощущение, что сейчас сбывается мечта всей её жизни. Самой-то не противно, — размениваешь себя на такое ничтожество, как я? — Мальчики, — вальяжно подходит к острову, игриво смотря мне в глаза. — И не надо испепелять меня взглядом, я — крайняя в сложившейся ситуации, не забывай. Ха-х, я начинаю утопать в этом празднике грошовой жеманности! Как ты так долго держался? — Говори, что хотела, и убирайся, — указываю девушке на стул подле себя, чтобы она, наконец, перестала мельтешить перед глазами. Даже думать не хочу, с какого момента Настя в квартире. Разве что-то еще имеет значение? Самое время просто отпустить себя по направлению течения, потому что мысль убивает все естественное начало, и раз уж я под его властью, пускай закончит начатое. — Предложишь выпить? — наклоняет голову вбок, всем своим видом показывая, как ей сейчас хорошо. Даю добро, указывая рукой на уже успевшее нагреться шампанское, девушка улыбается, но, видимо, не собирается сама себя обслуживать, принцесса, блять! Здесь главное — не провоцировать, быстрее наиграется, — знаю, потому что сам такой. Боже, конечно, делайте все как можно медленнее! Валентин, все это время с интересом наблюдавший за нами, наконец-то напоминает о себе: — Голодна? — кивает в сторону Насти. — Спасибо, дорогой, я бы поела. Судя по реакции мужчины, ему тоже досаждает её напускная манерность. Закачивай уже, девочка. Пока Валентин, совершенно освоившись в моей квартире, раскладывает по столу марокканские тарелки, я, смирившись с происходящим, решаюсь ускорить процесс, подвигая девушке барный стул, и направляюсь к сервизу за еще одним бокалом. Красиво живем, хочу заметить, даже по Чехову. Только вот… Разгоняйтесь уже, заебали! — Я смотрю, вы оба хорошо проводите вечер, но, — возносит взгляд ввысь. — Кого-то тут не хватает, — последнее утопает в звоне звонко разбившегося хрусталя. Сука, уронил бокал! Что ты со мной делаешь? Отпустить… Звучит так просто, да? Только на деле мы получаем диаметрально противоположное — нежелание верить в реальность происходящего цепляется за возможность обернуть все вспять. Отсюда и повышенная чувствительность к, казалось бы, самым привычным уху словам, отрицание и даже трясущиеся руки. — Прости-прости, ты все-таки огорчён, — делая глоток. — Реально? Думал, что он влюбится в тебя после всего? Роберт, я была там, и, поверь, такое не прощают. Тем более Саша, хотя… Ты же не знал. Что? — Боже мой, — поперхнувшись, буквально наполняет помещение своим истеричным смехом. О чём она вообще? — Погоди, — наклонятся, заглядывая мне в глаза. — Ты… ты до сих пор не знаешь, — заканчивая уже полушёпотом. Девушка зажимает рот ладонью, сдерживая то ли смех, то ли удивление. А я, все так же старательно удерживая маску внешнего спокойствия, вчитываюсь в эмоции, отображающиеся на лицах моих собеседников. С Настей впервые на моей памяти нихера не понятно, — она спокойно может играть на публику, добивая меня блефом, а вот Валентин… Судя по его глазам, неожиданно окрасившимся интересом, тоже впервые об этом слышит. Хотя откуда ему знать, о чем речь, — он здесь исключительно ради собственной выгоды, а «сестрёнка» лишь вовремя оказалась рядом. — Приятного аппетита, — мужчина, переводя тему, победно ставит издающее пар блюдо посреди острова. Да он ловит кайф с происходящего. Что? И в зоопарк ходить не надо, ага? Отлично! Нужно мне сейчас еще в голове Насти копаться! Музыка сменяется, создавая тишину, прерываемую лишь болезненным скрипом приборов о тарелки. Я не чувствую дискомфорта от ситуации, но молчание впервые в жизни начинает похищать мои мысли. Я все еще не ухватил нить происходящего, но уже готов отдаться реальности, потому что чувство этой неловкости зовется скукой, а что может быть страшнее? И все-таки я не выдерживаю: — Как ты решился в это ввязаться? Никогда бы не подумал, — естественно, обращаюсь к Валентину, искренне недоумевая, почему он позволил девушке чувствовать себя главной. Так проще? И всего лишь? Мужчина даже подавился от неожиданности. Так и знал, он тут исключительно за мной. И даже не будь Насти с Сашей, он все равно бы пришел. Как удачно для него легли карты! — Вот уж не думал, что смогу оскорбиться твоими словами… — вздыхает, подпирая голову рукой. Надоело, да? Мне тоже. — Но, Роберт, дорогой, чтобы я тратил время на ваши мелкие разборки? Не смеши, — выгибается, меняя позу. — Ты нужен мне в Испании. — Тебе нужно мое тело. — Тел полно, и лучше твоего, но вкупе с идеей… Я не могу оставить тебя здесь. Ты спечешься, причем в очень скором времени. — И что? Сорваться в качестве твоего мальчика? — то ли я начинаю хмелеть, то ли идея уже не кажется такой абсурдной, потому что Валентин прав: меня здесь совершенно ничего не держит. — Ты это предлагаешь? Мужчина переходит на тон выше, уже с явным раздражением: — В качестве перспективного молодого художника, — процеживает буквально по слогам. Так мы умеем злиться, какая приятная неожиданность! — Ты столь уверен, что я поеду? Все трое оборачиваемся на донёсшийся из коридора голос: — Эй! Я знаю, что ты здесь, я видел свет в ок…. — котенок видит нас, добавляя уже без привычного ему энтузиазма. — В ок… Окнах. Саша — все в той же одежде, как и при нашем прощании несколько часов назад, явно запыхавшийся, и это взгляд — опять! Вашу мать: как я просчитался. Он не знал! Я вижу это по гримасе испуга, застывшей на его лице, по подрагивающим пухлым губам, по напряжённо вздымающейся груди! Это же надо было… Парень по очереди смотрит на каждого из нас в попытках получить ответную реакцию, на что я способен лишь выплеснуть все свое раздражение происходящим. Устремляюсь прямо в его большие зеленые глаза, передавая идею в самую сущность, — уходи. Пусть сейчас ты будешь меня ненавидеть, но, бога ради, уходи отсюда. Вернись домой и жди меня там; я все тебе объясню, малыш… Блять, почему я такой мудак? Как можно было поверить в развернувшийся предо мной спектакль? Все дело в прежних сомнениях, да? — Роберт? — делает шаг в мою сторону, все еще болезненно оглядываясь, будто бы тоже не веря в увиденное. Подпираю голову руками, усиленно вздыхая и закатывая глаза, каждой клеткой моего организма давая Саше понять, что я не хочу его видеть. Пускай парень поведется, это легкоосуществимо, учитывая, что партия уже практически разыграна, мне нужно только сделать последний ход: — Убирайся, — проговариваю одними лишь губами, слегка повернув голову в его сторону. Мои попытки достучаться до парня прерываются врывающимся в сгустившееся напряжение голосом: — Са-аша-а, — тянет девушка под властью то ли удивления, то ли восторга. — Ну чего ты так напрягся? — вновь тянется к бокалу. — Видишь же? У нас получилось! Беги! Давай же, почувствуй, — тебе нельзя здесь быть, уходи! Но Саша не двигается, все еще стоя в дверном проеме, охваченный собственным непониманием. Зрачки парня дергаются, пока он пытается сфокусировать свое внимание, а губы подрагивают. Убирайся, — кричит сознание, и я поддаюсь ему, стараясь передать эмоции физически, одним лишь взглядом. Саша, пожалуйста, тебе здесь не место! Не с этими людьми! Ты просто не готов, маленький! А сам-то готов? Конечно, нет… Но я ответственен за этого дурака! У меня просто нет иного выхода! И парень удаляется, так и не проронив ни единого слова… Я все ему объясню, сегодня же, только… — У тебя просто нет выбора, братик, — торжественно заключает девушка. — Саша у меня на крючке, как бы тебе это не нравилось. Я — его единственная подруга, и даже сегодняшнее недоразумение… — оглядывает мою кухню. — Я обращу в свою пользу, он может быть моей собачкой очень долго… Ха, я и подумать не могла, что ты привяжешься к такому идиоту. Хватит! — Только когда я удостоверюсь, что ты уехал, я оставлю его в покое… Да и подумай сам, без тебя парню будет куда спокойнее, зачем тебе психически нездоровый мальчик, — наклоняется ко мне, акцентируя внимание на последних словах. — В твоих-то руках, — странно, что до сих пор не случилось беды! Что ты несешь? То, что он открыт нашему миру, пускай даже это минус, еще не означает, что парень нездоров. Сашина душа — мгновений след, и единственная причина, по которой Настя не первый раз заостряет на этом факте внимание, — зависть. Потому что котёнок… Он может пропускать реальность через себя, буквально прощупывая каждую заблудшую душу, а ты нет. Его сила как раз таки в этой простой истине, кто бы ни относил это к глупости. Валентин обращает внимания на себя, резко разгибая спину: — Хотел бы сказать, что весело вы живете, но… Дети мои, удручающая тоска! — мужчина движется в мою сторону, наигранно улыбаясь, и шепчет последнее мне на ухо. — Роберт, так и собираешься этим довольствоваться? Ты потухнешь, оставшись здесь; и дело не в твоем мальчике, а в тебе самом. Не забывай, — в этом мире… — Есть только я, — отстраняюсь, заглядывая в выцветшие серые глаза. Возрождая её слова, Валентин вряд ли добьётся моей реакции, однако не смею отрицать — зацепило. — У тебя три дня, маленький, — гладит меня по голове. — Потом я улетаю. И мужчина покидает мою квартиру. Лицо Насти все еще кричит о её мнимом превосходстве, заставляя меня забыть о данном себе обещании уважения: — Пошла вон. — Не смею задерживать!***
Он не знал, — единственное, что сейчас крутится у меня в голове. И самое обидное то, что я поддался соблазну и принял желаемое за действительное. Потому что да, я хотел, чтобы Саша оказался сильнее меня, ведь только так парень смог бы меня понять. Давай же, открывай дверь. Уже более пятнадцати минут стою на лестничной клетке перед квартирой Саши, беспощадно атакуя звонок, раз за разом зажимая железную плашку. Может, все это время парень стоит по другую сторону двери, собираясь с силами, чтобы посмотреть мне в глаза, он же, глупый, сейчас полностью уверен в том, что я клюнул на удочку Насти. Да, вероятнее всего, так оно и есть. Делаю шаг вперед, практически соприкасаясь с резной деревянной поверхностью: — Впусти меня, пожа… Но дверь неожиданно распахивается, и я, уже собравшийся втолкнуть парня в его же квартиру, с трудом успеваю вовремя остановиться: передо мной стоит женщина в темно-синем велюровом костюме, с явно покрасневшими глазами. Боже, из-за суматохи сегодняшнего вечера у меня напрочь вылетело из головы, что его родители вернулись раньше времени! Женщина, видимо, мать Саши, проходится по мне взглядом, то ли оценивая, то ли пытаясь узнать. Этот «ужин» выжал из меня все оставшиеся силы. Сколько я уже на ногах? Сорок часов, сорок два? Сбился со счета, причем еще на моменте, когда парень во невменяемом состоянии ввалился ко мне прошлой ночью, и я не смог сомкнуть глаз, наблюдая за тем, как спит это объебанное чудовище. Именно по этой причине сейчас я не был в силах сходу принять единственное верное решение: — Прошу прощения, обознался квартирой, — киваю женщине в знак извинения и направляюсь в сторону лифтов. Почему она не закрывает дверь? По мере приближения необходимой мне отметки этажа на красном сенсоре воздух в помещении буквально тяжелеет. Она все еще смотрит на меня, спиной чувствую. Блять, однозначно стоило спускаться по лестнице… Гребанный недосып. Удивительно, что еще потолки не поплыли. Ну, и где лифт, когда он так нужен? Мать Саши окликает меня именно в тот момент, когда железные стены заманчиво разъезжаются перед моим носом: — Вы же Роберт, да? — она аккуратно прикрывает входную дверь, выходя на лестничную клетку. Сказать честно, тело сковывает трепет, и я, не в силах выронить ни слова, поворачиваюсь на тихий голос. — Я прошу вас, молчите, не говорите ничего, — делает еще шаг в мою сторону и, уже определенно вторгаясь в личное пространство, берет меня за руку. Невероятно легкая, мягкая женщина, — такой я ее и представлял. Её теплые руки почему-то успокаивают, а глубокие зеленые глаза, хоть и переполненные отчаянием, не дают отвергнуть просьбу о покорности. — Мой сын попал под ваше влияние, — отворачивается, мотая головой. — Я не собираюсь осуждать вас или ваш образ жизни, мне нет до этого дела. Но Саша — самое дорогое, что у меня есть, и я прошу вас опустить его. Из уважения к матери Саши я молчу, не позволяя себе перебить ее, но… Я не собираюсь отпускать единственного человека, решившегося открыть мне себя, и она видит это по моим глазам: — Пожалуйста, не гонитесь за ним, когда он уедет, иначе станет только хуже, — она громко вздыхает, видно, крайне аккуратно подбирая слова. — Рядом с вами болезнь моего сына усиливается, и из-за этого возникают серьезные осложнения. — Его… Болезнь? Срывается с языка раньше, чем я успеваю осознать, что сейчас услышал. «Да и подумай сам, без тебя парню будет куда спокойнее, зачем тебе психически нездоровый мальчик?», — в памяти мгновенно всплывают сегодняшние слова Насти. Она говорила серьезно? Не понимаю: я не мог не заметить! — Саша, он… — на красивом лице опять наворачиваются слезы. — Он не принимает, что с ним происходит, потому что с обсессией очень сложно бороться, тем более при изначально расшатанной психике… Он сам вечно ищет ответ на вопрос, чем обуславливаются его решения, почему он не может остановиться, когда идея овладевает его разумом. — Я… — Пожалуйста, молчите, — она поднимает свои заплаканные глаза, устремляя взгляд на меня. — Я не знаю почему, но сейчас, с ваши появлением, болезнь начала прогрессировать, — оглядывается. — Поэтому мы вернулись раньше времени — пришло заключение от психиатра. Саша думает, что дело в его учебе, пускай так и будет. Вы понимаете меня? Киваю, потому что женщина уже объективно не оставляет мне иного выбора, кроме как молча ей повиноваться, по крайней мере по ходу этого одностороннего диалога. — Вы хотя бы знали, что ваш друг состоит на учете у врачей? — улыбается. — Конечно, он не рассказывал… Хоть в чем-то сообразил, — последнее шепчет себе под нос, но содержание предложения не может ускользнуть от меня, учитывая, сколь близко мы друг к другу стоим. — В любом случае, вы перестанете досаждать моему сыну, — отстраняется, рукой дотягиваясь до кнопки лифта. — А теперь уходите. Словно под властью гипноза, слепо следую указаниям женщины. Свет внутри кабины выводит из состояния некого транса, принося со своей яркостью еще и недоумение. Нежелание верить в услышанное. Уже когда двери начинают закрываться, женщина добавляет: — И, Роберт, этот разговор не должен покинуть эти стены.***
Когда золотая копна его волос промелькнула в коридоре института, я был в полной уверенности, что обознался, и не придал этому значения. Когда увидел его в курилке, счастливо обнимающего однокурсницу, в сердце разгорелось лишь чистое желание обладать. Саша представлял собой нечто разбитое и подчиненное, а в реальности предо мной предстала картина совершенно обратная, и я буквально сгорал от желания закончить начатое, но он не поддался, — пускай наигранно и нелепо, но парень сопротивлялся, желал доказать, что сильнее меня! Разве такое может не завести? И я начал присматриваться, изучать, если угодно. Тогда-то и закралась в голову мысль, что он хочет заполучить меня, поменяться местами и, наконец, подняться на ступень выше, — какая глупость, кричал разум, а сердце вторило ему — не поддавайся. А я? Не смог! Так не отдаются людям с целью мести, это элементарно невозможно, так не смотрят, когда лгут. Но я не верил, на низшем, подсознательном уровне не мог смириться с фактом, что меня способны принять, тем более учитывая совершенные ошибки. А этот дурак смог, хоть и оправдывался желанием воздать мне за прошлые обиды, он по глупости ухватился за единственно чистое, что живет в моем сердце, и уже не был в состоянии поддаться своей цели. Это отрицание загнало меня в тупик, заставляя отдаться моменту. Вероятно, я желал оказаться обманутым, поэтому с легкостью поверил Валентину. Да и верил ли? Нет! Мужчина появился с единственной целью — забрать. По факту он не имеет ни малейшего отношения к играм моей «сестры»; и, уже десятки раз прокрутив события этого вечера в голове, я не могу найти обмана в его действиях. Он говорил исключительно о самом себе, о собственном выигрыше в случае моего согласия, а я принял желаемое за действительное, сводя все его слова к мыслям о Саше. Чёрт, как легко я поддался эмоциям, а в итоге за это платится маленький наивный мальчишка. Куда же ты делся, глупый? Наконец-то возвращаюсь в свою квартиру, не удосуживаясь снять даже пальто, и направляюсь в сторону кухни. Должен отметить, тут значительно приятнее, когда свободно, — одному мне куда легче дышится. Ужин, к которому по сути никто даже не притронулся, все еще покоится на столе, напоминая о реальности произошедшего; три бокала, играющих бликами, грязные сковородки с подсохшими остатками еды и наполняющая пространство гнетом вытяжка, что я впопыхах забыл выключить. Все еще вижу его глаза… Котенок, ты даже не представляешь, как мне обидно за твою неосторожность. Все, что от тебя требовалось — не лезть, отпустить свою подругу, предоставляя решение конфликта мне, но ты не смог. И сам же в итоге страдаешь. Подношу отключившийся на холоде телефон к розетке, трясущимися руками справляясь с проводом зарядки. Получается с трудом, но я должен его найти. Именно сейчас, пока еще не поздно все прояснить. Я даже не предполагал, что одержимость идеей может развиться в болезнь и при этом не проявляться внешне, и… Нет! Что за глупости, опуская подробности, мы знакомы две недели. Это не шизофрения или маниакальность, чтобы сразу обратить на себя внимание, — обсессивно-компульсивное расстройство? Об этом говорила Настя? Конечно же, — эта девочка патологически не умеет врать, просто кто-то оказался до боли доверчивым. Давай же, включайся! Пальцами отбиваю по столешнице ритм моего не находящего покоя сердца, и даже гипнотизирование замерзшего телефона не способно сбавить обороты, только усиливая вихрь эмоций. Бесконечный поток мыслей обрывает нить, ведущую к спокойствию, сводя меня с ума. Получается, я запустил процесс саморазрушения в Саше! Да, обсессия все равно бы настигла его, но это могло произойти намного позже, давая парню время жить с ясным умом и обдуманными действиями. Только вот череда нервных срывов из-за нападок в школе закончилась неудавшимся, но все-таки самоубийством, пускай на эмоциях, пускай по-пьяни, но он сломался в первую очередь эмоционально, открывая двери для болезни; и произошло это от моей руки. Блять, даже не руки. Почему ты так спокойно раздвинул передо мной ноги? Этот вопрос уже кажется таким забавным, да? Естественно, что, очнувшись, парень постоянно думал обо мне, отдавая себя во власть воспоминаниям, — порождая тем самым тревогу. Следуя за своими мыслями, Саша загнал себя в тупик, выбраться из которого возможно было лишь устранив источник этой самой тревоги, — меня. Прекращай мерцать, недояблоко, мне нужен мой телефон. Срочно! Поэтому он так легко отдался человеку, втоптавшему его в грязь, — я стал навязчивой идеей парня, образом его страха. Выходит, сам факт моего существования отметал все попытки противодействия, сводя все к базовой потребности человека к сопротивлению. Холодное стекло вибрирует в ладони, акцентируя на себе все мое внимание. Наконец-то! Без промедления набираю Сашу, но абонент вне зоны доступа, — как предсказуемо! Пробую еще и еще, не желая отпускать глупую надежду, что все дело в операторе. Давай же, я обязан найти тебя! — Блять! — оттягиваю свои волосы, съезжая на колени по кухонной панели. — Куда ты делался? — шепчу, зажмуриваясь как можно сильнее, тем самым огораживая себя от окружения. Пустота и лишь бешено бьющее по груди сердце, перекрывающее своим гулом, зарождающиеся в глубине всхлипы. Я был везде: в парке, во всех ближайших барах и магазинах, круглосуточно предоставляющих алкоголь, — оббежал большую часть района, а у него дома даже забрался на крышу; и все это время звонил, звонил, звонил. От чего ты бежишь сейчас? Во что ты поверил, глупый? Отвлекает пришедшее сообщение: «Голосовая почта. Абонент S оставил вам сообщение 11/11 в 05:53. Всего 1 новое сообщение. Чтобы прослушать, пройдите по ссылке». Не могу сдержать смех, — только Саша до сих пор пользуется автоответчиком. В каждом своем поступке, однозначно, особенный мальчик. Подношу телефон к уху, вновь прикрывая глаза: — «Роберт? Хн, чёрт! Роберт, ты… Ты ненавидишь меня, да? Я тоже себя ненавижу! Мне так хотелось стать сильнее, наконец, ощутить власть над… Бля, над своей жизнью, чтобы хотя бы раз я был ведущим, тебе ведь знакомо это, верно?» Боже, котенок, почему ты такой дурак? — «Я хочу, чтобы ты знал, — я затеял эту игру не для того, чтобы сломать тебя… Ха–х, мне такое не под силу, ты знаешь! А чтобы вырасти, стать таким как ты, или же… Не знаю… И, да, я мечтал овладеть тобой и твоими мыслями, но разве это возможно?» Глупый, ты даже не представляешь, как просто у тебя это получилось. — «Так хотелось почувствовать превосходство, а в итоге я влюбился… Роберт, я правда влюбился в тебя, и как же рад, что мне не приходится говорить это, смотря тебе в глаза! Я бы разревелся, как ребенок, из-за стыда и жалости к себе.» Как будто сейчас ты не плачешь… Саша? Так мало надо, чтобы накрутить тебя. И не нужно «как», ты — самый настоящий ребенок, не способный совладать со своими эмоциями. — «Я не знал… Нет, вру… Я знал, с самого начала знал о желании Насти и хотел, страстно желал отомстить тебе!» Я знаю, малыш, по твоим глазам, — и то, что ты не помнишь встречи с Валентином, и то, что ты не раскрывал правды осознанно, и то, что ты лишь оправдывался желанием мести, прячась за ней в страхе перед данностью. Я все знаю, потому что ты так и не научился контролировать свой взгляд. — «Но я никогда не предавал тебя! И… Я такой дурак!» Это точно! Раздуть такую трагедию из ничего! Так где же ты? До чего же больно слышать твои всхлипы. — «Роберт? На следующей неделе я должен улететь, но… Я так больше не могу, снова бежать от себя? Зачем? Я уже сломался… Время, его ведь можно остановить, да? Две жалкие недели дали мне больше тепла, чем все предыдущие семнадцать лет… Наверное, этого достаточно.» Прекрати! Что за чушь ты несешь? Какой же ты ребенок! — «Желаете прослушать сообщение повт…» — Сука, — шиплю сквозь зубы, скидывая автоответчик. Где он? Где? Где? Я пробегал за ним всю ночь сквозь холодный ветер и сильнейший дождь, оббежал все, что только можно, и все равно остался ни с чем. Это я сделал Сашу таким, и я обязан вытащить его из любой дыры, в какую бы он ни забился. Рефлекторно направляю взгляд в окно, вглядываясь в синеющие улицы, — уже начинает светать. На рассвете все проблемы уходят на второй план, удивит… Погодите… Блять, точно: — Он на мосту! Как я сразу не догадался! Срываясь с места, не успеваю взять ни телефон, ни деньги, ни ключи. На это просто нет времени! Ощущение, что все окружение сейчас живет своей собственной жизнью: дверь, захлопнувшаяся самостоятельно, лифт, открывающийся сразу, как я его настигаю, тамбур, распахивающийся без консьержа. Будто бы вселенная играет по одну сторону со мной, прикрывая меня на базовом уровне. «На рассвете я прихожу на наш мост, он…» — нет, никогда! Он же не собрался прыгать, нет? Спотыкаюсь о небрежно выложенную плитку в парке, чудом избегая лужи. Похуй, я не остановлюсь. «Мне открывается город, не обремененный суетой, криками, да бытом в целом.» — он не сделает этого, только не по моей вине! Как я запутался, — этот парень уже свел меня с ума. Такое чувство, что в его голове бушуют течения, совершенно отличные от наших, поэтому невыносимо сложно его понять. Еще немного: два поворота и площадь перед большим стеклянным мостом. «И, когда я наблюдаю за постепенным проявлением жизни, вот тогда мне легко.» Оббегая угол встретившегося на моем пути здания, сбиваю с ног прохожего, неудачно преградившего мне дорогу. — Мудак! — летит мне вслед. Да, именно мудак. Потому что иначе бы я никогда не тронул безобидного человека, не получал бы удовольствия от игр с чужими душами, зарывая при этом свою, не отправил бы и так запуганного мальчишку на мост. «Я забываю себя, семью, отпускаю прошлое и не смотрю в настоящее, — я по собственной воле становлюсь созерцателем, не имеющим возможности вмешаться.» Подбегаю к огромной стеклянной конструкции, на ходу принимая решение. Шесть смотровых балконов: три по левой стороне и три по правой, а времени оббегать все у меня просто нет. Слева приятнее вид, а справа — рассветная сторона, туда бы я и пошел. Пусть будет так! — Саша! — кричу, перепрыгивая поржавевшую ограду. Я вижу его, парень сидит на перилах, блаженно покачивая ногами, по мере моего приближения я понимаю, что он улыбается. — Ты не сделаешь этого, котенок, — каждое последующее слово дается мне все сложнее, потому ком, подступивший к горлу, поглощает все оставшиеся во мне силы. Останавливаюсь в двух, может, трех метрах от парня, не зная, способен ли напугать его, подступив еще ближе. Саша и не собирается оборачиваться… А мне только и нужно, чтобы он посмотрел мне в глаза, чтобы увидел, что совершенно ни в чем не виноват. — Спустись ко мне, — тяну к нему руку в надежде, что он заметил мой жест хотя бы боковым зрением. — Ты м… — Знаешь, я тоже часто приходил сюда, когда хотелось подумать и успокоиться, — смеется. — Так что мы могли встретиться намного раньше, ты не думал об этом? — Посмотри на меня, — делаю полшага в его сторону. — Я устал, — опускает голову, слегка подаваясь вперед. Тогда пойдем домой! Все, что нам обоим нужно, это — выспаться и поговорить. Я готов поехать с ним, куда бы его не ссылали, но могу ли я говорить об этом сейчас? Саша наклонился так сильно, что, даже если я попытаюсь рывком снять его, есть огромный риск опрокинуть парня в воду… А тут и правда очень высоко, чёрт! — Котенок, пожалуйста, пойдем домой, — еще полшага, я уже практически дотягиваюсь до него. Тут парень неожиданно поворачивает голову в мою сторону, заглядывая мне в глаза. Его уже нет, он сдался, я вижу это по пустому взгляду, не приносящему и малейшей отдачи. — Роберт, забудь меня, — последнее Саша шепчет по слогам, улыбаясь. И эмоции на его лице не приносят ничего, кроме боли, отчаянно сжимающей сердце. Я смогу! Если сильно оттолкнуться, я сниму его с этого чёртового моста, и мы уйдем отсюда вместе, я обниму его, пока он будет давиться слезами, и уже никогда не отпущу. Потому что я по настоящему полюбил эту сломанную игрушку. Бросаюсь к парню, хватаясь за его плечи, но уже слишком поздно, — Саша прыгнул, а у меня в руках осталась лишь черная кожаная куртка.2011 — 2017