The Vampire Diaries.

Ночь не умеет глумиться, играть по негласным правилам, придуманным давным-давно не ею, просто съедает город за открытым окном, метр за метром, дом за домом. Уличные фонари спасовали — разбиты лампочки, и Маргарет включает торшер в своей комнате, так как ничего не осталось более. Хотя, если честно признаться, осталось-то многое. В том городе, в шести часах полета от Фолс-Черч. Да только она убежала, испугалась, струсила, решив, что из двух зол лучше меньшая. Как долго её не было в родительском доме? Успела позабыть, казалось бы то, что из памяти не сотрешь, как ни старайся. К примеру, расположение мебели, игрушек на деревянных лакированных полках, подвешенных к потолку. Маргарет пробегается кончиками пальцев по пушистому пледу с длинным ворсом, кой-ровно покрывает поверхность двуспальной кровати с витиевато-резной спинкой у изголовья. Пыль въедается в нежную кожу через микротрещенки, образует невидимый глазу слой, отчего чувство одиночества, не дававшее знать о себе несколько лет, неожиданно отрывается от теней в углах, подходит со спины и бьет так, что хочется лезть на стены и выть со всей дури, пока легкие не устанут и горло не скрутит в приступе кашля. Ничего не изменилось с момента ее отъезда из Фолс-Черч. — Зачем ты вернулась? — надрыв в начале вопроса заставляет вздрогнуть, обернуться в сторону ожидающего ответа. Елена прислоняется к дверному косяку плечом, будто стремится срастись с ним, показаться не той, кем является на самом деле. Почему? Потому, что все, как прежде. Время не сделало кровных сестер ближе. — Захотелось, — нахально бросает в сторону Маргарет, а потом, спустя три секунды убийственного молчания добавляет. — Это и мой дом, надеюсь, не забыла? Науку нападать без повода, но будущих выгодных позиций ради, она освоила не на чужой территории, проводить радикальную черту ее научила родная кровь. Так когда-то получилось. И снова поднимать тему, кто прав тогда был, а кто виноват, не имелось сил. Их съела долгая дорога, тысячи миль, иные проблемы. — Собственно, я никогда и не забывала, а ты, спустя столько времени, наконец-то вспомнила? — парирует кареглазая шатенка, понимая, где прокололась. Однако отступать без второй попытки — не в ее правилах. Маргарет демонстративно отворачивается к трюмо, через зеркальное отражение замечает голую шею сестры, и внутри образовывается пропасть. А ведь раньше на ней висела серебряная цепочка с кулоном в виде голубя. Она инстинктивно тянется к заднему карману джинс. В нем лежит такой же, жжет через ткань. Только поздно. И неслучившийся разговор опоздал. — Пицца в холодильнике — на случай, если захочешь перекусить. Елена с натужным вздохом уходит прочь, растворяется призрачным видением в коридорной тьме. Все, что могла, она сделала. Смысла стучаться в закрытые двери нет, потому и совесть чиста. Ничего не изменилось, казалось бы, за исключением одного. Если раньше сестры Гилберт не могли ужиться вместе, то теперь вовсе стали чужими.