The Vampire Diaries.

— Боже! Сто лет тебя не видела, Елена, — восклицает Кэролайн, дочь шерифа с роскошными волнами светлых волос, обрамляющих сияющее здоровьем лицо, ускоряет шаг и буквально бросается в объятия растерявшейся шатенки. — Как ты? Умеет девица появиться эффектно из ниоткуда — не поспоришь. Только где она пропадала раньше? Например, месяц назад или, скажем, вчера? Ясное дело: жила своей жизнью без забот и хлопот; не страшно руку на отсечение поставить — бегала по модным бутикам, которые не отличаются скромностью цен, забивала до отказа свои шкафы, где свободного места не было с тех пор, как она осознала основную функцию денег [тратиться]. Эти желчные мысли прошили Бонни Беннет словно током, чья мощность могла лишить чувств большую часть ее холеных одноклассниц, однако не ее. Мулатка лишь удивленно приподняла бровь, поражаясь, с чего вдруг на нее обрушился сей ураган. А дело все в том, что эту троицу, по идее, с детского сада связывала крепкая дружба, много лет они ходили друг к другу в гости, делились сокровенным, совершали глупости, а также за них и получали по первое число. С кем не бывало? Совершенно нормальное детство, полное любопытства, открытий и авантюр. Однако в мире всё с течением времени меняется: ребенок становится подростком, желание быть принцессой, одолевавшее два года подряд, трансформируется в более дикое — полететь в космос, многолетняя дружба, треснув по швам из-за появления серьезных проблем, делает родных людей всего лишь знакомыми. Так получилось и с ними. Без чувства вины, без лишних слов, ибо они никому не были нужны. Елена, в одночасье потеряв родителей, замкнулась в себе, Кэролайн, проведя с подругой несколько дней и не добившись никакой реакции, эгоистично решила не тонуть вместе с ней в образовавшемся болоте саморазрушения, с легкостью продолжила свой путь. Только Бонни не опустила руки, настойчиво находилась рядом с Гилберт даже, когда та истерила, заламывая руки и круша ни в чем неповинную мебель в своей комнате, даже, когда приступы буйства сменялись душераздирающим безмолвием. Поддерживала ее изо всех сил, рассказывала, что творится за окном, как солнце снова встает и заходит, как она угадала победу Обамы на выборах в президенты, как жизнь продолжается. Все проходит, — верила она, — и это пройдет. Будто в воду глядела или знала наверняка? Где ж теперь искать истину? Трудные моменты позади. Так почему же Беннет вновь трясет, как в тот раз, когда Елена в припадке агрессии сказала, что дружила с ней ради благотворительности, и ей пришлось отвесить подруге звонкую оплеуху, чтобы не дать упасть ниже ада, который она сама себе создала? Все хорошо. Вон и Форбс рада вернуться в компанию, да и Гилберт не против, судя по улыбке на раскрасневшемся от радостных чувств лице. Ее нещадно тошнит, выкручивает наизнанку, выламывает каждый сустав от приторно-сладких объятий. Внутри скручивается морским узлом желание взять Елену за руку и пойти прочь. Она не осознает причины, но осознает ее потом. Простить можно за уход, отнюдь не за возвращение. А пока Бонни натягивает дежурную улыбку, сглатывает горький ком, подступивший к горлу и держится рядом со своими. Вернее со своей.