The Vampire Diaries.

Коль решилась — сжигай мосты и иди до победного конца. Бонни украдкой пробирается в поместье Сальваторе, на цыпочках минует прачечную и внушительных размеров столовую, что прилегает к ней. Она превосходно ориентируется здесь, так как провела в этом огромном доме добрых четыре месяца… С Деймоном. Наедине. Винтовая лестница со скрипучими пятой, девятой и тринадцатой ступеньками. Так и необретшая силу ведьма помнит все до малейших нюансов, и это помогает ей оставаться невидимкой вкупе с ровным дыханием: вдох носом, выдох через рот. Комнату за комнатой она обходит, не издавая ни единого звука, но так и не находит причину, по которой вторглась в частное владение. Хотя, уже не частное, конечно, скорее ничейное, если учитывать недавнюю смерть последнего [да и единственного] собственника. В этом отрезке времени. — Черт! — ругается девушка про себя, чувствуя, как все больше напрягаются мышцы, практически до спазма. Убийственный план полыхает в ее воспаленном сознании, оседает черной гарью под корку мозга, а холодный металл под красной футболкой с аляпистым горошком вместо приличного принта обжигает кожу. — Где ты есть, сукин сын? Давай сделаем это по-быстрому?! Давай. Невидимые боги слышат ее мысли/пожелания [читай — молитвы] — из открытого окна с улицы доносится знакомое урчание двигателя железного брата старшего Сальваторе. На секунду Бонни хочется поверить, что удача на ее стороне, как и мораль, которая вынесла приговор без суда, следствия и присяжных-заседателей. Но в следующую — она еще больше напрягается, касается дрожащими пальцами выпуклости под свободно сидящей на ней футболкой и, стиснув зубы, спускается вниз. Загнанный в клетку зверь готов к отчаянному прыжку. Готов, да почему-то медлит. Беннет взводит курок, приставляет дуло пистолета к затылку Кая и удивляется его расслабленности. Неужели не слышал щелчка, как металл проходится по металлу? С таким звуком смерть приходит за душами, чей час пробил. А ему, кажется, все равно. Или действительно все равно? Голова Паркера находится под открытым капотом автомобиля, что-то выкручивает или, наоборот, закручивает гаечным ключом. Лица не видно, но Бонни и без этого помнит, как оно выглядит. Безумно. Ярко тлеющие угли безрассудства на дне черных зрачков под сенью густых ресниц. Крупный нос и ямочки при широкой ехидной улыбке. Она ненавидит его всем сердцем, которое не то, что расколото надвое, оно разбито вдребезги, растоптано в мелкое крошево, и это крошево болезненно бежит по ее артериям-венам вместо крови. — Нууу?! — то ли задает вопрос, то ли побуждает к действию молодой парень, даже не удосуживаясь повернуться к ней передом. Читает мысли ведьмы? Тут и дураку понятно, чем пахнет. — Чего застыла? Стреляй, — Кай заходится в хриплом смехе, который напоминает сначала хруст старой высохшей бумаги, а потом берет на две ноты выше и карканье воронов пронзают перепонки мулатки, будто тысячи острых иголок одновременно впиваются в них. — За Деймона, больной ты ублюдок, — срывается она на крик, понимая, что никогда не сможет его понять, проследить за ходом мыслей, найти истинные причины его поступков. Рука, держащая пистолет, увлажняется от переизбытка адреналина, отвращения к самой себе за отчаянный шаг, на который при других условиях никогда бы не решилась, и яростного желания отомстить. Палец, пробитый ледяной дрожью, соскальзывает с курка, а когда вновь находит, единственное оружие против психопата оказывается на траве. Паркер с кошачьей грациозностью выбивает его, заламывает одной рукой ее руку за спину, а свободной кольцует тонкую шею горе-ведьмы в змеиную удавку. Он чувствует, как спавшая в ней доселе магия прошивает кожу, электрическими разрядами пульсирует вдоль нервов. Ни с чем несравнимое удовольствие — целовать оголенный провод. — Знаешь, Бон-Бон — мятный шепот теребит волосы цвета молочного шоколада у самого уха. — Я в тебе разочаровался. Как же нужно не уважать себя, чтобы пойти на самоубийство ради мертвого вампира, чей кровавый шлейф тянется из прошлого столетия? А может ты испытывала к нему другие чувства? — Ты об этом никогда не узнаешь, — плюется желчью девушка в ужасе и в тоже время от трепета предстоящего конца, толком не понимая, что полностью восстановилась, вернула силы, присутствие которых не ощущала, будучи якорем. Ведь этот социопат, убивший не только Деймона, но и четырех детей, не оставит ее живой. Так даже легче. Ошиблась. — У тебя есть все время этого проклятого 1994 года, чтобы поделиться. А так как эта тюрьма была создана для меня, то впереди нас ждет вечность. Советую со мной подружиться, — последнее, что слышит Беннет перед тем, как провалиться в темноту. — Ведь я бессмертен. А вот ты, дорогуша, едва ли.