Черноморка

Многое в человеке зависит от его внешнего вида. Если об этом раньше я только читала, то сейчас могла почувствовать на себе. Кажется, этот день нужно сделать красным днем календаря, не каждый раз отличница настолько преображается. Перед первым звонком на урок я чувствовала, как одноклассники и немногочисленные знакомые меня сверлят взглядом. Было немного неприятно чувствовать столько внимания к своей скромной персоне, особенно со стороны мужской половины. Несмотря на все это, я уверенным шагом шла к кабинету русского, где должен был быть первый урок. Перед дверью в кабинет уже собралось пять человек, погруженные в свои телефоны, но стоило мне появиться в рекреации, про гаджеты все благополучно быстро забыли. Проводив меня взглядом, пять пар любопытных глаз долго не могли перестать пялиться на меня. От этого я еще сильнее переживала и чувствовала себя не в своей тарелке. Арина, как было бы кстати появиться здесь, прямо сейчас! Но моя подруга явно не торопилась составить мне компанию и отвлечь этих одноклассников от меня. Я начала теребить свои темно-каштановые волосы, собранные в высокий хвост на затылке. Это привычное занятие для меня — что-то теребить, когда сильно нервничаю. Время до звонка тянется мучительно долго, а от этих глаз, сканирующих мой внешний вид, хотелось спрятаться. Я и так уже вжалась в самый угол подоконника, который заняла. Арина, где же ты когда так нужна? Ей-то не привыкать ко всеобщему вниманию со всех сторон, потому что выступать с отчетами и докладами перед целой аудиторией для нее проще простого. Вернее, раз плюнуть. Настолько легко и просто ей все дается. Я же говорю, невероятный человек!       — Смотрите-ка, кто пришел, — злощаво протянули у меня над ухом, заставляя поднять голову и посмотреть на источник. Это была местная «звезда» и глава всех вертихвосток — Маргарита Тройкина. Она частенько доставала меня, в особенности, когда моя скорая помощь на контрольных не доходила до нее. Постоянно подкалывать меня и Аринку заодно — любимое занятие Тройкиной. Сама она была довольна симпатичная, но ее манера одеваться и краситься сразу делала ее не такой прекрасной. Короткие черные волосы, передние пряди которых всегда были собраны сзади в маленький хвостик. Вместо обыкновенных тоненьких и аккуратных бровей, у нее были очень массивные черные брови. Всегда яркий макияж, за который нередко ругают учителя, модная одежда и ослепительная улыбка, больше похожая на оскал.       — Что тебе надо? — со вздохом спрашиваю я, рассматривая девушку перед собой и ее свиту в количестве двух человек. Они выглядели лучше, чем их предводительница, но та гниль внутри и полное подражание Марго сделали свое дело.       — С каких это пор ты одеваешься во что-то кроме школьной формы? — спросила меня Маргарита, нарочно дергая воротник блузки, выглядывающей из-под свитера.       — Тебя это так сильно волнует? — так же спрашиваю я, не удостоив главу вертихвосток ответом.       — Что ты! Серая мышь всегда остается серой, — с ухмылкой на лице, Тройкина разворачивается на каблуках и удаляется от меня вместе со своей свитой. Первая нападка на сегодня, а ведь даже не прозвенело звонка на урок. Уже хочется поскорее вернуться домой и спрятаться под одеялом.       — Ой, Юлька, не поверишь, — рядом со мной приземлилась Аринка, крепко прижимая к груди классный журнал. — Возле учительской сегодня какой-то ажиотаж! — восхищенно рассказывает Веселкина и быстро оглядывает мой внешний вид. — Ему понравится, — подмигивает она, кивая куда-то вперед и быстро отводя взгляд. Я непонимающе поднимаю бровь. Кому ему? Этих «ему» на меня с утра и так пялятся неприлично много. Арина вздыхает и хватает мой подбородок, поднимая его и заставляя меня посмотреть на Егора. Он как всегда стоял один, такое частенько бывало с ним, и смотрел на нас и, скорее всего, смотрел и до прихода Арины. Когда его застали врасплох, Егор быстро развернулся и ушел.       — Арин? — я медленно повернулась к подруге с счастливой улыбкой на губах. Он смотрел на меня. Он наблюдал за мной. Он обратил на меня свое внимание, — Арина! — я счастливо бросаюсь на нее с объятиями. — Сработало! — шепчу я.       — Юля-Юля, — Веселкина гладит меня по голове, посмеиваясь надо мной. — Ты такая смешная, — улыбается она и качает головой. Если бы не Михаил Васильевич, то вряд ли бы произошел контакт с этими прекрасными, как бездна, карими глазами. Даже понять не могу, как учитель мог назвать Егора «белобрысым». Никакой он не белобрысый, это замечательный блондин! А как его волосы переливаются в лучах солнца, так это вообще отдельная история. Многие девчонки позавидовали бы такой шевелюре, особенно Маргарита и компания. И все-таки, Михаил Васильевич очень сильно помог мне. Если бы не его идея со сменой имиджа, то не было всего этого представления перед уроками.       — А что за переполох в учительской? — спустя несколько минут я вспоминаю об этом.       — Не поверишь, — Аринка резко выпрямляется и садится ровно, разрывая наши объятия. Обычно именно так начинались все самые захватывающие истории в школе, рассказываемые моей подругой. — В общем, стою я возле учительской, жду, когда Клава принесет ключи, и тут. Боже, вспоминать противно! Такой резкий запах перегара, мама не горюй. Я оборачиваюсь, а там историк. Прическа у него во! — Арина театрально пытается изобразить прическу препода, делая гнездо на голове из своих волос. С горем пополам, я убеждаю ее, что вникла в суть. — Глаза краснющие, а злые и недовольные какие, так вообще жуть! Без пиджака, как обычно, рубашка не заправлена. Это был кошмар! — Арина в красках и эмоциях рассказывает появление историка в школе, очень жаль, что я пропустила этот момент.       — И? — Веселкина замолчала, но это был явно не конец.       — Что «и»? — спрашивает одноклассница, непонимающе посмотрев на меня, — Так Клава его в учительскую затащила и входить запретила. Так и стояли мы с старостами под дверью, пока Михаил Васильевич не вышел. Учитель работает в школе недавно, но уже успел прийти на работу в нетрезвом состоянии. Что же с ним такое? Неужели, что-то случилось?

***

Время до урока истории тянулось невыносимо долго. Причем с нашим классным руководителем мы не встретились даже в столовой на большой перемене. Обычно он всегда приходил, садился рядом с Зиночкой, делал умный вид и, полностью погруженный в работу, читал конспекты, попивая кофе. И нет! Я за ним не слежу. Просто Михаил Васильевич изо дня в день, неделю в неделю выполняет это действие без особых изменений. Остается надеяться, что учитель хотя бы конспекты меняет, а не постоянно оттолкивает учительницу русского, прикрыываясь единственной записью в тетради. Перед последним уроком мы с Ариной всерьез задумались, а будет ли вообще урок. Она хотела сбежать, а я все равно пошла бы к классному на дополнительные занятия. Весь класс был в предвкушении урока. Всем было интересно, как наш новый историк будет вести себя эти сорок пять минут. Никто даже не посмел сбежать, хотя дисциплина у нашего класса стала намного лучше, чем с Аллочкой. Наконец, прозвенел звонок, толпа из числа двенадцати учеников топталась под дверью в кабинет. Спустя минуту она распахнулась, и историк попросил всех зайти в класс. Все были шокированы новым, доныне неизвестным образом Михаила Васильевича. Он выглядел хуже, чем описывала мне Арина. Глаза у него не просто красные, а будто все сосуды, которые есть у глазного яблока, лопнули в одночасье. Сам педагог невозможно бледный. За него стало страшно, как в таком состоянии учитель может просто стоять. Все молча стали заползать в кабинет, пока Михаил Васильевич едва не сползал по двери, которую подпирал собой. Когда один из пацанов — Юрка Герасимов — попытался что-то сказать, историк молча дал ему подзатыльник, заставляя не только замолчать, но быстрее ретироваться из его зоны видимости. Когда я проходила мимо него, он оглядел меня, замечая перемены, но не выкинул не одной шуточки, которые мог частенько пустить в мою сторону. Все заняли свои места, и урок должен был начаться. Я достала учебник, тетрадь и снова посмотрела на явно помятого учителя. Видимо, голова у него была готова разорваться от любого звука.       — Черноморская, какой параграф был задан? — тихо спрашивает он, подпирая голову.       — Тридцатый, — тихо отвечаю я, замечая, как заметно Михаил Васильевич напрягся.       — Напиши тему на доске, — махнув рукой на школьную доску, просит учитель, закрывая глаза. Я молча поднимаюсь из-за парты с учебником в руках, беру мел и своим мелким почерком пытаюсь написать «Войны в наши дни». Вроде мало слов, но как же тяжело они мне даются. Во-первых, я не умею писать крупно, просто не получается, а во-вторых, все получается слишком косо и криво. Арина встает со своего места и громким, звонким голосом произносит.       — Михаил Васильевич, разрешите мне написать тему?       — Веселкина! — рычит недовольный историк, одним своим голосом заставляя замолчать и сесть на место. Видимо, голова болит очень сильно. С горем пополам я вывожу буквы на доске, неудовлетворенная своей работой, и возвращаюсь за первую парту.       — А теперь, пожалуйста, громко скажи, — просит историк, хотя его и так слышат все в аудитории, но сказать что-то против я боюсь. Если Аринка может пережить повышенный тон, то я вовсе нет. Я киваю и жду самой фразы. — Прочитайте параграф и письменно ответьте на вопросы в конце.       — Прочитайте параграф и письменно ответьте на вопросы в конце, — уверенным голосом говорю я, оборачиваясь к классу. Кто-то вздыхает, но злить историка не желает, и все принимаются за работу. На ближайшие сорок пять минут в кабинете воцаряется тишина, будут слышны лишь перелистывания страниц учебника и скрежет ручек. Я прочитала параграф довольно быстро, да и вопросы оказались вполне легкими, что я даже успела закончить за десять минут до звонка, пока остальные судорожно искали в своих смартфонах ответы. Михаилу Васильевичу было совсем плохо, наверняка, Клавдия Геннадьевна дала с утра ему какую-то таблетку от головы и от похмелья, но к шестому уроку действовать это лекарство перестало. Сложив руки на столе, он положил на них голову. А его темные шоколадные волосы лежали на голове в полнейшем беспорядке, хотя обычно он старался уложить их. Но с такой прической учитель казался еще более живым. Воротник рубашки приподнялся, позволяя посмотреть на до этого скрытый участок его тела. У него есть татуировка? Раньше я об этом не знала, да и не догадывалась. Начинаю вспоминать рассказы Кати о Мише, но ни одного слова о татуировке на шее. Интересно, что же там? Нет, Юля. Хватит об этом думать, ты никогда не узнаешь, что там изображено. Это личное, кто знает, зачем и почему он сделал именно это изображение. Какое изображение? Надо перестать думать об этом. Я отворачиваюсь и вся обращаюсь к окну. Опадают последние ярко-красные, бордовые, желтые, рыжие листья. На некоторых есть еще недавние следы зелени лета. Это уже почти конец октября, скоро зима. Совсем немного деревьев на школьном дворе стоят с красивой, но редкой кроной. Скоро должен выпасть первый снег, и начнутся холода, мерзлота и слякоть — единственный минус зимы. Мои мысли прервал звонок с урока. Весь класс быстро начал собирать свои вещи, складывая тетради в стопку на учительском столе. Я так же поднимаюсь, складывая вещи в рюкзак. Арина ушла без меня, зная о моем дополнительном, поэтому я особо не тороплюсь. Во время сборов, Михаил Васильевич снова напрягся, сжимая локти. Когда же кабинет опустел, я молча закрыла за последним одноклассником дверь и подошла к столу преподавателя. Он поднял свои покрасневшие, карие глаза на меня совершенно безэмоциональные и уставшие.       — Вон там в углу, — тихо начал учитель, показывая рукой на один из шкафов в конце кабинета. Я подхожу к нему, открывая дверцу и отходя от нее. Михаил Васильевич тянется за очками, надевает их на нос и внимательно смотрит внутрь. — Вон та фляжка на второй полке сверху, — говорит преподаватель и снова кладет голову на руки. Я беру назначенную мне посуду, но не могу не узнать, что там находится. Тихо откручиваю крышку и подношу фляжку к носу. Фу! Боже, неужели он снова хочет напиться.       — Михаил Васильевич, вы реально хотите, чтобы я дала вам это? — я сомнительно кручу посуду в руках и смотрю на учителя за столом. — Сейчас не нужно пытаться снова начать пить алкоголь, — говорю я, не приближаясь к преподавателю.       — Черноморская, — злобно произносит он, поднимая голову и свой злой взгляд. Он недоволен моей выходкой, надеюсь, он не будет кричать на меня. — Отдай мне фляжку! — повышает голос учитель, хлопая рукой по столу. Я испуганно смотрю на него, стараясь совладать с собой и не разреветься. Я быстро преодолеваю расстояние между нами и ставлю посуду на стол, как он просил. Михаил Васильевич сразу отпивает оттуда довольно большой глоток, потом закрывает флягу и убирает в стол. — Можешь быть свободна, — раздраженно говорит он, возвращаясь в положение, в котором провел весь урок.       — Но факультатив… — напоминаю я, испуганно смотря на учителя.       — Можешь быть свободна! — повышает голос учитель, заставляя меня схватить рюкзак и бегом покинуть кабинет. Громко хлопаю дверью не для того, чтобы показать, как я обиделась и расстроена, а потому что быстро добегаю до школьного туалета, закрываясь в одной из кабинок, и сползаю по стенке. Я терпеть не могу, когда на меня кричат посторонние мне люди, а особенно учителя. Чувствую себя отвратительно, слезы льются по щекам. Эмоций нет, я просто не могу никак успокоить льющиеся соленые дорожки, оставляя блестящие следы на коже. Михаил Васильевич, почему же вы такая тварь?