Черноморка

      — Значит так, — говорит Миша, когда мы уже заняли свои привычные места. Он сидит напротив меня за соседней первой партой, я же вполоборота к нему. — Я не вынесу еще одних таких едких слов от тебя, — предупреждает меня, на всякий случай пригрозя мне пальцем. — Ты вообще умная девушка, но принцип «сначала думай, а потом говори» ты еще не познала, — я смущенно опускаю глаза. В который раз слышу подобное замечание в свой адрес?       — Буду надеяться, что такого не повторится, — опустив голову, произношу я.       — Давай поговорим обо всем, — предлагает он, дотянувшись до моей руки, сжимая ее и поглаживая большим пальцем переднюю сторону ладони. — С чего бы ты хотела начать? — предоставив мне право выбора, он внимательнее вдается в рассматривание моей руки в его.       — Что ты думаешь о хронологии? — спрашиваю я, давая понять, что первым говорить сейчас будет он, а не я. Миша отпускает мою руку, потирая затылок. Он явно не хотел когда-либо говорить со мной об этом, надеялся, что все удастся скрыть. Но все тайное рано или поздно становится явным. — Что произошло на дискотеке? — решаюсь спросить я, сложив руки на коленях.       — По-моему, ты уже все знаешь намного лучше меня, — ухмыляется он, но все-таки вздыхает и начинает говорить. — Как ты думаешь, что я должен был чувствовать, видя рядом с тобой этого недомерка? — закатываю глаза. И как ему не надоедает придумывать Егору новые клички каждый день? — Я понимаю, что повел себя неблагоразумно, тупо, белобрысый наверняка все понял, но я не мог ничего поделать. Засыпать с твоим образом в голове, просыпаться с мыслями о тебе уже который месяц, а потом приходить в школу и видеть рядом с тобой его, который может спокойно говорить с тобой обо всем, трогать, а я должен стоять в углу и молча наблюдать за этим, — понимаю, что он недоговаривает, смягчает картину. — Вот я к нему и пошел, что мне еще делать?       — Ничего, — пожимая плечами, говорю я. Действительно, оказался он не в самой простой ситуации, но это не учитывалось в том, что мы оба находимся в такой ситуации сейчас. И почему ревность способна настолько двигать людьми? Видно, что Миша очень умный, верный себе и своим идеалам человек, но только ревность почему-то превращает его в неподвластному собственному разуму Михаила Васильевича. — Ты не думаешь, что сейчас мы оба находимся в такой ситуации? Мы так же не можем прикасаться к друг другу, да что там! Когда все спокойно целуются под лестницей, я должна ждать того, когда закроются все двери, шторы задернутся, а еще лучше окажусь в полностью замкнутом помещении, чтобы позволить себе… — не договариваю, потому что начинаю испытывать смущение от произнесенных мною слов.       — Мы с тобой в одной лодке, — соглашается со мной Миша, сложив руки, лежавшие на коленях, корабликом. — Но одно дело понимать, что такое произойдет, смотреть на тебя и понимать, что поцеловать тебя в недалеком будущем — реальность, а другое молча наблюдать за всем этим, даже не зная, ответны ли твои чувства или нет, — Миша исподлобья смотрит на меня, не меняя положения своих рук. Глаз не поднимаю, продолжая рассматривать пол и все, что находилось ниже его коленей. Через какое-то время он кашляет в кулак, привлекая мое внимание и предлагая продолжить рассказ. — Что же произошло дальше?       — А дальше произошло то, чего ты так хотел, — встречаюсь с его взглядом, намекая на наш первый поцелуй в кабинете. — Все произошло слишком быстро, завертелось, закружилось, — я прикладываю руку ко лбу. — Я не была готова ко всему этому, — замечаю, как поникает Миша, понимая, того самое правило я только что не употребила. Нужно срочно менять ситуацию, пока он не ушел от меня и разговора! — Но это вовсе не значит, что я не рада тому, что происходит между нами! — по-моему, это звучит слишком громко в тишине исторического кабинета. Учитель поднимает свой взгляд на меня и, прищурившись, смотрит, сканирует взглядом.       — Знаешь, ты ничему не учишься, — он качает головой, а потом снова возвращается ко мне. — Прекрасно понимаю, что все произошло быстро, не так, как ты, возможно, хотела или даже не представляла, но я должен был что-то делать с тобой в тот момент. Нисколько не жалею, что им оказался я, — говорит он, ища возможность встретиться с моими глазами. — Ты скажешь мне, что я не прав?       — Можно было повлиять по-другому? — спрашиваю я, прекрасно понимая, что тот разговор, который должен был произойти после той сцены в классе, происходит сейчас. Миша становится грустным, вижу как он хмурится, а пальцы переплетаются в замок.       — То есть? — немного высоким для него тоном произносит, прося продолжения.       — Можно было поговорить, сказать что-то, обнять, но не целовать, — перечисляю варианты я. Миша еще больше хмурится.       — Я сделал тебе больно? Я тебя мучаю, обязываю к чему-то? — спрашивает он, но натыкается на мое отрицательное мотание головой. — Тогда к чему все эти варианты? Я не видел ни тогда, ни сейчас никакой неприязни и отторжения с твоей стороны на все мои действия, — он встает из-за стола и занимает свое место преподавателя. — Я же не маньяк какой-то… — обиженно говорит он, откидывая на спинку стула. — По-моему, мы с тобой не сможем построить конструктивный диалог сегодня, — говорит Миша спустя какое-то время.       — Сможем! — я ударяю кулаком по столу, замечая, как вздрагивает мой собеседник от неожиданности, но я настроена воинственно и отступать от этого разговора не намерена. — Мы оттягиваем этот разговор насколько? Уже на два месяца! Из-за этого происходит все это! Все! — опять повышаю свой голос и встречаюсь с каменно-спокойным выражением лица Миши. То есть все опять нормально?!       — Успокойся и сядь, — говорит он, но, когда я не слушаюсь его, встает сам и сажает меня на стул, продолжая держать за плечи. — По-моему, у тебя сейчас бурлят гормоны, и ты не трезво оцениваешь ситуацию, все не так плохо, как кажется. Это всего-лишь юношеский максимализм, — я усмехаюсь, а Миша отрицательно мотает головой. — Тебе пора начать думать головой, а не шлепать языком, как происходит сейчас.       — У тебя всегда все нормально и такое чувство, что под контролем, но это не так! — разочарованно произношу я, твердо уверенная и убежденная в своей правоте. Миша отступает от меня, облокачиваясь на парту и складывая руки на груди. По нему видно, что я начинаю надоедать ему. — Кто из нас тут не трезво оценивает ситуацию, так это ты, вечно сбегающий от разговора.       — Который ты сама ни разу не пыталась начать поднимать, — шепчет он, надеясь утихомирить меня. Но от этого я вскипаю еще сильнее. Как бы мне не хотелось переходить на личности в разговоре, но я понимаю, что грань уже слишком близко, чтобы ее пересечь.       — Почему ты так спокоен? Почему ты не думаешь, что может произойти что-то непоправимое? Почему ты не боишься того, что нас могут раскрыть? — спрашиваю я, задавая эти вопросы одни за другим. Миша вздыхает, показывая насколько ему надоело выслушивать от меня такие вопросы.       — Я нисколько не спокоен. Почему-то ты сегодня не всматриваешься глубже, чем обычно, — я не понимаю, упрекает он меня в этом или просто говорит как очевидность. — Когда я рядом с тобой, спокойным быть и нельзя, и невозможно! Я боюсь того, что кто-то может узнать о нас не меньше тебя, поверь, — он выдыхает и прибавляет уже намного тише, чем говорил до этого. — Мне может грозить реальный срок, если ты об этом не догадывалась. И ведь действительно… В этом потоке мыслей, вещей и происшествий я совсем забыла, что мы не одногодки, что между нами большая пропасть десяти лет, что он находится в большей опасности, чем я. Грустно смотрю на потускневшего Мишу. Понимаю, что сказанные им последние слова были произнесены специально для успокоения меня.       — Я твоя проблема и угроза? — тихо спрашиваю я, убирая руки за спину и облокачиваясь на парту так же, как и Миша передо мной.       — Не только, — качает головой. — Резких подъемов и спусков у меня в жизни и так хватает, чтобы искать еще себе что-то опасное на стороне, — Миша встречается со мной взглядами, я вижу в нем теплоту и мягкость. Он не злится на меня, по крайней мере, я на это надеюсь. — С тобой жизнь наполняется другими красками, ты вытаскиваешь меня из той ямы, в которой я находился несколько лет. Ты мой лучик света в кромешной тьме, — последнее он говорит шепотом, а потом, сделав шаг вперед, гладит мою щеку большим пальцем.       — Прости, я сегодня слишком импульсивна, — произношу я, опуская свой взгляд, но Миша самостоятельно поднимает мою голову за подбородок и снова встречается со мной взглядами.       — Никогда не думай, что ты для меня угроза, — говорит он, целуя в щеку. — Ты можешь быть угрозой только в одном: в том, что я могу сорваться в любой момент, — его слова переходят на еще больший шепот. Так удивительно, ведь несколько минут мы уже едва не ссорились, а сейчас он уже шепчет мне всякие нежности. Могу понять его подход к ситуации, он не напрягается и не ставит проблему во главу угла, как происходит со мной. Миша не забивает на все, просто у него есть другой способ решить любую проблему — достаточно просто быть собой и рассуждать с холодной головой.       — Все будет хорошо, — шепчет он, плавно перемещая руку с моей щеки мне за голову и аккуратно приближаясь к моим губам. — По другому и быть не может, — говорит он прежде чем прикоснуться к ним. Он делает все максимально бережно, нежно. Он пытается убрать то напряжение, которое повисло между нами на протяжении сегодняшнего дня. — Можешь перестать думать, хотя бы сейчас? — просит Миша, прислонившись к моему лбу. — Всю малину распугаешь, — он снова прикасается к моим губам. Меня всю передергивает, как будто это происходит впервые. Я — все тот же кусок расплавленного металла, в то время, как Миша — тот самый сплав нерастворимых элементов в таблице Менделеева. Если бы не его крепкие руки, я бы уже валялась где-то на полу. Постоянно происходит одно и тоже: я не могу трезво мыслить и твердо стоять на ногах, когда он ближе, чем на метр. Миша сокращает расстояние между нами до минимального.       — Это затягивает, — шепчет он, все же отстраняясь от меня через какое-то время. Он продолжает всматриваться в мои глаза, а пальцами играться с выпавшей из хвоста прядью, отходить от меня он также не собирается.       — А как же история? — спрашиваю тихо я, понимая, как устала для этой темы.       — Расскажешь мне в выходные. Думаю, репрессии Сталина могут немного подождать.