Черноморка

      — Нас могут увидеть, — говорю я, отталкивая Мишу от себя за грудь. Странная, сама же притягиваю за поцелуем, сама отталкиваю. Он останавливается, резко убирая руку из-под моей футболки. Он внимательно всматривается в мои глаза, а потом начинает.       — Я в школе волейболистом был, несмотря на свой низкий рост, — мне хочется посмеяться на эти слова, но сдерживаю себя. Это мне говорит человек, у которого рост сто восемьдесят сантиметров. — И сейчас ты больно задела мое самолюбие, обыграв чемпиона своего района, — ухмыляется он. — Зато теперь я знаю, что моя девушка нисколько не уступает по качеству, — он тихо смеется, накручивая прядь моих волос себе на палец.       — Да, но все же меня не переиграть тебя в одном: во внимании женского пола, — говоря эти слова, я снимаю волосы с его пальца и хочу уйти. Но Миша берет меня за руку и останавливает.       — Я что-то не понял, это что? Ревность? — его брови сдвигаются к переносице, он еще более внимательно всматривается в мои глаза, но я опускаю их и пытаюсь вытащить свою руку из его хватки. — Ты же понимаешь, что это за девушки? Ты помнишь, что я тебе говорил, что ты говорила мне в выходные? — он закидывает меня вопросами, не желая отпускать.       — Я помню и понимаю, — коротко отвечаю я, прикасаясь своей рукой к его, которая сжимала мою вторую. — Я устала, можно я пойду? — спрашиваю я, Мише ничего не остается, как с тяжелым вздохом и качанием головы отпустить меня.       — Могу ждать тебе сейчас на восьмом уроке? — я отрицательно мотаю головой, даже не обернувшись в его сторону. Чувствую, как он снова тяжело вздыхает и молча провожает меня взглядом. Когда я захожу в раздевалку, все одноклассницы были уже практически готовы к выходу и стали по одной покидать раздевалку. Арину среди них я не нашла, наверное, уже успела сбежать к Руслану. Слышу, что возле двери в раздевалку кто-то всех спрашивает, а потом появляется любопытное лицо Кудрявского. Блондин заходит в раздевалку, скидывая свой рюкзак и кидая его под лавку. Он садится рядом, внимательно всматриваясь в мое лицо. Выражение на нем скорее всего меняется довольно быстро. В конце концов я закрываю его руками, качая головой.       — Ну чего ты? — спрашивает Егор, легонько приобнимая меня одной рукой за плечи. Я ничего не отвечаю, лишь аккуратно пристраиваюсь к нему под бок.       — Тебе нормально, что я тебе ною по поводу любимого человека, хотя ты… — бубню я, но он меня прерывает.       — Успокойся, мы же друзья, давай помогу, — говорит Егор, я буквально чувствую, как он, не привыкший к моим таким выходкам, пытается как можно быстрее свыкнуться и почувствовать себя уверенней. — Ты можешь мне все рассказать. И я решаюсь выдать все, что оставалось у меня на душе, я изливаю ему, стараясь делать это как можно тише и всячески шифруя Михаила Васильевича или вовсе не произнося его имя. Я рассказываю ему про наши посиделки в кабинете (причем именно это название я употребила всего один раз), про его практически сестру-жену Сашу, про выходные в доме его брата, про мои игры и подслушивания на лестнице и, наконец, то, что произошло тогда вечером. Не могу не упомянуть и мои опасения насчет мамы, которая стала себя достаточно странно вести. Делюсь с ним и моими непонятными чувствами, которые испытываю весь сегодняшний день, настойчиво пытаясь игнорировать их. Егор молча выслушивает меня, а когда в самом конце рассказа я заливаюсь слезами, сильно пугается.       — Юлька, ты чего? — он берет меня за плечи, заключая в свои объятия. — Глупышка, какая ты глупышка, — шепчет он, гладя меня по спине. — Смотри, как у вас все хорошо, смотри, как он действительно любит тебя, что же ты загоняешься по всяким непонятным поводам? — он утирает ребром ладони слезы, успевшие скатиться по моим щекам. — Вы ссорились когда-нибудь с ним? — я непонимающе смотрю на него и отрицательно мотаю головой. — Вы уже встречаетесь два месяца и еще ни разу не ссорились? — я сама вытираю слезы кулаком и непонятливо смотрю на Егора.       — Что ты хочешь этим сказать? — блондин возле меня немного сопротивляется, прежде чем сказать эти слова. Вижу, что я не понимаю чего-то очевидного, что понял он.       — Ну, как тебе сказать… — Кудрявский ищет возможности избежать этот разговор, но, понимая, что все-таки придется сказать, начинает: — Не все же гладко бывает, особенно когда у вас такие отношения. Любые отношения — американские горки, где есть взлеты, падения и чёртовы петли. Вы с Мишей должны и будете ссориться, чтобы сохранить все те чувства и эмоции как можно дольше, это совершенно нормально, — я продолжаю прижиматься к Егору, который все еще чувствует себя не в своей тарелке.       — Ты думаешь, что у нас все идет к ссоре? — я недоверчиво смотрю на него, тихо произнося эти слова и тут же заглушая их громким шмыганьем носа.       — К сожалению, но ты должна понимать, что это не конец, а лишь период, вы должны быть вместе, слышишь? — он выпутывается из моих полуобъятий и садится передо мной, разлегшийся на лавке и с красными от слез глазами, на корточки. — Понимаешь, вы просто обязаны быть вместе, вы созданы друг для друга, и все мы это пониманием, что я, что Арина с Русланом, — он сжимает мои руки, стараясь улыбнуться. — Мы все все давно увидели и знаем, не позволь каким-то раскладам помешать вашим отношениям, он уже взрослый мужчина, так что все понимает.       — Он еще молодой человек, с кризисом двадцати восьми лет, — смеюсь я, вытирая слезы. Егор тоже пытается выдавить улыбку.       — У него не было девушек до тебя? — интересуется он, отпуская мои руки и садясь рядом на пол.       — Была, но там долгая история, — отмахиваясь от него, говорю я.       — То есть у него еще не было того? — я смеюсь и даю ему легкий подзатыльник, поднимаясь с лавки.       — Ты дурак? Или еще не совсем? Откуда такие пошлые и непонятно откуда взявшиеся мысли? — я собираю волосы в пучок, смотря на Кудрявского снизу вверх. Он, облокотившись на лавку, с легкой ухмылкой смотрит на меня.       — Что сразу дурак? Может просто девушку себе хочется завести, а то всех самых респектабельных растащили преподаватели, — я сдерживаю себя, чтобы не дать ему ногой, а он начинает смеяться. — Успокойся, не парься! Все со мной окей! Мне все равно еще совершеннолетия ждать, — он подмигивает мне, а потом встает, закидывая рюкзак на плечо. — Я так понял, что ты сегодня сразу домой, так что жду в коридоре, — Егор кивает головой в сторону двери и уходит. Пока я снимаю форму и залезаю в свою уютный свитер и джинсы, я размышляю о том, что произошло с Егором. Я симпатизировала абсолютно другому человеку, не тому, кто сидел передо мной, смело рассуждая о всяких достаточно личных подробностях. Но его слова, насчет отношений кажутся мне невероятно правильными, что все действительно может произойти так. Нужно быть осторожнее и внимательнее к нашим с Мишей взаимоотношениям. Потому что все те непонятные чувства, которые так неожиданно поглотили меня, явно бьют ключом откуда-то.

***

Сегодня вторник, а значит что это и дополнительные по истории. Мы встретились с Мишей в коридоре, он потратил на меня всего несколько секунд своего взгляда, за которые успел полностью понять мое состояние и оценить его для себя. Ни один из нас не сбросил скорости, чтобы переброситься парочкой слов. Я только заметила непонятную папку в его руках. Миша и с папкой? Никогда такого не видела. Я оглядываюсь, но уже поздно. Учитель скрылся за поворотом, и я не знала, спустился ли он по лестнице вниз или наоборот повернул в кабинет завуча. Однако позже замечаю, как Миша заходит в своей кабинет вместе… с Зиночкой? Что здесь забыла учительница русского языка и литературы? Надо успокоиться, я же доверяю ему, он сам признавался мне в своих чувствах. Я успеваю зайти в кабинет географии до звонка, отгоняя прочь мысли о Мише и Зиночке.

***

      — Юля, притормозите, — просит Богдан Андреевич, ловля меня в коридоре после урока. — Ваши познания в химии меня удивляют, вы занимались ею раньше? — вопрос кажется мне не очень нужным ответа, но из-за уважения к преподавателю я останавливаюсь и отвечаю.       — Мой папа химик-любитель, это был его любимый предмет в школе, — коротко отвечаю я, спеша покинуть общество учителя.       — Да постойте вы, — химик хватает меня за запястье, немного потянув на себя, но все же оставляя между нами дистанцию. — Я очень впечатлен, ваш рассказ сегодня на уроке насчет органической химии меня потряс. Это очень даже хорошо, как вы рассуждаете, не думали усилить свои знания по моему предмету до конца учебы? — я недоверчиво смотрю на преподавателя перед собой. Он был весь каким-то несуразным, но от этого не менее обаятельным. Ученицам старшей школы была предоставлена возможность разделиться и присоединиться к двум лагерям: молоденький и умненький химик или более зрелый и мужественный историк. Вся несуразность Богдана Андреевича заключалась в слишком высоком росте, слишком худощавом телосложении, но от этого его умные, сразу видно много чего знающие серые глаза, так невыразительно смотревшиеся на лице, за счет ярких волос и бровей, брали вверх. Стоило только в них смотреть, как он окутывал тебя какими-то непонятными чарами. Замечаю легкие поигрывания бровями химика и сверкание глазами в попытке очаровать меня. У меня в голове сразу отпечатываются слова Егора про мужиков-преподавателей и окучивание картошки. Я закрываю глаза и смеюсь. Не хочу раскрывать такую неумелую актёрскую игру Богдана Андреевича, а тем более советовать того, у кого этому можно научиться.       — Извините, конечно, Богдан Андреевич, но химия меня не интересует, — я пытаюсь вытянуть свою руку из его, что получается без особых усилий и спешу удалиться, смакую свою победу. На повороте я встречаюсь с Михаилом Васильевичем, который вероятнее всего ничего не упустил из нашего разговора с химиком, хотя и ничего не слышал из-за шума. Он косится на мое запястье, которое недавно держал Богдан Андреевич и хмурится, высматривая его впереди себя, но тот, на свое счастье, скрылся из виду.       — Мне не нравится, когда возле тебя крутится кто-то кроме меня, — бросает он, наклоняясь немного ко мне, и возвращается в свой кабинет. Я улыбаюсь. Такой собственник, какой он душка! Медленно прокручиваю эти слова в голове, радуясь, что, возможно, и нет у нас никакого кризиса в отношениях. Это все надуманно. Просто у меня настроение было плохое из-за разговора с мамой. «Мне не нравится, когда возле тебя крутится кто-то кроме меня, исключение только белобрысый» — разве это не мило? Перемотав эту фразу в голове, я замечаю в ней что-то не ладное. Только он? То есть как это? Теперь он будет выбирать, кто может крутиться вокруг меня, и смеет мне это озвучивать! Это уже слишком контрольно, после того, что произошло в выходные, я надеялась на долго и счастливо, а не коротко и расстроено.

***

На дополнительном мы поговорить не смогли, потому что к нам в класс зачем-то пришла Маргарита и Зинаида Степановна. Первая исправлять свой средний балл и закрывать недавние неудовлетворительные оценки, а вторая плакаться на наш класс. И все они смотрели на моего Михаила Васильевича, как на добычу. Да, он у меня мужественный, красивый, смелый, умный. Одноклассница явно убедилась в этом после урока физкультуры. Зачем нужно было так демонстративно и медленно расстегивать эти пуговицы? И вообще рубашку в целом? Он что, не понимает, чем это чревато? Они буквально пожирают его взглядом, порой даже переходя черту дозволенного. Тут как бы его девушка сидит, обратите внимание. Вместо всего этого мне приходилось только смотреть в свой листочек, не поднимая взгляда на всех остальных присутствующих, и молчать в тряпочку. Я вслушивалась в каждую фразу, в каждый звук, произнесенный кем-то в аудитории, вслушивалась во все такие робкие и одновременно чересчур личные вопросы Зиночки о семейном положении, квартире, машине. Сначала она ему жаловалась, на минуточку. Мне так хотелось заткнуть учительницу, что я начала сжимать кулаки под партой. Она считает, что мы все понимаем, что уже взрослые и знаем, зачем она так липнет к нему, но тут сидит его девушка. Мое терпение не выдерживает, и я, чтобы не ляпнуть чего-то лишнего, решаюсь покинуть факультатив, кое-как закончив тест. Миша с виноватым взглядом провожает меня до двери, явно сдерживая порывов пойти за мной. Мы пересекаемся взглядами, лишь когда я закрываю дверь кабинета. Вижу, как он заметно грустнеет, мрачнеет и сдерживается, чтобы не схватиться за голову. Он понимал важность разговора, который должен был произойти и теперь сильно сожалеет об упущенном моменте. Миша осматривает мое место, вероятно пытаясь найти мою какую-то весточку и способ покинуть это общество, но я не дала ему никаких шансов.       — До свидания, Михаил Васильевич.

***

А среду я увидела просто нечто! Мало того, что он зашел в школу вместе с Зинаидой Степановной, так еще он и все перемены проводил вместе с ней! Просто все! Я все искала возможности поговорить с ним, но он только изредка, очень редко замечал меня в толпе учеников, но не выдерживал взгляд как всегда это делал до этого. После пятого урока я с шумом упала на подоконник, пока все отправились в столовую. Рядом сидел Егор, и я положила свою голову на него, заставляя подавиться бутербродом.       — Ты чего? — едва понятно произносит он, наконец откашлявшись и в последний раз ударяя себя по груди. Я ничего не говорю, просто недовольно мычу в плечо. — Михаил Васильевич? — тихо спрашивает блондин, буквально произнося эти слова мне в ухо. Я опять мычу, но уже утвердительно. Как он это понял — не знаю. — Не ной! Ты не корова, успокойся. Вам просто надо поговорить, ты говорила с ним после понедельника? — отрицательно мотаю головой. — И долго ждать собираешься?       — А может не надо, вон он как замечательно с Зиночкой общается, — произношу я, повернув голову. — Они все перемены вместе проводят, как влюбленная парочка, — Егор наклоняется, чтобы посмотреть мне в лицо. Так повторяется два раза.       — Ты ревнуешь? — я резко принимаю ровное положение тела.       — Нет, с чего бы это. Я ему доверяю, — складываю руки на груди и отворачиваюсь от друга.       — Конечно, однозначно, — с небольшой усмешкой произносит Кудрявский, уверенный в своей правоте на все сто процентов. Он выжидает еще с минуту, когда я снова бьюсь головой о его плечо, начиная ныть. — Как дети, ей богу. Поговори с ним, и успокойтесь. Вы уж начните что-то делать, а то все в переглядки играете, кто кого переглядит. Будь умнее, ты же Черноморская Юлия! — провозглашает он, а я встречаюсь с ним взглядом.       — Спасибо, — говорю я, обнимая собеседника. Он сначала вздрагивает, но через секунд пять сам обнимает меня, шепча на ухо: «Пожалуйста». Именно такого друга мне и хотелось всегда иметь, и я очень рада, что судьба подарила его мне. Мимо нас кто-то проходит, я понимаю, что это Михаил Васильевич, потому что открываю глаза, но вскакивать, бежать за ним, что-то объяснять, это хочет сделать за меня Егор, спешно отпуская меня.       — Иди, поговори с ним! — шипит он мне, указывая рукой в сторону Миши. Его карие глаза расширились, он заволновался больше обычного. — Что ты сидишь?! — Егор тянет меня за руку. Я выпускаю ее, продолжая рассматривать взволнованного и стремящемуся к миру во всем мире Егора.       — Не хочу, — коротко отвечаю я, вставая с подоконника, подхватывая свой рюкзак и удаляясь в противоположенную сторону. Кудрявский остается стоять в коридоре, наблюдая за тем, как мы с Мишей расходимся друг от друга. Он быстро крутил головой, словно сам не знал что делать: идти объясняться с историком или догонять и успокаивать меня. В последний момент Егор тихо выругается и снова сядет на подоконник, сложив руки на груди и нахмурив лоб.

***

В среду мы не поговорили. Я не считала себя виноватой, Миша, видимо, тоже. По-моему, если бы он мне позвонил, я не знаю, взяла бы трубку. Или написал: не факт, чтобы сообщение осталось с ответом. В четверг меня снова ждал дополнительный с раздраженным и каким-то слишком взбешенным чем-то историком. Надеюсь, виной этому не я. Мы встречаемся взглядами в коридоре, когда я поднимаюсь на третий этаж на свой первый урок. Он искоса смотрит на меня, а потом как-то невесело, злобно ухмыляется. Миша становится каким-то злым гением, что ему абсолютно не идет, ведь он добрый и великодушный человек. Я хмурюсь, надеясь, что он словит мое недовольство, но историк лишь еще больше становится злодеем. Прохожу мимо, опустив голову, и не желая больше замечать это некрасивое положение его прекрасных губ.

***

Последняя перемена перед последним уроком. Я медленно брожу по полупустым коридорам школы, уткнувшись в телефон, ноги сами ведут меня к кабинету историка, дверь в кабинет которого оказывается приоткрытой. Из аудитории раздается чей-то женский голос. Это не Саша и не Зиночка, кто тогда? Я делаю шаг назад, радуясь, что дверь открыта так, что я все вижу. В кабинете стоит Маргарита Тройкина, по привычке накручивая прядь своих темных волос на палец. На ней очень короткая черная, вероятнее всего, кожаная юбка (по крайней мере она поблескивала не так, как текстиль), полупрозрачная серая блузка, темные капроновые колготки и темно-черные лаковые туфли на шпильке. Она стояла, облокотившись на парту и вытянув одну ногу вперед. Миша стоял напротив, сложив руки на груди. У него сегодня темно-бордовая рубашка, как всегда расстегнутая на две верхние пуговицы и с закатанными до середины предплечья рукавами.       -… ну, что же вы, Михаил Васильевич? — кокетливо произносит она, на губах появляется легкая улыбка. — Вы никак не оцените мое предложение? — Маргарита отталкивается от парты, делая шаг вперед. Она подходит к нему вплотную, между ними всего несколько сантиметров. Миша ничего не предпринимает, он всего-лишь смотрит на нее сверху вниз.       — Ваше предложение, Маргарита, совершенно некстати. Вы понимаете с кем ведет разговор и о чем? — он не двигается, ни один мускул на его лице не дрогнул. Маргарита играет плечами, открывая свою зону декольте. — Не думаю, что я даже буду раздумывать над ним, — Миша садится за свой стол. Тройкина откидывает волосы назад и следует за ним.       — Подумайте, Михаил Васильевич. Такие варианты и предложения редко поступают. Тем более вы знаете, как я отношусь к вам, — она садится на стол, мешая Мише писать в ежедневнике.       — Не люблю повторять, Маргарита, — произносит историк, громко закрывая ежедневник и поднимая свой взгляд на мою одноклассницу. Она аккуратно двигается к краю стола, оказываясь слишком близко к нему. Маргарита кладет свою руку на грудь, но Миша не торопится ее убрать. Этого мне хватает. Он не стремится убрать ее руки, хотя и не знает, что я наблюдаю за ним. О каком доверии идет речь? Я разочарована и очень зла, поэтому быстро спешу к месту проведения занятия. Сдерживаю слезы, которые так и норовят начать катиться по щекам. Физика поможет мне отвлечься.

***

В кабинет я захожу невероятно злая. Заниматься историей я сейчас совершенно не намерена. Миша удивленно наблюдает за мной, как я хорошенько закрываю за собой дверь. Его брови ползут вверх, но он ничего не говорит. Что же, тогда начну я. Егор говорил, что нужно поговорить. Мы поговорим.       — Что это было? — начинаю я, сложив руки на груди и останавливаясь перед его столом. Миша откидывается на стуле.       — Во-первых, привет. А, во-вторых, ты в шпионы записалась? — хватаю ртом воздух. Он смеет мне острить? Он начинает обвинять меня в том, что я сую нос не в свое дело, хотя когда оно может стать не моим, ведь его трогала вертихвостка, она делала ему какое-то предложение!       — А это нормально, что она трогает тебя, что она прижимается к тебе? — тихо начинаю я. — Это вообще нормально, что ты непонятно зачем начинаешь разговаривать с Зиночкой о своих личных делах, что ты водишь ее в свой кабинет, закрывая двери, что ты позволяешь другим девушкам спокойно флиртовать с тобой, а я должна смотреть на все это? Просто смотреть и еще может радоваться, что ты такой привлекательный? — я начинаю повышать голос, а на лбу Миши появляется гигантская морщина.       — Хорошо, — говорит он, вставая и немного постукивая по столу рукой. — Если ты начинаешь приводить обвинения, то я обозначу их и тебе, — он указывает на меня пальцем. — Ты с этим белобрысым начинаешь творить все, что душе угодно. То плачешь у него на плече, то обнимаешь. И, главное, какая везде атмосфера, — он начинает немного театральничать, размахивая руками. — А потом Богдан Андреевич, — напоминает он. — Какая же ты падкая на учителей! — он хлопает в ладоши, а потом складывает руки на груди. — Сколько раз ты с ним встречалась? Три, пять? Стоило мне потерять бдительность, как ты начинаешь гулять со всеми подряд!       — Что? — тихо говорю я. — Я и гулять? Да ты понимаешь, что происходит всю эту неделю? Ты хоть раз поговорил со мной на этой неделе? Поинтересовался, что со мной не так? Может у меня что-то случилось, может у нас что-то случилось, а ты не заметил этого? — так же тихо говорю я, начиная отступления к двери. — И о каких отношениях может идти речь? — я открываю дверь и спешу покинуть школу. Слезы начинают литься градом, я заливаюсь ими и не вижу дорогу впереди себя. Внизу у лестницы я встречаюсь с Егором, на которого случайно натыкаюсь.       — Эй, стой-стой, все хорошо? — произносит он, ловля меня за плечи, но, заметив меня, согнувшуюся пополам и закрывшую рот рукой, беззвучно плача, прижимает к себе, крепко обнимая. — Спокойно, — Кудрявский гладит меня по голове. Я слышу шаги, которые раздаются на лестнице, догадываясь, кто это так спешит.       — Только не рыпайся, — прошу я, но блондин передо мной не успевает ничего понять, когда я, приподнявшись на носочках, легко целую его в щеку. Я едва не промахнулась, поцелуй пришелся едва в край щеки, в опасной близости к губам. Егор встает в ступор, Миша наблюдает за этим представлением с моей стороны, стоя на лестничном пролете. Кудрявский не двигается, я лишь замечаю, как его щеки густо краснеют, и он начинает испуганно смотреть на историка, для которого и проводила я все это шоу. — Спасибо тебе, — скороговоркой говорю я, оставляя двух молодых людей наедине друг с другом. Егор прислоняет свою ладонь к месту, куда я недавно его поцеловала, и так же с ожиданием смотрит на Михаила Васильевича, на котором нет лица. Он, нахмурив брови, разворачивается и так же быстро возвращается на свой третий этаж.