Я резко подскакиваю на кровати. Мне снилось, что я падаю во сне, но Миша поймал меня, а потом… Он отпустил меня, что повлекло за собой еще одну череду падений. Я прикладываю руку ко лбу, прежде чем открыть глаза. Голова начинает гудеть, словно я не спала, да и вообще я не помнила, как добралась до кровати. Помню только крепкие руки, которые несли меня, а дальше все как в тумане, впрочем как и до. Мозг из-за моих попыток начинает работать слишком быстро, отчего мне начинает казаться, что сейчас взорвусь. Я открываю глаза, замечая, что нахожусь вовсе не дома. Чувствую, что кто-то за мной наблюдает, поэтому убираю руку от лица.
В углу своей комнаты сидит Миша и каким-то недовольно-расстроенным взглядом рассматривает меня. Его взгляд пронизывает меня насквозь, заставляя мурашки пройтись по моему телу. Он заканчивает мой осмотр, возвращаясь к чтению книги, делая вид, что ничего не произошло, и меня здесь не было. Я тяжело вздыхаю, снова плюхаясь на подушку, закрыв глаза. Так что же произошло вчера и почему я этого не помню?
В голове пробегает мысль, а в чем я одета? Быстро бросаю взгляд на себя под одеялом. На мне какая-то большая черная футболка Миши. Это значит… Я бросаю взгляд вокруг себя, замечая мою одежду аккуратно сложенную на стуле. Неужели Миша меня переодевал?! Какой стыд! Я хлопаю себя по лбу, но Мишино внимание это не привлекает. Ну и пусть! Как неудобно…
Через какое-то время Миша поднимается со своего места, откладывая книгу в сторону. Он проходит мимо, бросив на меня лишь мимолетный взгляд. Он покидает пределы комнаты, оставляя меня в ужасно гремучей тишине. И тут меня осеняет. Я вспоминаю, что мы с Ариной были на дне рождения Руслана, там был какой-то Андрей, которому запретили меня спаивать, но он угостил меня какой-то слишком кислой клюквой. А потом Арина, слабость, темнота и крепкие мужские руки. Только не это! Неужели я вчера все-таки напилась в стельку, как говорится в народе. А Миша… Он забрал меня, но почему? Как он оказался там? А что произошло потом? Меня начинает грызть совесть… Он забрал меня, хотя мы разошлись вовсе не приятно. Какая же я глупая…
Я встаю с кровати и аккуратно на цыпочках следую за ним. Чувствую, как по ногам пробегает холод, где-то открыто окно. На кухне я застаю Мишу, устремившего свой взгляд вперед в, открытое окно, покуривающего сигарету. Я встаю рядом, он не особо обращает на меня внимание. Я складываю руки на груди, стараясь то ли спрятаться от холода, то ли наоборот набраться смелости.
— Я думала, ты бросил, — тихо начинаю я, устремляя свой взгляд вперед, только пейзаж меня нисколько не затрагивает.
— Бросил, но обстоятельства не дают покоя, — говорит он, выпуская дым в открытое окно. Я делаю еще паузу, собираясь с мыслями. Не думаю, что он не заметил моего смятения и ломки. — Ты что здесь делаешь босиком? — неожиданно спрашивает он, внимательно смотря мне прямо в глаза. Я упустила тот момент, когда он повернулся ко мне полностью. Миша оставляет сигарету тлеть в пепельнице на подоконнике, а сам молча подхватывает меня на руки. Такое ощущение, что я для него пушинка.
В его руках я ощущаю себя настолько защищенной и уверенной в себе, что сразу понимаю, что те крепкие руки принадлежали Мише.
Моему Мише. Я вздыхаю и, уткнувшись ему в плечо, начинаю:
— Спасибо тебе, — он замедляет шаг, хотя мы уже практически дошли до комнаты. — Я была не права, я такая глупая… — вздыхаю, качая головой. Сколько всего я натворила, это не убирает и его вину в происходящем, но теперь мне четко ясно все. Он тот, кто нужен мне, я не могу без него. Чего стоит одни эти руки, которые так аккуратно и крепко держат меня. Да и он из-за меня, моих выкидонов маленькой, глупой девочки снова закрылся в себе. Что главное в отношениях? Умение признать свою неправоту вовремя. — Прости меня, я такая… — он не дает мне договорить, прикладывая палец к губам.
— Тише, — его голос в миг становится снова тем же мягким и теплым. Он перестает резать, словно металл. — Я тоже виноват, повел себя как дурак, и снова стал эгоистом. Я знаю, как ты его во мне не любишь, — мы садимся на кровать, но отпускать меня Миша не торопится. — Ты должна знать, что я правда очень сильно дорожу тобой, и я сам уже был готов сказать тебе все, но ты опередила меня, — он закидывает голову назад, словно силясь что-то сказать.
— Мы оба не правы, — виновато произношу я, обнимая его за шею.
— Согласен.
Мы проводим в таком положении минут десять. Я чувствую его дыхание то на щеке, то на шее. Его руки то и дело скользят по моей спине, пытаясь сделать нас еще ближе. Мы просто наслаждаемся тем, что мы вместе, хотя вряд ли бы провели эти выходные вместе, даже если не ссорились. Я трусь своим носом о его щеку, пока он позволяет сделать это. Обычно проявить мою нежность по отношению к нему, он не позволяет, все делает он один — собственник.
— Ты замерзла, — шепчет он, его рука прикасается к моим ступням.
— Ты тоже, — я ловлю его руку, которая как всегда остается холодной. Он улыбается, сажая меня на кровать и открывая шкаф. Спустя несколько мгновений у него в руках те самые вязаные зелено-синие носки.
— Позволишь? — он садится на корточки передо мной. Я смеюсь.
— Я тебе Золушка? — Миша с ухмылкой смотрит на меня снизу. — Это так романтично, — смеюсь, пока Миша все же надевает носки на мои ноги. Надеюсь, он понял, что это сарказм.
— Кстати о Золушках, — он встает, складывая руки на груди. — Как ваша голова? — пожимаю плечами. Пока я о ней не вспоминала, было легче, сейчас же она начала болеть с новой силой. — Держи, — Миша лезет в тумбочку, достает оттуда бутылку воды и какую-то таблетку и протягивает мне. — Пока отвлекаешься, она не болит. Выпей, полегчает немного.
— Прости, что снова доставляю проблемы, — я смущенно опускаю голову вниз, открывая бутылку.
— Я привык доставать тебя из различных передряг. Почему ты не можешь сидеть на одном месте и вести спокойный образ жизни? — усмехаюсь. Он снова чертовски прав. — Неужели все это из-за столь сильного контроля родителей? — я выпиваю таблетку.
— Не знаю, — я пожимаю плечами, замечая, что в руках он вертит мой телефон. — Он звонил?
— Катя с утра набирала уже пять раз, — он не торопится вернуть мне технику. — Она просила позвонить тебе вчера, когда я забирал тебя, — что-то внутри щелкает. То есть, будь Катя свободна, я бы не проснулась здесь… — Я посчитал нужным предупредить ее, особенно, после того, как Веселкина сказала, что не дозвонилась до нее. Она бы не нашла себе места, впрочем, и сейчас не находит, — он усмехается, но не отдает телефон.
— Давай я ей позвоню, — я протягиваю руку за устройством, но он все еще сжимает его в своих руках.
— Тогда мне придется увезти тебя домой, — впервые я слышу у него такое дикое желание оставить меня здесь. Он горько смеется. — Веду себя как малолетка, — Миша вручает мне телефон и встает. — У нас есть время поговорить еще час, до того, пока не станет странно, почему ты так долго спишь, — я читаю в его глазах мольбу: «Не звони сейчас, пожалуйста». Я верчу в руках мобильник, а потом кладу на тумбочку.
— Ты прав, — я встречаюсь с его взглядом, наполненным не то радостью, не то каким-то азартом.
— Надеюсь, напиваться ты научилась не от меня? — учитель передо мной складывает руки на груди и опирается на дверной косяк. Его взгляд блуждает по мне, от чего становится малость неуютно.
— Ты как-то особо и не пил в моем присутствии.
— А должен был?
— Нет, — качаю головой. — Я знаю, что это плохо. Я чувствую, как это отвратительно. Я даже пить не умею, — Миша издает смешок откуда-то сверху.
— Это верно, — я поднимаю голову и успеваю поймать кивок с его стороны, он стоит в двух шагах от меня. — Пообещай мне, что это был последний раз. Кто знает, что с тобой может произойти в таком состоянии. Не окажись рядом трезвой Веселкиной и Кудрявского, сообразивших, что тебе надо домой, я не знаю, чтобы произошло, — он явно беспокоится за меня.
— А ты беспокоился за меня? — он усмехается, но ничего не говорит, прекрасно зная, что я получила ответ. Мы какое-то время проводим в тишине, пока меня не осеняет очередной вопрос: — Ты меня переодевал? — остаток вечера я помню смутно.
— Нет, — коротко отвечает Миша, но замечает мое любопытство. — Ты спать не могла лечь, пока не переоденешься, буянила тут, — он снова издает смешок и смотрит на меня в упор. — Пора собираться, Катя небось ждет не дождется тебя дома, — он теребит костяшки пальцев прежде чем покинуть комнату, закрыв за собой дверь. Я беру с тумбочки свой телефон, замечая девушку в отражении экрана.
Потерянный, блеклый взгляд, синичища под глазами, вся до одури бледная, что не привычно. Волосы на голове стоят дыбом, хвост еле-еле держится на самом конце прядей. Становится стыдно за свой видок, не заслуживающий доверия. И такой меня видел Миша.
Какой кошмар.
***
Приведя себя в должный вид, я, наконец-то, выхожу к Мише, который сидел на кухне и проверял чьи-то тетради. Он не сразу замечает меня, а еще какое-то время не отвлекается от своей работы, пока не снимает очки и не начинает смеяться, закрыв глаза рукой. Я подхожу ближе, и он меня все же видит, открывая свое лицо.
Обожаю наблюдать за его лицом, когда оно в таком естественном для человека выражении — в смехе. Он сразу становится еще красивее, а морщины на лбу нисколько не придают ему возраста, наоборот, с ними он как совсем мальчишка.
— Прочитай, — он пододвигает мне тетрадку десятого класса, в которой написано эссе на тему: «Европейский и Византийский феодализм». Так, лучше не подавать виду, что я не помню этой главы. Я вчитываюсь в слова, пытаясь найти причину смеха историка, но все мне кажется вполне логичным и правильным. Я с серьезным выражением лица отодвигаю тетрадь обратно. — Что? Не нашла? — он вытирает уголки глаз, в которых скопились слезы, и еще раз смотрит на меня, уже более настойчивым взглядом. — Прям совсем? — отрицательно мотаю головой. — Только не говори, что ты забыла эту тему…
— Вовсе нет, — тихо скрываюсь я, стараясь сделать это увереннее.
— Ты забываешься, — Миша качает головой, складывая руки на груди, откидываясь на спинку стула, и натягивает непринужденную ухмылку. — Ух, как забываешься… Заставлю весь учебник от корки до корки вызубрить, — сквозь зубы произносит он, но в этом жесте нет никакой агрессии, скорее, наоборот, игра.
— А что будет, если этого не произойдет? — я сажусь на соседний стул, опираясь одной рукой о стол. Надеюсь, что моя ухмылка нисколько не уступает его. Он усмехается, а потом я чувствую, что стул медленно приближается к историку. Но его руки лежат на прежнем месте! Возможно, испуг читается в моих глазах, потому что его ухмылка расцветает с новой силой, а глаза еще ярче блестят. Благо, до меня не так долго доходит то, что помимо рук у Миши и ноги, которые тоже исправно работают.
— Тогда придется позвонить твоим родителям и пожаловаться им на свою золотую дочурку, — он угрожающе приближается ко мне, но оставляет между нами небольшое расстояние.
— Подумаешь, угроза, — шепчу я ему в губы, принимая правила игры. Кажется, сейчас он не собирается переходить тонкую грань, буквально несколько сантиметров, между нами, но он бывает так непредсказуем.
— Кажется, кто-то перестал быть послушной, — он медленно наклоняется к моему уху. — Не думаешь, что таких девочек надо наказывать? — он не прикасается ни к уху, ни к шее, он просто опаляет их своим дыханием, словно проверяя мое самообладание. Ох, Михаил Васильевич, знали бы вы, сколько я себя сдерживаю на ваших уроках, сидя у вас прямо под носом.
— И как же? — шепчу я, едва разделяя слова.
— Сказал бы, — историк медленно отстраняется от меня, снова садясь поудобнее на стуле. — Да боюсь, что за это придется мне отсидеть леточков так пять.
— Тебе ничего не будет, — говорю я, но не приближаюсь к нему более. Он дал понять, что игра закончена. — Ты бы проходил по 134 статье, но мне то уже больше шестнадцати.
— А я и не намекал на эту статью, есть же еще 131, — он дьявольски ухмыляется. Вот скажите мне, пожалуйста, какой нормальный человек будет обсуждать лишение своей свободы, сидя на кухне, в присутствии не полностью дееспособного человека? Верно, только этот отдельный индивид — историк моей школы.
— А вдруг мне понравится? — спрашиваю я и тут же понимая, что сморозила.
Какой кошмар. Брови Миши поползли вверх, а потом он задорно засмеялся.
— А я и не сомневаюсь, — отвечает он, убирая выпавшую прядь мне за ухо. — Черноморка, ты меня такими высказываниями рано или поздно доконаешь, — он мягко и тепло улыбается мне, целует в лоб и встает со своего места. — Пойдем, а то Катя и тебя, и меня съест, почему так долго, — он покидает кухню, но я успеваю заметить на его лице ухмылку, словно он перематывал только что произошедший момент в своей памяти, и это доставляло ему удовольствие.
Какой кошмар.
***
Мы сидели в машине и почти не разговаривали: Миша был сосредоточен на дороге, на которой появилась первая гололедица, а я просто осмысливала все то, что произошло сегодня и вчера.
Во-первых, было ужасно стыдно, что в который раз историк застал меня вдрызг пьяную, и, ладно бы, я себя контролировала, так я, вообще, мало что помню. Небось наговорила ему невесть что, полшколы из моих уст услышало неприличные вещи либо касающиеся алкоголя, либо классного руководителя. Ни одно, ни второе не утешало. Надо позвонить Арине сразу же, как я доберусь до дома и останусь наедине.
Во-вторых, я выполнила два пунктика, которые, как говорится в книжках, отвечают за гармонию и баланс в отношениях: первое — поссориться больше чем на один день, второе — помириться. Значит наши отношения крепки и верны.
Где-то рядом с этими мыслями промелькнула и идея скорой сдачи экзамена, что меня немножко смутило. Оставшуюся часть дороги я провела в мыслях об экзаменах и поступлении, желание пойти против воли родителей укреплялось в моем сердце с каждым разом сильнее и сильнее.
— Я точно не буду нужен? — спрашивает Миша, останавливая машину прямо у подъезда. Бывает такое очень редко, практически никогда.
— Нет, ты и так мою задницу из всех в мире передряг вытягиваешь, — я поворачиваюсь к нему, встречаясь с темным взглядом. Он нежно накрывает мою руку своей.
— Юля, я не хочу тебя отпускать, — как же хочется согласиться с ним, прыгнуть ему в объятия или уехать на этой машине в закат, но я понимаю, что мы никакие не актёры кино и от жизни нас никто не спасёт. Я тяжело вздыхаю, опуская голову. Так проходит несколько секунд. Когда я поднимаю голову, то вижу Мишу буквально у своего носа. Он тепло улыбается. — Позволь попробовать, — тихо просит он, крайне медленно сокращая расстояние между нами.
— Решил Эдварда включить? — я вспоминаю фильм восьмилетней давности, но, кажется, попадаю в точку.
— Не шевелись, позволь насладиться тобой перед долгою разлукою, — удивительно, как он может вставлять такие комментарии и не смеяться. Надеюсь, он правда не вампир. Эти речи не внушают мне доверия. — Расслабься.
Его губы аккуратно прикасаются к моей нижней губе, покусывая и поссасывая ее. Это вызывает небольшое стадо мурашек по моему телу, и я тут же обмякаю в кресле. Но крепкие мужественные руки Миши умело подтягивают меня к себе, придерживая за талию и шею. Его холодные пальцы на моей шее, ещё больше превращают меня в безжизненное кусочище. Он тем временем аккуратно перемещается выше, подвергая сладкой пытке теперь и верхнюю губу. Если я продолжу сидеть столбом, то Миша очень скоро прекратит все это, а мне его ласк так не хватало.
Он ненадолго отрывается от меня, выдыхая на ухо, и вроде хочет отстраниться, но притягиваю его обратно. Чувствую ухмылку на его губах, когда я становлюсь более инициативной, ему безусловно хочется испытать то же, что и я секундой ранее, на себе.
Сказать, что моя неопытность и неуверенность были бонусом — никак нет. Как бы это не нравилось ему, я точно чувствую себя не в своей тарелке. Миша не сопротивляется, словно позволяя мне сотворить с ним все, что душе угодно. Я аккуратно пытаюсь найти на его лице скулы, оставив там руки. Черт меня дёрнул это сделать, увидала же где-то в книжке. Но ему, видимо, все равно, главное — продолжай. Эти какие-то слишком нелепые попытки повторить его ловкие махинации вряд ли увенчались успехом.
Наконец, я отстраняюсь, аккуратно выдыхая. Миша молча проходится своей рукой по моей щеке.
— Твоя неопытность меня тоже когда-то доведёт, — чувствую, он улыбается. — Люблю способных учениц.
— Учениц? — переспрашиваю я, но Мишу этот вопрос не напрягает.
— Не думай, что ты первая и единственная, с кем я целовался, как бы это прискорбно не звучало, — он отстраняется от меня, и я обратно откидываюсь в кресло.
— Ты не Эдвард, — спустя какое-то время говорю я, возвращаюсь на орбиту. Миша все это время молча ждал меня.
— Я знаю, я Миша, — смеётся он.
— Ты красивее, умнее и интереснее его, хотя и он тоже ничего, — я ухмыляюсь.
— Я плохо на тебя влияю, Черноморка, того и гляди, совращу тебя, — Миша снова улыбается, а потом вздыхает. — Тебе пора, — я понимаю, почему он говорит это сейчас: ему самому надо как-то оторваться от меня.
Молча киваю и покидаю машину, но, стоило мне закрыть дверь, как стекло открывается. Улыбающееся лицо Миши радостно мне вещает:
— Посмотри что ли видео на Ютубе, авось целоваться научишься, — его шутка вышла не очень удачно, но он тверд на своём.
— А как же учебник? — спрашиваю я, заглядывая в салон.
— А ты совмещай приятное с полезным.
