YE KAHAANEE

*Двадцать лет назад

Над объятыми сном горами Раджастана пронесся последний порыв ночного ветра. Звезды медленно гасли в холодной синеве, понемногу превращавшейся в прозрачный светлый шелк. Словно отвечая самой ранней птичьей песне, небо нежно улыбнулось оранжевым заревом, и жидкое золото первых лучей солнца пролилось на суровые серые камни, согревая просыпающийся мир. Наступал рассвет нового дня. В этом горном краю, в деревушке Малакера жила женщина по имени Дурга. Никто не звал ее вдовой, но уже немногие помнили ее мужа, высокого, улыбчивого Индру, школьного учителя, который много лет назад отправился на заработки в город. Ни безжалостные годы, ни тяжелая крестьянская работа, ни разлука с мужем не смогли отнять у Дурги строгой красоты, не смогли согнуть благородную осанку, не смогли притушить мягкой улыбки. Ее надеждой и отрадой, светом ее глаз, смыслом ее жизни были двое юных красавцев-сыновей — Каран и Арджун. Во всей деревне не нашлось бы больших сорванцов. Названные в честь воинственных братьев-врагов из народной легенды, в детстве они вправду частенько соревновались между собой; шутливые перепалки, споры и даже драки были нередки! Пока они ходили в деревенскую школу, запас розог в ней никогда не заканчивался — Каран и Арджун оказывались зачинщиками почти любой выходки. Их звонкие голоса раздавались то там, то здесь, то солнечным утром, то полным живительной прохлады вечером, на извилистых улочках, покрытых выбоинами, на холмах, поросших редким лесом, в пустынных ущельях, на пыльных дорогах… Каждый закоулок, каждая тропинка в родной деревне были им известны. Однако в их шалостях никогда не было злого умысла: Дурга воспитывала сыновей хоть и не в строгости, но в почтении к богам и уважении к людям. Не знающие, что такое ненависть, зависть или предательство, братья искренне любили жизнь, и не представляли, как может быть иначе. Родившись в один день — Каран на час раньше — они не были близнецами, но, едва научились ходить, стали неразлучны; разделить их, казалось, было просто немыслимо. Ведь разве можно разделить солнце — с небом? Разве можно отнять у луны ее лучи? Разве может ветер не приносить аромат цветов? Разве весна не возвращается в сады — всегда? Если один пел — второй подхватывал, если второй начинал — первый договаривал; радость бытия, безусловная, незапятнанная, простодушная, текущая в крови горячим светом, безудержное веселье и острое сопереживание, мысли и мечты, секреты и проделки, смех и слезы… всё — как и биение чистого сердца — одно на двоих. Вот уже два года, с того момента, как им исполнилось пятнадцать, они зарабатывали на жизнь, трудясь в каменоломне, которой владели местные богачи Сингхи. Однако тяжелая, изнуряющая работа не убавила ни капли жизнерадостности, присущей обоим братьям — они всегда находили повод посмеяться и повеселить других. В часы же отдыха и в выходные затевались уж совсем безумные проказы. Чего только они не вытворяли! Пожалуй, единственной, кто мог их утихомирить, была мать. И более серьезный, застенчивый Каран, и шумный и бесшабашный Арджун платили ей той же монетой, которую она щедро отдавала им — преданной любовью. Без матери они не мыслили существования; коснуться ее ног, возвращаясь домой — на спор, кто первее! — было самой лучшей наградой, поцеловать ее — почти священным ритуалом, помочь ей в чем бы то ни было — почетной обязанностью, которую они ревностно отбирали друг у друга. Для Дурги же их обожание было как воздух. Каждый день, воздавая хвалу богине, она благодарила небеса за бесценный дар — своих солнечных сыновей, рядом с которыми, невзирая на тяготы жизни, на мучившие ее воспоминания, она просто не могла грустить. В ее душе, точно огонь в лампаде, теплилась робкая надежда, что их будущее будет светлым. Иногда ей представлялось, что когда-нибудь ее мальчики — нет, совсем уже взрослые юноши, с гордостью поправляла она себя — приведут в дом невест, заведут свои семьи, станут уважаемыми людьми… Над скромным жилищем маленькой семьи неспешно текли дни, недели, месяцы, полные повседневных забот, непритязательных радостей и горестей. Посещая ли храм, возвращаясь ли домой на неспешно катящейся повозке, отдыхая ли под раскидистыми деревьями или проводя тихие вечера у очага, братья часто почти по-детски припадали к материнским рукам, целовали край ее одежды; и она, ласково проводя теплыми ладонями по растрепавшимся макушкам, в тысячный и тысячный раз шептала слова благословения, которые и за целую вечность не иссякли бы в ее сердце… Наверное, никто и никогда не был на земле более бесхитростно и искренне счастлив, чем эти трое. * Вечер накануне праздника богини Кали опустил на деревню вуаль полупрозрачно-синих сумерек, растворяя изнуряющий дневной зной, и зажег в небе серебристую луну. Сыновья уже спали, умаявшись после тяжелого дня в каменоломне, и Дурга решила поправить лампу, чтобы яркий свет не мешал им. Неожиданно раздался стук. Открыв, она увидела того, кого меньше всего ожидала встретить на пороге своего дома — бухгалтера, слугу старого помещика Сингха, который передал, что его господин, лежащий на смертном одре, желает увидеть ее. Когда за ночным гостем закрылась дверь, проснувшиеся от шума Каран и Арджун стали расспрашивать мать об этом странном разговоре, и той пришлось, скрепя сердце, поведать им печальную правду. Отец братьев был сыном богача Сингха, и когда он женился на бедной девушке Дурге, их высокомерный дед не стерпел позора неравного брака и отказал от дома сыну и невестке. Молодая пара поселилась в Малакере, но счастье было недолгим — вскоре после рождения сыновей мужа Дурги втайне убил его двоюродный брат Дурджан, низкий и подлый человек, ослепленный стремлением единолично завладеть огромным наследством. Ставшая вдовой несчастная женщина не хотела обрекать своих детей на участь сирот, а потому переживала свою скорбь молча, скрывая правду ото всех. Несмотря на причиненное ей зло, невестка, движимая состраданием, не смогла не исполнить последнюю просьбу умирающего свекра. Утром следующего дня, пока Дурджан с семьей были в храме богини, бухгалтер провел в родовое поместье Сингхов Дургу и ее сыновей, одетых в лучшую свою одежду — белую, по случаю великого праздника. Роскошное здание поразило их своей величественностью, но намного большее впечатление произвела беседа с дедушкой — старик, раскаявшийся в содеянном, искренне просил прощения, и на короткий миг казалось, что разбитая семья счастливо воссоединилась… Однако эта долгожданная встреча была прервана, когда домой внезапно вернулся Дурджан в сопровождении Шамшера и Нагара, братьев его жены. Старый помещик не побоялся в их присутствии, несмотря на протест и отказ Дурги, объявить о своем решении сделать внуков наследниками всего состояния, и это привело злодея в бешенство. После того, как Каран и Арджун с матерью покинули поместье, Сингх хладнокровно убил своего беспомощного дядю — и решил, не откладывая, расправиться и со «змеенышами». * Не зная о смерти старика и намерениях Дурджана, мать и сыновья возвращались домой по широкой песчаной дороге, пролегавшей между холмов. Внезапно за спиной, вдалеке, послышался шум голосов и топот лошадей — то приближались вооруженные наемники, возглавляемые Шамшером и Нагаром. Началась погоня. Преследуемые бежали изо всех сил, но как они могли перегнать всадников? Те стали загонять растерянных жертв, словно диких зверей, и вскоре окружили их; две мгновенно накинутых петли — и под всеобщий издевательский смех Карана и Арджуна поволокли по земле двое лошадей. Дурга, охваченная ужасом, умоляла пощадить их, но мерзавцы оставались глухи к ее мольбам; когда она ринулась к сыновьям, Шамшер оглушил ее ударом сабельной рукоятки по голове. Арджун, увидев это, собрал все силы, сдернул всадника с седла и помчался к матери, однако убийцы перерезали ему путь. Каран, также освободившись и будучи ближе, успел броситься к лежащей без сознания Дурге, но заметил брата в самой гуще врагов и кинулся на помощь. Он отчаянно ворвался в толпу — отшвырнул одного, другого — схватил Арджуна за ворот и попытался увлечь его прочь… и все же вырваться им не удалось. Раскаленное солнце равнодушно заливало белым светом страшную сцену, полную циничной, бессмысленной жестокости, бесконечной людской подлости. Двое беззащитных мальчишек еще пытались бежать, борясь с остервенением попавших в капкан зверьков, но было поздно. Слишком поздно… Дурджан Сингх подошел к ним, исполосованным саблями, истекающим кровью, чтобы завершить то, что начали его слуги, и в его лице не было ни тени колебания, ни малейшей толики жалости; до изуверской точности рассчитанный удар двумя мечами исполнил смертный приговор. Так погибли Каран и Арджун. *** Суровые каменные своды храма богини Кали, вырубленные прямо в скале много веков назад, закопченные до черноты сотнями тысяч лампад, видели немало просьб и восхвалений, благословений и проклятий, свадеб и похорон. Помнили они и то, как однажды на закате священного праздничного дня ко грозной статуе богини бросилась ниц, точно обезумевшая, женщина в испачканном, порванном белом сари. И тогда эти стены — древние, мудрые, равнодушные к людским слезам — содрогнулись. Материнская любовь, поруганная, растоптанная, безутешная, горела посреди безмолвия кровавым пламенем, разливалась не рекой — океаном, сотрясала самую гору до основания. Могучая сила, по сравнению с которой хрупкая телесная оболочка, ее заключающая — всего лишь пылинка… На каменный алтарь легли не благовония и золото, не плоды земли и рукотворные дары — легла самая великая из жертв, омытая горем, как чистейшей святой водой, и умащенная страданием, точно драгоценным маслом — человеческое сердце. Два слова на устах, два имени, и каждый звук их — молитва, и надежда, и невыносимая, неисчерпаемая боль, и рвущая горло тоска… Вся ее суть, до последней капли крови, до малейшего вдоха, восстала против законов мироздания, против времени и судьбы, отвергая их, не принимая их, не признавая их власти. Словно яркая зарница, у божественного престола полыхала страшная битва, и в этой битве с непобедимым врагом — смертью — ее щитом и мечом была Вера. Шепот, и стенание, и крик, и вопль — я верю… Сгорающая в огне отчаяния душа, истекающая слезами — верю. Мольба, которая стремится в бездну неба крылатой птицей, все выше и выше, пока не коснется самых далеких звезд, отражаясь от них громогласным эхом, заполняя весь мир без остатка — в е р ю!.. Ветер, яростно взвиваясь, затушил заходящее солнце, пригнал тяжелые черные тучи; небо разверзлось безжалостным ливнем, и молнии исчертили воздух, и гром заревел как взбешенный зверь. Все до единого колокола старого храма раскачивались и звенели, пели бесконечную песнь, победную песнь, песнь жизни… На одно краткое мгновение, почти неуловимое для слуха, перелив медных языков прорезал совсем иной звук. Детский плач?..