YE KAHAANEE

*Давайте танцевать

Четырнадцатого апреля Малакера широко, по обычаю, отмечала Вайсакхи. Ощущение праздника буквально витало в воздухе, чему немало способствовал факт, что День плодородия пришелся как раз на то время, когда ненавистный Сингх укатил в трехдневную поездку по каким-то своим мерзким делам. Шамшер и Нагар, ко всеобщему удовольствию, тоже не показывались на глаза: должно быть, зализывали раны, дожидаясь возвращения своего покровителя. С раннего утра не было конца беготне, суете, шумным приготовлениям — деревня гудела, точно улей. Праздновали, как всегда, на окраине, на большом поле, куда вездесущие мальчишки, подгоняемые криками взрослых, уже тащили все необходимое. По улочкам плыл аппетитный аромат свежеиспеченных роти, ладду и, конечно же, бханга. К полудню вся деревня, от грудных младенцев до стариков, собралась на поле. Запели ситары и бубны, безудержный ритм начали отбивать таблы, к небу взметнулись разноцветные флаги — праздник начался! Среди зрителей, под крашенным в синий деревянным навесом, была и Дурга. Она сидела между сыновьями, взяв их руки в свои и прижав к сердцу, переводила взгляд с Карана на Арджуна, с Арджуна на Карана — и не могла наглядеться, как не может напиться умирающий от жажды. Вряд ли она осознавала, что теперь их зовут по-иному, что где-то там, за горами Малакеры, остались их новые жизни. Для нее они были все те же — знакомые до малейшей черточки лица, родные до последнего звука голоса — ее дети с нею на самом деле, а не во сне, не в грезах, не в бреду… Братья же вначале спокойно наблюдали за карнавалом, наслаждаясь умиротворением рядом с матерью, но неугомонный Ленгайя вытащил сначала Виджая, а затем и Аджея в сердце танцующей толпы, туда, где уже давно огненным мотыльком порхала Биндия. Барабаны отстукивали безумный ритм; переборы струн рождали мелодию радости и света, пьянящую почище бханга, заставляющую кровь бурлить. Она требовала дать волю чувствам, пуститься в пляс, закричать во все горло — о том, как прекрасно жить. Просто — жить… Чувствовать ласку солнечных лучей, вдыхать аромат цветов, считать звезды, смеяться и грустить, быть рядом с теми, кто дорог — и никогда, никогда не расставаться!.. Девушка в оранжево-алом наряде и два парня в белых рубашках, подпоясанных красной и желтой тканью, лихо отплясывали впереди. Эти трое задавали темп, вели за собой всех, кто хотел танцевать, пели песнь — звенящую силой, молодостью, надеждой. Молодежь подпевала им и повторяла за ними, старики же изумлялись тому, что боги позволили им на своем веку увидеть повернувшее вспять время: снова Каран и Арджун во главе суматохи, и снова искренняя радость на лицах вокруг… как раньше, как всегда, как и должно быть. А Аджей и Виджай в самом центре заразительного праздничного веселья танцевали и танцевали без конца, но даже не думали уставать. Одинаково легкие, отточенные движения — без малейшего труда, льющаяся из сердец песня — в унисон, озорные улыбки — такие разные и такие похожие… К ним сполна вернулось то, давнее взаимопонимание даже не с полуслова — с полувдоха; та тесная связь, которая позволяла ощущать малейшие перемены настроения, улавливать эмоции, чуть ли не угадывать мысли друг друга. И это казалось так естественно и просто, так правильно и нужно, так по-настоящему — словно только теперь мир вокруг обрел смысл, став вместо картонной декорации живым и реальным. Сердца полнились счастьем, чистым, беспримесным золотом, как бывает, наверное, только в детстве; в какой-то момент, движимые единым порывом, они обнялись — крепко, как братья. Хотя почему «как»?.. * Музыка, облеченная в плоть и кровь; солнечный свет, воплотившийся в песню; душа, бесстрашно взлетающая с ветром в лазурные небеса. Яркая, ослепительная весна — почти что новая жизнь… Было ли ему когда-нибудь так безудержно весело? В этой жизни — явно нет… Это не тебе весело, а Карану, зашептал внутренний голос, на мгновение обдав противным холодком; вот только стряхнуть его оказалось поразительно легко. А я и есть Каран, ответил себе Аджей. Арджун прав — как бы нас ни звали, мы все те же, и мы наконец вместе. Разве этого недостаточно? Он оглянулся на Биндию, и увиденное сразу вызвало в памяти ее импровизированный танец на берегу реки. Он улыбнулся, вспомнив эту необычную прогулку, свои прямодушные резкие слова, ее наивную попытку доказать ему, что она тоже девушка; надо признаться, что ей это удалось. В тот день у него было на редкость отвратительное настроение, и он решил отправиться куда-нибудь за город, подальше от суеты, но был немало удивлен, обнаружив, что она увязалась за ним. Да и ладно бы просто увязалась — надев платье и украшения, которых в жизни не носила, она принялась ни с того ни с сего танцевать и петь, и, странным образом, ее задор, ее искренность увлекли и развеселили его. Он и не знал, что она умеет так танцевать — неопытно, но с природной, естественной грацией… и радостью, сквозящей в каждом движении. Она кружилась по берегу, словно лепесток, которым играет ветер, ее звонкий голос уносился в вышину, и тонкая, трепещущая ткань обнимала изгибы стройной девичьей фигурки — живое желто-алое пламя среди величественного, равнодушного голубого простора. И он продолжал идти рядом, отворачиваясь, но не сдерживая улыбки — и чувствуя волнение, смущенной тенью щекочущее кожу всякий раз, как она в шутку хватала его за руку или слегка толкала в плечо. Биндия… И сейчас ее руки взлетали, словно крылья, и огоньком вспыхивал в такт музыке яркий наряд, не давая отвести взгляд, просто завораживая… Когда она в очередном танцевальном па протянула ему ладонь, Аджей схватил ее на руки и закружил. Вокруг них вихрем закручивались разноцветные пятна, проносились неразличимым потоком лица, и в мелодию танца вплетался тонкий, переливчатый звон паялов — ее ножных браслетов. Держа ее бережно, как невесомую птицу, Аджей смеялся вместе с ней, задыхаясь от острого ощущения небывалой легкости, а Биндия смотрела на него сияющими глазами, в которых дрожали шаловливые искорки; и оба они подпевали песне, доносящейся, казалось, буквально отовсюду. «Скажи мне, где жизнь? — Жизнь там, где ты…» Аромат ее волос, ее летящая по ветру оранжевая юбка, ее рука, крепко обнявшая его плечи — все это рождало внутри горячую волну, прогоняющую мысли, оставляющую только одно желание — сжать ее в объятиях как можно крепче, почувствовать ее хрупкое тело ближе, еще ближе… и не отпускать — никогда… Юноша и девушка в центре пестрого, движущегося в бешеном ритме круга существовали в этот момент в своем собственном мире и не видели никого больше — даже Виджая, заметившего их и внезапно остановившегося. При виде брата, влюбленного, счастливого, внутри все запело… и внезапно оборвалось, до крови сжав сердце. Напомнив. Перед ним возникла, словно наяву, Сония — удивительная, неземная… соблазнительная, страстная, невыразимо притягательная; Сония, которая смеется и бросает в него охапку соломы, чтобы помешать ему догнать ее, Сония, которая шаловливым — и вдруг нежным до мурашек жестом ерошит его волосы, Сония, которая замирает в его объятиях, и в ее глазах — сводящая с ума смесь власти и покорности, страха и бесстрашия, и ее щеки пылают, и ее губы так близко… Но ему не дали долго стоять на месте. Оторвавшись на миг от лица Биндии, Аджей почувствовал невеселую задумчивость брата, остановился, аккуратно спустив девушку на землю и через несколько секунд оказался рядом с ним. Он щелкнул пальцами перед лицом Виджая, чтобы заставить его взглянуть на себя, и, не говоря ни слова, но ободряюще кивнув и увлекая его за собой, на ходу снял желтый пояс и повязал его на лоб, как бандану; Виджай широко улыбнулся этой проделке и повторил его жест. Наступил черед ритуального танца с саблями, и в руках братьев появилось грозное оружие. Под глухие барабанные звуки оно блестело на солнце — мощь и сила, прямая и честная, так легко приносящая смерть и так отважно защищающая жизнь. Ни один меч не может разрубить правды, пели острые лезвия. Никто не будет больше беспомощным, насвистывал рассекаемый воздух. Нет стены, за которой можно укрыть любовь… Заканчивая танец, сыновья приблизились к матери и, как было положено, склонились перед ней, сложив оружие к ее ногам и ожидая благословения. Дурга возложила руки на их головы, и в глубине ее глаз, словно в чистой озерной воде, отразился совсем другой день. …Однажды они гуляли во дворе старого разрушенного храма, и Каран с Арджуном затеяли шутливый бой с палками вместо мечей. Они до упаду гонялись друг за другом — истинные дети! — заставляя ее смеяться до слез, а затем, когда она позвала их, прямо-таки взлетели по каменным ступеням, чтобы дотронуться до ее ног… Дурга ласково прикоснулась к лицам сыновей, чувствуя, как ее истерзанную душу согревают теплые лучи их нежности, их преданности — во сто крат сильнее, чем раньше. Ее мальчишки стали мужчинами. Но они по-прежнему любят свою мать… Они больше не покинут ее. Они защитят ее. Они отомстят — за нее. * Праздник продолжался уже не первый час, а Дурга по-прежнему сидела среди односельчан, тихо любуясь сыновьями; Виджай, осененный внезапной идеей, подбежал к матери и вывел ее к танцующим. Аджей с Биндией, подхватив его задумку, быстро подозвали других юношей и девушек, и, взявшись за руки, все они окружили Дургу. Невысокая зеленоглазая женщина в накинутой на сари красно-коричневой шали растерянно стояла в центре хоровода — огромного разноцветного урагана. Стояла, неуверенно оглядываясь на сыновей, в кольце родных рук, посреди веселых любящих лиц; прижав ладонь к робко улыбающимся губам, она счастливо засмеялась — впервые за много, много лет… *** День заканчивался; усталость и выпивка уже свалили с ног большинство танцоров. Аджею и Биндии, в числе немногих оставшимся на поле, тоже постепенно наскучило чрезмерное веселье. Ни ей, ни ему не хотелось больше сладких ладду и бханга, и, улучив момент, они сбежали с праздника и отправились гулять — бесцельно бродили по деревне, затем вышли на поле и поднялись вверх по холму. Солнце заходило, и мир понемногу затапливали густые сумерки, навевая блаженную прохладу. Они шли молча, лишь иногда перебрасываясь короткими фразами ни о чем и беспричинно смеясь. В очередной раз захихикав, Биндия взглянула в сторону — и вдруг резко прервала смех: — Как красиво!.. Перед ними темным муравейником лежала Малакера, в домах которой уже начали зажигаться огни. За ней расстилалась широкая долина, мирно засыпающая под огромным розово-алым закатным заревом, пожаром охватившим полнеба и исчезающим в бездонном колодце прозрачно-синей вышины… Аджей улыбнулся краешком губ, и улыбка вышла легкой и грустной — как воспоминание. — Это самое лучшее место во время заката… мы любили здесь бывать. Биндия обернулась, тепло взглянула на него. — Я никогда не видела тебя таким, как в последние пару дней. — Каким? — Счастливым. — Да, — не раздумывая, ответил он. — Я счастлив. — Неудивительно, — она лукаво прищурилась, — здесь так здорово празднуют Вайсакхи, что кто угодно будет счастлив! Я бы танцевала так каждый день! — Ты вошла во вкус, — усмехнулся Аджей. — Столько бханга каждый день не сваришь! Она шутливо ткнула его кулачком в плечо: — Эй, парень, не порть мне праздник! — Жаль, что праздники не могут длиться вечно, — его лицо неожиданно посерьезнело, а в голосе растаяли радостные ноты. — Пора переходить к делу. Уже завтра вернется Сингх, и медлить будет нельзя. — Вы решили, что будете делать? — Общий план есть. Надо бы найти своего человека в поместье, но вряд ли получится… впрочем, и без этого справимся. Мы с Виджаем сведем счеты с этими… людьми, — проронил он сквозь зубы. — Но чтобы справиться, вам потребуюсь я, — в своей прежней задиристой манере вставила Биндия, — и у меня есть парочка идей, которые могут пригодиться! Аджей удивленно посмотрел на нее. — После того, что мы планируем сделать, оставаться здесь будет опасно. Придется уехать очень далеко. Возможно, навсегда. Это будет нелегкая жизнь. — Я знаю. — И ты… готова к этому? — Да, — прозвучало наполовину насмешливо, наполовину печально. Она не шутит. Что-то вроде страха мурашками пробежало по коже, стиснуло горло. Он схватил ее за предплечья — она вздрогнула — и притянул к себе, так, что она оказалась совсем близко — на расстоянии вдоха… — Почему? Почему… я, Биндия? — вполголоса, хрипло выдавил он, понимая, что не может найти слов, чтобы выразиться яснее. Но она поняла, высвободила руку и провела кончиками пальцев по его волосам, по щеке, по подбородку. Почти не касаясь — но почему-то обжигая… — Потому что ты — это ты, Аджей, — прошептала она. — Всегда — ты. И мне больше ничего не нужно. От этой простой ласки, от этих слов внутри словно что-то оборвалось. На ресницах вдруг выступила соленая влага, которую невозможно было скрыть. Да он и не пытался… Биндия… его соседка по улице, которую он знал с самого детства и которая была частью окружающего его мира словно бы по умолчанию. Она всегда была к нему неравнодушна, буквально бегала за ним, и он привык снисходительно не замечать ее, не обращать внимания на эту прилипчивую девчонку в неизменной кепке… А теперь — перед ним стояла женщина, которая поддерживала его в тюрьме, которая помогла ему сбежать, которая уехала с ними в Малакеру, которая не только не отшатнулась, узнав всю случившуюся с ним невероятную историю, но полностью приняла ее, не задав ни единого вопроса. Женщина, которая готова ввязаться в эту смертельно опасную игру — и последовать за ним куда угодно… Женщина, которая любит его. А… он?.. Должен ли он ее прогнать? Хочет ли? Ответ уколол сердце практически мгновенно — да с такой неожиданной уверенностью, что его как будто громом поразило. Нет. Ни за что. Никогда. Он всмотрелся во встревоженные карие глаза. Окинул взглядом черты лица, выбившиеся из косы волосы, в которых запутались отблески лучей заходящего солнца, губы цвета спелого шиповника… и снова со всей ясностью понял: оттолкнуть ее он сейчас хотел бы меньше всего на свете. А вот… Его руки вдруг скользнули с ее плеч на спину, на талию, обнимая, чувствуя кончиками пальцев теплую, гладкую кожу в вырезе платья. Не отрывая от Биндии взгляда, Аджей буквально выдохнул пару фраз. Самые горькие, самые искренние, самые счастливые слова в его жизни. — Мне — тоже… нужна ты. Только ты… Ее зрачки расширились в изумлении, заблестели слезами… а потом вспыхнули таким неземным светом, таким нежным огнем, что Аджей просто не мог уже продолжать все эти внезапно ставшие бессмысленными и ненужными разговоры. И поцеловал ее.