— Ну что вы смотрите на меня так?! Сказал же, не знаю НИ-ЧЕ-ГО! — слушая визгливые причитания долбаного Мэтти уже который час, Фриск проклинает уже этот невероятно долгий и невероятно дерьмовый рабочий день.
Он терпеть не может чертовых киборгов, которых когда-то в его жизни было слишком много, чтобы терпеть их еще и на этой помойке судьбы.
Он терпеть не может пронзительных истеричек, вытрахивающих мозг любому, кто оказался в их радиусе поражения.
И он практически ненавидит этого нового старого дружка Альфис, который объединяет в себе все то, что Фриск так не может терпеть — киборга и королеву драмы. Он просто сраный пятый элемент, воплощение всего раздражающего на земле в одном лице, квинтэссенция чистого незамутненного зла. Ну, или около того.
И это Фриск провел с ним наедине только полчаса — все остальное время Мэтти в его присутствии занимали более стойкие к его неординарной настройке личности — потому что у них с начала-то не заладилось.
Вообще, Фриску хватило зрелища, когда этот чокнутый выскочил из капсулы медраствора в чем мать родила и, пока Док пыталась подыскать ему одежду, удовлетворяющую его высокий гламурный вкус, без капли стеснения разгуливал по лаборатории, сверкая задницей и тем, что спереди.
— Господи, да какой больной извращенец додумался вложить в его башку такую бесстыдную программу! — взвизгнул тогда стажер, и Фриск был с этим настолько солидарен, что даже не возмутился на то, как он закрыл пунцовое лицо руками.
— Какая чушь, мальчик! У меня нет программы, — заявил тогда Мэтти, и где-то с этих слов Фриску очень захотелось уйти. И он мог уйти.
Но почему-то остался.
— У тебя не может не быть программы, — промычал, не открывая лица, стажер.
— Если я говорю нет, значит нет. Мне виднее, в конце концов это мое тело! — Мэтти, соизволивший к счастью с легкой подачи Пряничка, надеть один из запасных халатов Альфис, подлетел к нему и с силой оторвал его ладони от лица. — Посмотри на меня!
Стажер скосил смущенный взгляд сначала на белую голую грудь, которую ничуть не прикрывал разрез халата, потом еще ниже и еще, и Фриск опять подумал о побеге из этого дурдома. Почему он не сделал так?
Почему не поступил правильно и не ушел тогда?
— Я такой же, как ты? — спросил Мэтти, и у Фриска отчего-то неприятно засосало под ложечкой от уместного, но такого ненавидимого им самим чувства.
Которое разрушило его жизнь.
Из-за которого он гниет в Андертауне и внутри.
— Н-ну… Наверное? — Папс поднял на него глаза, словно ища поддержки, но Фриску было все равно: почему-то именно в этот момент волна ярости, той самой, с которой он уже несколько лет бесплодно пытался бороться, захлестнула его с головой, и это было стра… странно?
Или страшно?
Он больше десяти лет прожил в Андертауне, в этой выгребной яме, окруженный истеричками и роботами — официантками, таксистами, простыми прохожими и уличными шлюхами — он сутками торчал у Ал в лабе, вполне мирно принимая ее и ее дефективных деток-ботов. Он злился. Превышал полномочия, применяя насилие к подозреваемым и свидетелям. Выпускал пар, вынужденный жить в этом гребаном мире, где на одного человека приходится два киборга, но никогда!
Никогда с
тех самых пор его так не накрывало без видимой причины.
Ну, если за причину не считать дебильное поведение Мэтти.
— Не наверное, а такой же! — голос киборга, вещающего стажеру с энтузиазмом диктора новостей, резал слух и одновременно с тем словно пробивался сквозь вату этого непонятного гнева.
— Такой же, смотри! — Фриск не хотел смотреть, не хотел видеть, как легко Мэтти сунул руки растерянного до ступора стажера себе под халат, проводя ими по собственным плечам. — Попробуй, я теплый, как ты! Мягкий, как ты!
Но не смотреть Фриск почему-то не мог. И не слушать тоже.
— И внутри! Внутри у меня почти все такое же!
Только видел он будто другое.
— У меня есть кости, суставы, мышцы и вены с нервами…
…Фриск толкнул ее — просто толкнул за то, что она солгала; за то, что спала с другим. Толкнул. Не сильно. Он не подумал, что стена близко. Он не видел угол — и она ударилась. Но крови он тоже не увидел. Это была не кровь — вязкая розоватая жидкость, жирноватая, горькая на запах. Как…
— Только в моих венах не кровь, а специальный жидкий проводник, а кости прочнее, потому что из…
…тогда он пнул ее ногой — осознанно, специально. Она упала, и он наступил на ее запястье. Но не услышал хруста. Он давил изо всех сил, но не слышал хруста. А она просто смотрела и не сопротивлялась, и тогда Фриск — с дежурства, он вернулся с дежурства в участке и застал ее с другим! — схватил со столика какую-то декоративную металлическую дрянь. Только тогда ее рука сломалась. С глухим звоном.
Ее кости были стальные…
— У меня есть желудок, расщепляющий органические продукты на энергию для системы, есть что-то вроде легких для предотвращения перегрева…
…Фриск не пытался ее душить — воздух нужен ей был не для дыхания. И то, что хрипело под его пальцами, когда он проломил ей металлической декоративной херовиной грудь, было похоже на сраный кулер, а не на легкие. По его пальцам стекало машинное масло, а не кровь. И за паутиной проводов-вен пульсировало легким сиянием не сердце.
У таких, как она, нет сердца…
— И мое сердце, хоть и не похоже на твое, но оно гоняет мою «кровь» и жизнь. И я умру без него. А еще у меня есть…
…она была еще в рабочем состоянии, хотя Фриск вскрыл ей грудину и практически намотал на кулак все ее внутренности — кабели, «вены», истекающие недокровью, пульсирующее жидким светом псевдосердце. В ее глазах рябило от перебоя питания. Он подключился к ее надстройке последний раз.
Просто чтобы узнать почему…
— А еще у меня есть душа!..
И Фриск сорвался. Впервые
по-настоящему после того самого дня.
— НЕТ У ТЕБЯ НИКАКОЙ ДУШИ! — одним рывком подлетел он к Мэтти и, схватив за ворот халата, опрокинул на пол. Он оказался тяжелее, тяжелее, чем она, но упал с таким же гулким звуком; запрокинул голову и посмотрел на Фриска темными глазами.
— Детектив Френсис! — пискнул где-то рядом стажер, но вязкая пелена ярости была сильнее, гуще.
…в ее глазах мелькали помехи. Ее мыслеобразы говорили сами за себя. Обманщица. Электронная проститутка. Тупая запрограммированная кукла, которую подослали к нему те, кого он считал друзьями. Посмеяться. Развлечься. Фриск развлекся с ними тоже…
— У тебя НИХЕРА НЕТ! Слышишь?! Ты просто железка! Ты МАШИНА! СЛЫШИШЬ?!
Фриск смотрел на распростертое под ним полуголое тело. Похожее на нее, но при этом неуловимо
другое. Он видел в темных глазах неверие и страх. Видел, как человечно вздрагивали ресницы и губы, как из уголков глаз скатывались слезинки — совсем как настоящие. Лживые. И сам он лживый. Как бывшие друзья Фриска с поверхности.
Он видел, чувствовал, как упираются ему в грудь тонкие ладони, но почему-то не могут оттолкнуть. Ложь. Опять ложь. Поэтому он так жестоко смял эти брехливые запястья и пальцы, сжал с силой, желая, чтобы хрустнули под давлением нежные шарниры.
Растащили их, кажется, Мэм и Пряничек — этого Фриск не запомнил, потому что, как только из его хватки выдернули чертова Мэтти, он провалился в сонную отупляющую бездну, уже привычную после вспышек ярости полудрему, на этот раз пестреющую образами прошлого, отчего Фриск совсем перестал понимать, что происходит.
Что он в долбаном подземном подвале Нового Чикаго. Что рядом — сопливый напарник-стажер, а не тот предатель, который сломал Фриску жизнь. Что он просто глубоко дышит и считает до десяти, привалившись к холодной стене лаборатории Альфис.
Что рядом, опустив покалеченные им только что ладони в резервуар с медраствором всхлипывает Мэтти. На его запястьях красно-лиловые синяки — они медленно светлеют, а к Фриску медленно приходит осознание того, где он и
когда.
— Извинитесь перед ним, детектив Френсис! — потребовал стажер, и бесконтрольная слепая ярость Фриска сменилась яростью холодной и расчетливой.
— Мне не за что извиняться перед
этим, — прошипел он, бросая косой взгляд на притихшего Мэтти. — Не за что, и извиняться перед тупой машиной я не собираюсь.
— Эй, но ему больно! — возразил стажер, и очередной косой взгляд Фриска уперся в него.
— Нихера не больно ему, — огрызнулся он. — Один раз починили, еще раз починят.
Он видел, как оскорбленно вздохнул стажер, как раскрыл рот, чтобы наверняка сказать очередную морализаторскую хрень, но не успел.
— Не волнуйся, дорогуша, мне действительно уже не больно, — перебил его Мэтти, продемонстрировав кристально чистые запястья, без единого следа синяков, безупречно залеченные медраствором. Он почти не фальшиво улыбался, и силико-кожа под глазами уже не была покрасневшей от раздражения слезами, видно, умылся из капсулы.
— Вот видишь! — фыркнул Фриск. Он вынул пачку сигарет и, к счастью, обнаружив только несколько бесповоротно мятых, отошел к фильтратору. Вскипающая злость понемногу улеглась, киборг и стажер, подозрительно доброжелательный к этому механическому придурку, перестали слишком уж явно бесить, а после первой затяжки перестали мелко подрагивать руки.
— Не больно, нет, ни капельки уже, — услышал он тихий и неожиданно по-человечески расстроенный голос Мэтти, а потом предпочел сделать вид, что не услышал следующего. — Просто обидно. В душе.
Потому что это опять была ложь.
— Но ты… — Фриск слышал, как колебался стажер. — Ты… киборг.
— И что? — голос Мэтти стал тише, и Фриск только порадовался этому, потому что стоило только чуть громче выдохнуть сигаретный дым в окошко фильтратора, и последние слова проклятого робота канули для него в никуда. — Я тоже…
К черту ему было знать, что он «тоже». Все равно чушь, прописанная в программе «Разума». Все равно нельзя верить и думать об этом смысла нет. Приятнее думать даже о том, когда из-за чертовых сигарет придется тратиться на лазерное лечение рака легких.
— Ну, это как-то…
— Мэтти, золотце, вот все, что я смогла найти на твой рост!
И Фриск тогда был очень рад, что в лабораторию наконец явилась Альфис с охапкой одежды, в которой он — господи, ужас какой — опознал тот самый розовый полушубок, и с того времени Мэтти был слишком занят, сначала одеванием, потом приведением себя в порядок и милым общением с робо-детками Альфис, чтобы быть слишком доставучим для Фриска.
Зато теперь, оказавшись в допросной, Мэтти компенсирует все с лихвой.
Он одет в темные, свободные джинсы и какую-то майку цвета хаки, розовый мерзкий полушубок висит на спинке стула, а на ногах, манерно закинутых на стол — разношенные лабораторные тапочки Альфис, но выглядит он и ведет себя, как долбаная королева долбаной Новой Англии.
— Я не знаю! — тянет он упрямо на каждый вопрос Фриска, и низкий хрипловатый голос неожиданно звучит очень звонко и противно с его капризными интонациями. — Я же уже сказал вам, что ничего не знаю!
— А я сказал тебе напрячь свои гигабайты и просто…
— Да не знаю! НЕ ЗНАЮ Я! — перебивает его Мэтти и с видом оскорбленного достоинства отталкивает вон тонкий экран допросного терминала с изображением рожи Рыба-Фиска во всю диагональ. — И вообще! Посмотрите на меня, — машет он рукой, в демонстративном жесте указывая на собственное лицо, — и на этого уродца!
Он кривится в сторону небритого Фиска на экране, и Фриск старается не смотреть на его губы, каким-то непостижимым образом опять выкрашенные ядовито-алым. А он-то думал, что Альфис не держит в лаборатории косметику.
— У
меня с
таким даже за деньги ничего никогда не было бы! — визгливо возмущается Мэтти, и Фриск кажется готов признать его правоту, только бы тот заткнулся.
— А если не для секса? — предполагает стажер, не поднимая головы от второго терминала, в который раз проигрывающего максимально очищенные от помех внешней заглушки видеофайлы из сто второй комнаты «Трэш-хауса». — Ну, поговорить там или?..
— Дорогуша, я бы с таким даже говорить не стал! — упрямится Мэтти. Он преувеличенно брезгливо приподнимает край планшета двумя пальцами и морщит нос. — Я видел на записях, как этот тип говорит — это же мерзость! Фу, кошмар какой!
Он роняет планшет на стол и с отвращением вытирает кончики пальцев о рукав рубашки Фриска, и это так нагло и вообще за гранью, что Фриск даже не дергается уже.
— Я звезда! Я должен быть окружен красотой и гламуром! — провозглашает Мэтти. Стажер отрывается от терминала, а Фриск вопросительно выгибает бровь, и этот кибер-придурок пожимает плечами. — Нет, ну вы ничего так. Против вас я не протестую.
— Ну и на том спасибо! — фыркает Фриск, а стажер хихикает, и он буквально физически чувствует, как опасно накреняется чаша его терпения. — Зачем тогда сбежал и приперся обратно в ту ночлежку?
— Божечки, Альфи же сказала вам, нет у меня в голове ничего! — продолжает свое нытье Мэтти. — Не помню никого! Не знаю никаких ночлежек! Понятия не имею!
И Фриск вскакивает наконец, с силой хлопая ладонями по столешнице.
— Знаешь что, красавчик, — рычит он, сначала просто глядя Мэтти в глаза, потом скидывая его ноги со стола и едва не опрокидывая на пол его самого. — Я мог бы вскрыть тебе черепушку через терминал. Я должен был без церемоний вскрыть тебе черепушку через терминал! Но вместо этого, по просьбе Альфис, играю здесь в куклы с тобой и допрашиваю тебя как человека! Цени это!
— Я ценю, — голос Мэтти дрожит знакомо человечно. Он вообще кажется очень реалистично расстроенным и напуганным слегка: комкает пальцами рукав уродской шубы, покусывает нижнюю губу и трепещет непомерно длинными своими ресницами. И Фриску на это хочется скрипеть зубами. — Я ценю, но Альфи действительно вытянула из меня все, что можно.
Он пожимает плечами, смотрит мельком на подобравшегося стажера и на Фриска, застывшего над столом изваянием правосудию Андертауна. А потом нервно приглаживает ладонью черные локоны.
— Я последнее, что помню, — почти шепчет он, — как выбежал из какого-то магазина, что ли, как-будто испугался чего-то. А потом как подошел к тебе прикурить.
— А за то, что потом было, я уже извинился, — подал голос стажер. Он, кажется, давно оставил попытки найти хоть что-то в слепках с интерфейса гостиницы, и теперь просто пялился на Фриска с киборгом и, судя по выражению лица, был явно не на стороне коллеги.
— Да я и не в обиде, — проклятый Мэтти смотрит на напарника неожиданно мягче и добрее, чем на Фриска, и это вызывает в груди знакомое, но какое-то забытое чувство. Не ярость, но близко. В ярость это превращается, когда Мэтти, игриво закинув ногу на ногу, кокетливо бросает на стажера извиняющийся взгляд из-под черных ресниц. — Знаю, что вроде как сам виноват. Дергаться не нужно было, а я еще и детективу Френсису, ну… — Мэтти самым наглым образом с невинным видом трет пальцем аккуратный белый нос и слегка качает носком белой лабораторной тапочки, — едва не сделал яичницу.
Предатель стажер смеется заливисто и искренне. Сволочь Мэтти сдавлено хихикает своим мерзким хрипловатым смехом.
Фриск сжимает кулаки и готовится считать до десяти, и очень — невероятно просто — рад, когда в дверь допросной осторожно скребется Пряничек, все такая же уныло-лимонная и беспардонно радостная.
—
Доктор Альфис приглашает вас в лабораторию, — знакомо гундит она, —
детектив Френсис, детектив Патрик и великолепная и непревзойденная звезда Андертауна, Меттатон единственный и неповторимый.
И это было бы смешно, если бы так не бесило.
Ну что за дерьмо, думает Фриск, сраное гребаное дерьмовое дерьмо.
***
Альфис в лаборатории, что странно, не одна, и Фриск сдавленно матерится сквозь зубы, когда видит возвышающуюся за столом дока массивную фигуру своей непосредственной начальницы. В практически полном комплекте черной экзо-брони, будто только что с очередного карательного рейда, и с лазерным гарпуном-бластером у бедра эта рыжекосая фурия кажется такой же неуместной в белой стерильности лаборатории, как и в собственном кабинете.
Глядя на нее, высокую, мускулистую, сверкающую алым лазерным глазом, и пухлую кучерявую Альфис рядом с ней, Фриск крамольно думает, что она пожалуй кажется неуместной и в их с доком спальне.
— Фриск, твою мать, ну сколько можно ковыряться в этом дерьме? — спрашивает она, как только их маленькая делегация с Пряничком и долбаной самопровозглашенной звездой Мэтти во главе входит в лабораторию, и Фриск грешным делом думает, что Леди Рыба научилась читать мысли. Потому что все, что хочется и можется сказать об убийстве Артура Фиска, емко характеризуется как-раз этим словом.
— Мы не копаемся, милая ундина, — растягивает губы в подобии улыбки Фриск. — Просто у нашего главного подозреваемого микросхемы закоротили.
— Робот? — она кривится и поворачивается к Ал, но ответа добиться не успевает, потому что Мэтти, наглый, беспардонный и неубиваемый, судя по всему, лезет вперед него и вперед опасливо округлившей глаза Альфис.
— Не робот, а киборг, дорогуша! — он торжественно шествует к ней, на ходу протягивая узкую ладонь для рукопожатия, которое Леди Рыба — ну надо же — принимает. — А вас зовут Ундина? Как мило!
— Не Ундина, а Андайн, — поправляет его начальница и, судя по тому, как морщится Мэтти и довольно лыбится она, этому нежному придурку скоро снова отмачивать кисти в медрастворе. — И на тебе моя майка, кстати. Как мило.
— Правда? — приподнимает тонкие брови Мэтти и бросает короткий взгляд на зардевшуюся Альфис. — А я сразу сказал Ал, что она очень клевая!
Напарник под боком фыркает что-то похожее на «Как же!», Фриск вообще готов глаза закатить от общей степени дебилизма происходящего, но почему-то смотрит во все глаза, как Мэтти под чутким взглядом Андайн приспускает с острых бледных плеч мерзкий полушубок и прогибается в позвоночнике.
Альфис краснеет, как помидор, и прячет лицо в ладонях. Чертов стажер что-то хрюкает, зажав рукой рот, а Пряничек и кучка припадочных роботов Ал под ее предводительством жужжат ощутимо восторженно.
Фриск смотрит на Мэтти и его острые плечи, чувствуя, как в груди пульсирует в такт ударам сердца то самое неопознанное чувство. Пульсирует и заставляет сжимать кулаки до побелевших костяшек. И почему-то почти не удивляется, когда Леди Рыба улыбается этому шуту благосклонно, разве только огорчается немного, вспоминая, через что самому ему пришлось пройти ради такой же благосклонности.
— Сядь уже, дурик электрический, — гогочет Андайн и тянет длинной ручищей Мэтти за шкирку, чтобы усадить на стул.
Подчиняется он странно беспрекословно: разваливается, как гребаная королева, думает Фриск, и тут же ругает себя распоследними словами, потому что на кого он и похож, так это на шлюху, а не на королеву. По крайней мере в этом Фриск себя убеждает почти успешно.
— И зачем ты здесь, ундина? — решается на прямой вопрос Фриск. Он тоже подходит ближе и подтаскивает напарника за рукав, но не садится, а застывает перед самым носом начальницы. — Мы, как видишь, работаем.
— А мне казалось, играете в куклы, — хмурится Андайн, и Мэтти со стажером хихикают. — Дела вроде этого расследуются пару часов от силы!
— Обычно, — соглашается Фриск. — Но это дело не обычное.
— А какое же? — Фриск видит, что Андайн начинает злиться. Она не любит задержек и сбоев в работе, а это именно то, что происходит сейчас. На руках труп с расхераченной надстройкой, куча мыслеобразов и видео, испорченных внешней заглушкой, и один бесполезный свидетель-подозреваемый с амнезией — а этого явно не достаточно для обычного дела.
— Это дело… — он пытается подобрать нужные слова и не успевает.
— Это дело с подводными камнями! — влезает стажер и получает от Фриска локтем в бок. — Ну, а что?! У нас ведь была версия с заказным убийством!
Андайн выдыхает сквозь зубы.
— Заказное убийство? — скалится она. — Вы в своем уме?
— Вот именно! — заводит знакомо противное нытье Мэтти. — То проститутку из меня делали, теперь вот робота-убийцу!
— Помолчи, дурик, — осаживает его Андайн и одаривает Фриска со стажером тяжелым взглядом лазерных глаз. — А вы сели быстро и доложили все по форме.
***
Спустя еще почти час докладываний по форме, разговоров по душам, визгливых причитаний Мэтти и глупых вопросов от стажера Фриск готов согласиться, что это дело действительно с подводными камнями.
А вернее даже дело-айсберг, уходящее корнями в далекое прошлое. Пожалуй.
Альфис, бледнеющая и заикающаяся, вспоминает, как сразу же после окончания университета стажировалась в одной государственной исследовательской лаборатории.
— Я тогда и увлеклась именно кибернетикой, — говорит она. — Мы занимались усовершенствованием технологий создания киборгов, их программирования, некоторыми новыми разработками в области лицевой мимической конструкции и создании новых соединительных тканей, наиболее близких к человеческим. Но я была только лаборанткой и занималась внешним дизайном некоторых моделей и созданием макетов. К серьезным делам доктор меня не подпускал, кроме одного единственного раза перед самым закрытием лаборатории.
— И это был Мэтти, — Фриск не спрашивает, в свете открывшихся фактов это и так очевидно.
— Да, — кивает Альфис. — Я не была посвящена в подробности, занимаясь только конструкцией внешней лицевой пластины и внешнего мышечного корсета. Тогда я познакомилась с самим Мэтти, он помогал мне и принимал конечный проект.
— То есть, — хмурится Фриск, — он уже был собран тогда? Но ведь ты говорила, что…
— Участвовала в сборке? — как-то неуверенно улыбается Альфис. — Да, это правда. Но и Мэтти тогда уже был, но не совсем такой, как сейчас. Вернее…
Альфис жмется, словно не зная, как сказать, и Фриск со странной смесью признательности и того самого чувства-без-названия наблюдает, как трогательно аккуратно сжимает ее ладонь под столом Мэтти.
— Вернее тогда я был
человеком.
