Северные ветры

      Пенгвин сидел на корточках перед койкой и аккуратно, чтобы не изранить руки, вынимал покореженную пружину из основания. В общем-то, проще было бы заказать новую кровать, но раз сказали починить — значит, придется чинить.       — О, да тут уже почти всё, — немолодая медсестра, мадам Мария Дени, заглянула в палату и заулыбалась. — Быстро ты. Зайдешь потом в архив? Там у Дии полка покосилась, и с комодом снова что-то не в порядке.       — Зайду, — Пенгвин кивнул, стараясь не отвлечься. Пружина была старая и ржавая, такая до кости может пальцы рассечь.       Мадам Дени постояла еще с полминуты, наблюдая, а потом скрылась. Впрочем, ее присутствие Пенгвина не тяготило — медсестра всегда крутилась рядом, стоило ему появиться в лазарете, но делала это настолько незаметно и естественно, что не вызывала ровным счетом никакой неловкости. Да и обязан ей Пенгвин был многим.       Три месяца назад, в марте, Мария Дени приняла Уни, когда Пенгвин на собственной спине приволок его, полумертвого, в госпиталь. Тогда Уни положили в палату для лежачих больных, а Пенгвина быстро спровадили восвояси. Но к вечеру за ним примчался мальчик-посыльный — Уни бредил, звал его и все никак не приходил в сознание. С того дня на целую неделю к обязанностям Пенгвина добавилась еще одна: по вечерам он с полей уходил в госпиталь и сидел рядом с Уни, успокаивая его, пока тот не засыпал. Отчасти это было благом — в лагерь Пенгвин возвращался позже всех и с сопровождающим, а потом не выходил из барака, так что никто из компании Сальвадора к нему не лез.       В ту неделю Пенгвин много говорил с мадам Дени, она была лечащим врачом у Уни. Сперва он всё ждал, когда же услышит от нее резкость в духе «пиратское отродье», как нередко ругались на него надсмотрщики, но потом понял — в госпитале стирались отличия между заключенными и тюремщиками. Болеют и лечатся все одинаково. А мадам Дени на Ара-карре провела десять с лишним лет, так что давно перестала отличать, кто из ее пациентов дозорные, а кто — пираты.       Наверное, именно мадам Дени первая услышала от Пенгвина про Шачи. Но куда больше ее тогда заинтересовало то, что на «Змее» Пенгвин являлся плотником.       — Почему ты не сходил в город к Деду? — спросила тогда она.       Так Пенгвин узнал, что на Ара-карре есть город. Впрочем, знание это было бесполезно, сам Пенгвин ни за что бы не пошел ни в какой город ни к какому Деду — ему претила даже мысль о том, что придется что-то предлагать человеку, работающему на Дозор. И, вероятно, он бы до сих пор горбатился в полях, если бы мадам Дени не решила принять участие в его судьбе.       Первая, самая тяжелая неделя прошла, но Пенгвин продолжал приходить в больницу к Уни — привык, вечером ноги сами несли не в бараки, а по извилистой дороге вдоль морского берега к лазарету. Чаще всего он просто сидел рядом с койкой, иногда пытался что-то рассказывать. Уни слушал, улыбался, кивал, а потом, когда Пенгвин уходил, долго благодарил его. И слова благодарности казались отчего-то натянутыми, словно ради них Уни приходилось переступать через себя. А потом Уни перестал улыбаться.       Сперва Пенгвин подумал, что всему виной его рассказы. Ну, в самом деле, что может рассказать один каторжник другому? Что плуг сегодня был особенно тяжел, и на плечах Джерома остались кровоточащие ссадины? Не это хочется слышать в больничной палате. Тогда Пенгвин попытался говорить о чем угодно, только не о лагере и полях. Что сегодня видел зайца, например, и неплохо было бы подстрелить его и поджарить вместо набившей оскомину картошки. Или что медведь вышел к лагерю, но его отпугнули выстрелами. Да это всё Уни и сам видел. Кивал, иногда вяло отвечал, но не улыбался.       Спустя еще три дня Пенгвин всё-таки решился зайти к Марии Дени.       У нее был очень маленький кабинет. По сути, ничего кроме койки, рабочего стола да узкого и длинного шкафа в нем не помещалось. На столе стояла неизменная вазочка с ромашками и фотография, изображения на которой Пенгвин никогда не видел.       — Я могу чем-то помочь? — Мария Дени читала, но отвлеклась на стук. — А, это ты. Что-то случилось?       — Что с Уни? — Пенгвин не знал, как начать, поэтому начал в лоб.       Мадам Дени посмотрела на него оценивающе и сказала:       — Его избили, у него серьезная травма головы, отбиты почки и желудок, сломано ребро. Мне казалось, ты все это знаешь.       Это Пенгвин и вправду знал.       — Нет, я не про это, — он мотнул головой и принялся терпеливо объяснять. — Он идет на поправку, вы даже сняли ему две повязки, но он ведет себя так, как будто ему становится хуже. Что с ним?       Мадам Дени вздохнула. Пенгвин видел — она ничего не хочет ему рассказывать, то ли считает слишком маленьким, то ли не видит смысла говорить что-то человеку, который ничем не может Уни помочь. Но ему казалось, что после всего произошедшего он тоже имеет право знать правду.       — У него была очень сильная травма головы, — Пенгвин побоялся, что сейчас еще раз услышит предыдущее объяснение, но мадам Дени продолжила: — Такие травмы даром не проходят, но всегда трудно предугадать последствия. У твоего друга удар пришелся на зрение. Он постепенно слепнет, и никто не может сказать, когда именно это прекратится. Возможно, оно не прекратится вовсе, и тогда он совсем ослепнет.       — Значит, его увезут с Ара-карры? — в тайне Пенгвин на это надеялся. Уни провел здесь уже четыре года, вряд ли пиратский юнга был достоин более жесткого наказания. Уни увезут, и больше не придется беспокоиться, что до него доберется Сальвадор.       — Его хотят увезти, — подтвердила Мария Дени, — но я постараюсь уговорить капитана Вирмонта сделать для него исключение и оставить помогать при лазарете. Пусть по мелочам, но хоть чем-то он занят будет.       — Зачем?! — Пенгвин ушам своим не поверил. — Не лучше ли будет, если Уни вернется домой? Покинет каторгу и станет вновь нормальным человеком, не преступником?       Потом вспомнил, что он сам, вроде как, преступник и права голоса не имеет, и притих. Но Мария Дени выслушала внимательно, не порываясь сразу поставить на место.       — Скажи, ты давно знаешь Уни? — спросила, когда Пенгвин замолчал.       Он ожидал чего угодно — насмешки, приказа выйти вон и больше здесь не появляться, но точно не попытки выяснить взаимоотношения юнг, которых волею случая занесло в лазарет.       — С тех пор, как я на Ара-карре, — ответил после небольшой паузы. Не говорить же, в самом деле, что он знает Уни от силы пару недель?       — Не я должна тебе о нем рассказывать, — вполне резонно заметила мадам Дени. — В конце концов, это ты его друг. И ты предлагаешь отправить своего друга в большой мир, не думая, что ему может быть попросту некуда пойти.       — В смысле? — не понял Пенгвин.       — Из команды Уни в живых не осталось никого, — милостиво объяснила мадам Дени, по-видимому, поняв, что отправлять Пенгвина выяснять всё самостоятельно будет бесполезно. — Своего дома он не помнит, его капитан выкупил его из рабства, когда ему было пять. Если Уни ослепнет, идти ему в большом мире будет некуда, только милостыню просить на паперти.       Об этом Пенгвин не подумал. Даже в голову не пришло. И поэтому сейчас он почувствовал себя эгоистичной сволочью, что считается только со своим удобством и спокойствием. Конечно, было бы очень удобно отправить Уни подальше от себя и забыть о необходимости охранять его от нападок Сальвадора. Об этом он думал раньше, на это надеялся. Только судьбу самого Уни там, в прекрасном далеко, в расчет не принял.       — Не переживай об этом, — наверное, он бы окончательно ушел в самоедство, если бы не строгий окрик мадам Дени. — Капитан Вирмонт разумный человек. Он ознакомится с делом и сделает правильный выбор. А ты пока вспомни вот о чем: на твоем корабле ты ведь был плотником?       — Да, — Пенгвин кивнул, не понимая, к чему ведет медсестра.       — У нас в архиве полка упала, — а та вдруг перешла на миролюбиво-просительный тон. — Сможешь привесить?       Конечно, Пенгвин мог привесить. И не мог отказать — ему уже тогда было очень сложно отказывать Марии Дени. Да и что такое навесить полку — тьфу, работы на три минуты, даже в бараках не заметят никакой задержки.       Правда, на деле оказалось, что полка упала не потому, что ее весом сорвало гвозди, а потому, что брус в основании надломился. Пенгвин уже давно не брал в руки молотка и столярного инструмента, поэтому сперва ему пришлось поломать голову, как бы так починить довольно громоздкую деревянную конструкцию, чтобы молоденькие медсестры из архива остались довольны. Увлекся делом, которому его еще отец учил, и вовсе забыл о том, что он не на «Змее» капитана Блэка в привычной мастерской, а на Ара-карре в архиве лазарета. Опомнился, только когда услышал задумчивое:       — Лучше, чем ожидалось.       Обернулся.       Говорил высокий и сутулый старик с рябым узким лицом, что, прищурив глаза, внимательно наблюдал за всеми пенгвиновскими манипуляциями с полкой. Рядом с ним стояла мадам Дени. По всей видимости, оценка «лучше, чем ожидалось» относилась к плотницким навыкам Пенгвина, и он никак не мог решить, стоит ли воспринять это как одобрение или как оскорбление.       — Лет десять практики, и толк выйдет, — куда менее приятно закончил незнакомец. Пенгвин поджал губы. Какое вообще право судить имеет этот дед? Мастер на все руки нашелся. Пусть сам тогда за молоток возьмется и покажет виртуозную починку весьма нелегкой полки.       — Но лучше, чем ожидалось? — насмешливо уточнила мадам Дени.       — Лучше, — вынужденно признал привередливый старик и ехидно закончил, заметив, что Пенгвин смотрит: — Идем, Мария, не будем мешать молодому человеку.       И тут, наконец сложив два и два, Пенгвин понял, что медсестра попросту его подставила. Устроила смотрины, так сказать. Как там она говорила? «Сходи в город к Деду»? А он взял, и не пошел. Ну и вот, теперь самого Деда привели по его душу.       Говоря по правде, Пенгвину очень хотелось верить, что этот Дед вообще никогда больше ему не встретится. И уж тем более не станет им командовать. Но он не сомневался и в том, что вот прямо сейчас мадам Дени, применяя всё женское обаяние, все ласковые уговоры, пытается уломать Деда взять Пенгвина к себе. Дед, наверняка, вертится, как уж на сковороде, но уже знает, что поступит именно так, как говорит Мария Дени. Манипуляторша-сводница!       Впрочем, выход у Пенгвина всё еще был. Только бы из лазарета незамеченным убраться — и всё, больше его здесь не увидят. А Уни пусть сам разбирается, в конце концов, он Пенгвину ровесник, а не дите малое.       Но и эта надежда рассеялась, стоило Пенгвину выйти из архива. Первым, кого он увидел, была не Мария Дени и не одна из симпатичных «архивных» девушек, а тот самый Дед, раздающий нелестные оценки.       — За мной, — скомандовал он.       — Зачем? — заупрямился Пенгвин. Ну нет, без боя он не сдастся.       Но тут подошла Мария Дени, и уверенности в успехе «боя» как-то поубавилось. Медсестра спокойно улыбалась, и от этой улыбки делалось не по себе.       — Помнишь, я говорила тебе сходить в город к Деду? — спросила она. — Познакомься, это наш плотник на Ара-карре, Грегори Вейн. Так уж повелось, что мы все зовем его Дедом.       Пожалуй, их знакомству была рада только мадам Дени. Пенгвин еще раз смерил старика взглядом. Высокий, горбатый. Близорукий, если судить по прищуренным глазам. Дед ему не нравился. По всей видимости, взаимно, поскольку взгляд Деда словно говорил: «Ну и на кой черт ты мне сдался, мальчик?»       — Я ищу себе помощника, — наверное, он и рад был бы вообще с навязанным мальчиком не знакомиться, но мадам Дени смотрела так ласково... — Твои навыки посредственны, но это лучшее, что я увидел здесь с прошлого лета, — Пенгвин мысленно присвистнул. Это каким же надо быть привередливым, чтобы почти год себе помощника искать? Дед, между тем, продолжал: — Теперь ты будешь жить рядом с мастерской в моем доме, работать начнешь с завтрашнего дня.       — Я был осужден на работы в полях, — запротестовал Пенгвин. — В форте не одобрят, если вы вот так просто меня заберете к себе. А мне потом отдуваться за ваше самоуправство.       — Никто ничего не скажет, — заверила мадам Дени. — И польза от тебя будет куда больше, если ты станешь работать по специальности.       «Обложили», — понял Пенгвин. Деться ему было некуда. Он еще не знал статуса Деда на Ара-карре, кто знает, может, здесь он имел куда больший вес, чем этот капитан Вирмонт из форта. Да и Мария Дени была не последним человеком на острове, ее советы принимались безоговорочно — хотя исключительно благодаря ее способности убедить кого угодно в чем угодно, — большинство дозорных следовало им без обсуждений и пререканий. Вот и Пенгвину пришлось последовать. И Деду.       Выйдя из госпиталя, Пенгвин не мог отделаться от мысли, что его где-то обманули. Похоже, в этом Дед был с ним солидарен — он выглядел таким растерянным, что Пенгвин невольно почувствовал себя с ним в одной лодке.       — Я живу в городе, — сухо сказал Дед. — Хорошо запомни дорогу, тебе часто придется ходить здесь одному.       Больше он ничего не говорил. Пенгвину показалось, что он просто не знал, о чем еще можно было говорить с каким-то мальчиком. Или не считал, что это нужно.       Ходил Дед уверенно и размашисто. Так ходит человек, который не привык ходить с кем-то и ориентироваться на чужой темп. Сперва Пенгвин еще мог поспевать за ним, но потом ему пришлось почти бежать.       Они миновали больничный двор, прошли мимо порта, но свернули не на дорогу вдоль берега к лагерю, а двинулись по узкой лесной тропке вглубь острова. Через пару сотен метров тропка стала пошире, а потом вывернула из леса и влилась в рыжий бок дороги, а там уж и город стал виднеться.