ПВО существует для того...

— Котя, бля, криворукий ты уке! Ну, кто так пхает?! Вдоль же надо! Вдоль! По полосочкам! Я опустил глаза вниз и посмотрел, проверяя. Да нет, все правильно — именно вдоль и по полосочкам. Что Слава опять ерунду придумал? Не нравится, как вставляю — пусть вставляет сам. Не очень-то и хотелось. Лучше бы продолжал валяться, чем слушал вопли. — Котя, мой хороший, ну, пожалуйста! Сосредоточься уже! Я понимаю, ты устал, недавно с работы, тебе еще контрольную проверять, но если очень нужно?! Я вздохнул, преодолел лень и по новой ухватил одеяло за уголки. Ненавижу надевать пододеяльники. Тем более, проведя в школе подряд семь уроков и в заключение — контрольную у старшеклассников. Нашумелся — голова гудит колоколом. Приполз домой, думал, наивный, подремлю — ага, щаз, Слава согнал, едва прилег, с постели, затеял белье менять. Лучше б носки по квартире грязные пособирал и замочил, валяются везде, воняют. Отчаявшийся донести до моих заглумленных детишками мозгов, как правильно держать одеяло, Слава яростно, жутко по-мужски, рыкнул и отпихнул меня в сторону. — Вали умойся холодной водой, — велел. — Зря я вообще тебя поднял, ты, невменяемый. Золотые слова! А признание ошибки, пусть и запоздавшее, стоит тысячу рублей! Благодарно чмокнув любимого в примирительно подставленные губы, я, пока он не передумал, открыл шкаф, выдернул с полки первую попавшуюся футболку и шустро шмыгнул в ванну. В мою спину полетело укоризненное: ну, Коть! — торопясь исчезнуть, я умудрился выбрать самую нижнюю из футболок, по несчастливой случайности выдающуюся из стопки, и оставшиеся, вполне ожидаемо, кучей полетели на пол. Собирать их и складывать обратно я желал еще меньше, чем менять пододеяльник. Потому изобразил, что резко оглох, и направления маршрута не изменил. Да, признаюсь честно — я неряха и пофигист. И мне безразлично, как там в шкафу лежат вещи, хоть комом. К тому же, нужные всегда оказываются внизу. Вот и переворачиваю нечаянно, когда достаю себе одеться, наведенный Славой, выверенный по линеечке порядок. А Слава злится и ругается. Мне кажется, он не прав и напрасно усложняет нам воркотней жизнь. Не верю я, что бардак на полках мешает смотреть телевизор! Лично мне не мешает. И вообще, кому мешает, тот пусть и прибирается… — Коть… Слава стоял в дверях ванной, морда недовольная, в руке чистое, для меня, забывчивого, полотенце, помахивал им в воздухе туда-сюда. Сейчас будет читать лекцию о порядке. Ладно, послушаю, сбегать-то некуда, выход отсюда один и перегорожен. Попался… Мой морпех лихо крутанул полотенце на пальце за пришитую, специально вешать на крючок, петельку, сунул подмышку, сердито свел брови, раз… два… три… — Ты же, вроде, утром не проспал? Посуду было тяжело помыть? Почему я должен за тебя… Музыка просто. Я отключил ненужный слух, слышал эту песню сотни раз, и превратился в зрение — жадное, вбирающее. Залюбовался тем, как мой Слава распинается. Его гневно сверкающими зелеными глазами в длинных, черных ресницах, нахмуренными густыми темными бровями, движениями чувственного, четко очерченного рта, выступившим на скулах румянцем, щетинкой на подбородке, вздымающейся под футболкой в такт дыхания широкой, мускулистой грудной клеткой… Невозможный красавец мой морпех. А я — счастливое существо, что отхватил себе у судьбы такого парня. Другие, вон, живут с отрастившими пивные брюшки, обрюзгшими от пьянства страшилами… Доперший по моему помутневшему, расфокусировавшемуся взгляду и явно сладострастному стону, что я выпал в астрал и более не доступен разумом, Слава резко оборвал фонтан поучений. Прищурился, оценивая возможные выгоды. Блядь… Когда он смотрит подобным образом, коленки подкашиваются. И я, даже если до этого не был готов, то уже сразу готов. Прямо в ванной, у стенки, или на полу, или — наклонившись над раковиной, в скрюченной, неудобной и болезненной для моего живота, в который при толчках врезается эмалевый край, позе «зю»… — Котя… О, мой морпех, ты невыносимо хорош. Я тебя люблю, ты не знаешь, насколько сильно. Вот здесь и люблю, жестко приплющенный к холодной кафельной перегородке. Твои губы почти грубо засасывают мой предвкушающий стон вместе с моим языком, горячие, требовательные ладони скользят по бедрам, хватко сминают ягодицы через джинсы. Еще… Еще, умоляю… Я тебя умоляю, я, твой нежный, трепетный и растекающийся лужицей Котя-уке, не умеющий вставлять одеяла в пододеяльники вдоль. Зато умеешь ты, и не только пододеяльники… Да…