У моей весны есть имена

       Выйдя из ванной комнаты, не удивился, не обнаружив Брайана дома.       Да и чего можно было ожидать от человека, в чьей лексической системе напрочь отсутствовали слова, обозначающие привязанность, романтические отношения, нежность, любовь. И не только они — любые лакуны, призванные свидетельствовать о его слабости перед кем-либо в целом и мной, Джастином Тейлором, в частности.       Сегодняшнее сопротивление нелегко далось мне и, чтобы успокоиться, с ложным усердием бросился рисовать ставшего ненавистным за последнее время Гнева — пусть хотя бы Новотны порадуется. Но не выдержав напора, карандаш сломался во взвинченных пальцах. Не найдя на столе другого, принялся с остервенением ворошить содержимое ящиков письменного стола. Где же они все?!       Нижний не открывался. Да с хрена ли, Брай? С каких пор ты стал запирать что-либо в этом доме? Со злобой я рванул ящик на себя, он поддался, оставив на память ручку в крепко зажатом кулаке.       Что же там... Коробочка, перевязанная знакомой красной лентой, и несколько скомканных листов бумаги, развернув которые, в изумлении замер: красивым размашистым почерком с сильным характерным наклоном влево в разных местах и вариациях было выведено на пробу «С днём рождения, мелочь» (зачёркнуто), «Невыносимому пиздёнышу» (зачёркнуто), «Сладкому доставале» (зачёркнуто), «Любимому Джастину» (зачёркнуто основательно).       Уронив листки на пол, дрожащими руками начал развязывать коробку и, в нетерпении сорвав крышку, увидел на дне серебряный медальон. Я смотрел и смотрел на него, набираясь сил и мужества заглянуть в закрытый от всех, и, видимо, теперь уже навсегда и от меня, запретный Мир Брайана Кинни.       Наконец, решительно втянув в себя спасительный глоток воздуха, я бросился вниз со своего личного обрыва и, подлетая к земле, за секунду до того, как зажмурить глаза и неизбежно быть раздавленным насмерть, схватил побрякушку и торопливо раскрыл створки, обнаружив внутри маленькую фотографию улыбающегося Кинни.       Под подарком лежала карточка, на обороте которой, уже задыхаясь от слёз, я с трудом смог прочитать: «С днём рождения, Солнышко! Непросто дарить то, что уже давно и безраздельно принадлежит только тебе одному».       Отступивший было на второй план раздражающий образ бывшего возлюбленного начал явственно проявляться в душе́ густыми пастозными мазками, обретая рельеф и силу, затмевая собой и яростно вытесняя надоедливого Итана вместе со всей его внезапно ставшей абсолютно ненужной скрипичной ерундой; с каждой последующей секундой полностью и безоговорочно возвращая себе все права на меня.