Carte blanche, Mr. Siemens

Глаза мечутся, буквально, по всей палате. Я смотрю то на капельницу, то на стены, то в окно... И только в последнюю очередь на самого Глеба. Я никогда, правда, никогда ещё не видела его таким растерянным. Он вроде старается улыбнуться, что-то сказать мне глазами, а я... я изо всех сил сейчас стараюсь не разреветься прямо здесь. Да что уж там, в голос зарыдать. Не хватало ещё того, чтобы меня из палаты вывели... И я сдерживаюсь. Сдерживаюсь, как могу. Только однократно всхлипываю, опуская голову и вставая за желанием покинуть эту палату, дабы выйти на улицу и пропустить через лёгкие сигаретный дым. Только вот встать не успеваю. Его рука слабо, но всё же сжимает мою, и я остаюсь на месте, вновь поднимая на него взгляд. Он чуть взволнован, серьёзен, он держит невозмутимый вид на своём лице ещё секунд десять, пока окончательно не теряет над собой контроль и расплывается в широкой улыбке, наплевав, видимо, на боль в разбитой губе и заходясь смехом. — Блять, Кескевич, поверила, что ли??? Сука. Мать твою. Блять. Господь, если ты там, и слышишь меня сейчас, то прошу — дай мне силы, чтобы не прибить этого напыщенного придурка! Точнее, чтобы не добить, ибо соблазн настолько велик, что я замахиваюсь, но вместо этого просто соскакиваю с места, отлетая от его койки и выкрикивая на всю палату истошное "Да чтоб тебя!!!" Спасибо, Господь. Глеб жив сейчас благодаря тебе. Я зачем-то начинаю нервно вышагивать по палате, от окна до двери, и обратно. Фыркаю, плююсь, запуская пальцы в волосы, пока над моим поведением блондин тихо угарает под своей долбанной капельницей. Смешно тебе значит, да? Осёл! Я хочу подойти к нему, отвесить знатную оплеуху, спросить, какого чёрта он так издевается над моими натянутыми, как канат, нервами, да и попросту знать, почему ему взбрела в голову такая гениальная шутка в такое неподходящее время? Но потом на секунду останавливаюсь, выдыхаю, ответ приходит сам собой. Потому что Миронов. — Я, — делаю шаг к нему, — тебя, — выставляю руку, тыкая в него пальчиком, — ненавижу, — и вру. — Да ладно тебе, ну круто же получилось? — круто получатся твои похороны, если ещё раз так пошутишь. — Это не смешно. — Интересно, значит ли тот факт, что улыбка начинает возвращаться на моё лицо, что я противоречу сама себе? — Я накажу тебя за такое наглое враньё. — Я сама себя наказала, когда поверила твоим бессовестным глазам. — А я прибью тебя за то, что оставил меня на Рождество без мандарин и вина. Фух. Кажется, дыхание восстановлено. Этот кретин ещё в силах травить свои шуточки, а значит — всё не так уж и плохо. И прав ведь был его врач, когда говорил, что голова сильно пострадала. Только отбитый может придумать такое издевательство над чужим мозгом... — Всё в порядке? — в палату медленно заплывает Депо. Следом за ним и Наташа. — Нет. — Плавно разворачиваюсь к ним, скрещивая на груди руки, пока они с вопросительным видом ожидают дальнейших объяснений. — Я встречаюсь с долбоёбом. И пока пролетевшие через мою парочку смешки отозвались и на мне, Миронов вопрошающе поднял бровь, повышая тон. — Так мы всё-таки встречаемся? Ну уж нет. Нет-нет-нет! Вы оставайтесь все в этой палате, а я, пожалуй, пойду пройдусь до курилки, дабы посчитать, сколько раз за этот день я осталась в дураках. На выходе с этажа я встречаю вылетающих из лифта Дэна с Юлей. Перепуганная пара глаз смотрит на меня с удивлением, а я просто кидаю взгляд в сторону палаты Глеба, кивая парочке и произнося сухое "Пятая". Сама же потихоньку изымаю из кармана пачку сигарет, нащупывая второй рукой зажигалку. И ведь подумать же только! Так всё во мне перевернуть парочкой своих слов! Уму не постижимо... Наверное, прав всё-таки был, когда говорил мне, что мой школьный год будет весёлым. Ещё какой весёлый, блять. Добавилось не только веселья, но ещё нервный тик и желание убивать. Чёрт бы побрал этого... ну этого... с шикарной задницей. Улыбаюсь, обнимая губами фильтр и пуская в лёгкие ментоловый дым. Выдыхаю. Надо будет не забыть поблагодарить всевышнего, а заодно спросить у него, за что мне всё это. *** Обычно, каникулы пролетали, как стая птиц над головой, но не в этот раз. Дни тянулись один за другим несвойственно долго, словно растягивая своё пребывание на как можно большее время. В больнице мы составляли компанию Миронову посменно. Он хоть и браво держался, но по голове ему прилетело сильно, что сказалось на его частых головокружениях, когда он запросто мог рухнуть без какой-либо поддержки. К слову, школьные будни пришли неминуемо. Иногда я даже поражалась тому, что после героически выдержанного на уроках времени я находила в себе силы и бежала по магазинам, закупаясь продуктами. После же неслась домой, заручаясь Наташиной помощью в кулинарных делах. Ну а после уже топала до остановки, где по привычке ловила ртом мелкие снежинки в ожидании автобуса. Вот и сегодня, стойко пересидев урок истории в сопровождении монотонного голоса престарелого препода, я наспех накинула куртку, даже не удосуживаясь застегнуться. Так же быстро я покинула пределы школы, забегая по дороге в магазин и набирая целый пакет разных вкусностей. Снова быстрый шаг, снова порог Артёмовского дома, и снова я едва успеваю разуться, залетая на кухню и с грохотом укладывая на стол пакет. — Наташ! — зову свою мадам, попутно стягивая с себя шарф. — Поможешь шарлотку сделать? — шарф летит в сторону дивана, а я уже полностью отдаю себя холодильнику, распределяя по полкам купленное. — Обожаю шарлотку. Сперва я улыбаюсь, потом резко замираю, потом веду бровью, а потом только подпрыгиваю на месте, разворачиваясь, и замечая далеко не Наташу. — И чай с молоком, если можно. — Молока нет... — шепчу, будто боюсь разбудить кого-то. Ну, или нарушить чей-то покой. Свой, скорее всего. Желанный такой, который посылает мне мозг сразу же, как я вижу перед собой того, к кому так спешила. — Я огорчён. — О чём, кстати, выражение его лица абсолютно не говорит. А вот я всё ещё продолжаю стоять возле дверцы холодильника, будто совсем не хочу кинуться на него и закричать, как же я, чёрт возьми, рада, что он наконец здесь. — Придётся тебе дать мне кое-что другое. Делая навстречу шаг первым, он оказывается рядом совсем скоро, в считанные секунды. Без всяких слов берёт меня за руку, ведёт за собой. Чуть виляет, видимо, не до конца вернув свои силы. Да и его хватка на моей руке гораздо слабее, чем обычно. Господи, да наплевать мне на это... — Куда мы? — мы поднимаемся на второй этаж, Нина, что за вопрос? Очевидно ведь, что в магазин, за молоком. Но он всё ещё молчит. Просто заводит меня в комнату, закрывает за нами дверь, и резко меня к той самой двери спиной отпихивает, чуть ли не вжимая в неё. Неприлично близко... — Ты хоть знаешь... — знаю, без слов даже, — как у меня набухали яйца каждый раз, стоило тебе оказаться в моей палате? — я чувствую его дыхание везде: на своей щеке, на шее, возле уха, на губах. Не отвечу. Мой рассудок далеко, и я сейчас не в силах даже кивнуть. — И ты хоть представляешь... — и пока я жадно глотаю каждое слово, его руки уже стягивают с меня свитер, — что я сейчас с тобой сделаю? Всё, что мне удаётся — это единожды отрицательно вильнуть гривой. А дальше — почувствовать силу его хватки где-то в области локтя, почувствовать столкновение своей спины с мягким пледом, что застилает кровать, почувствовать, как теряю контроль над своим телом, которое целиком и полностью переходит в распоряжение нависшему надо мной блондину. И жар... Жар, что разливается где-то внутри, постепенно доходя до сознания и превращая в пепел рамки вседозволенного, которые, к слову, давно потеряли свою силу. Надо будет не забыть поблагодарить свою память за то, что подвела так вовремя, заставив забыть купить это чёртово молоко.