ладонь верблюда

В помещении жёсткие стулья, невыразительные стены без обоев и пара тёплых ламп, безуспешно пытающихся создать уют. Большая часть мебели пылится день за днём, сколько бы её ни протирали, ведь сюда редко заходит кто-то помимо работников. Тусклые буквы меню на стене за кассой постепенно бледнеют ещё больше, оттого их становится всё труднее прочесть, а обновлять никто и не думает. Уныние и пустота пронизали это кафе до фундамента, и странно, что оно до сих пор открыто. Может, поэтому Вару так тянет сюда. После рабочего дня наступает второй такой же, исключением является разве что свобода в выборе места, а потому он с радостью выходит из офиса, направляясь в полузабытое кафе. Где можно задержаться до ухода последнего служащего, и никто ничего не скажет, так как все уже привыкли, смирившись с очередной причудой, не касающейся их самих. Где никто не побеспокоит, ибо попросту не сможет найти это место среди идентично серых домов. Где не так угнетает отсутствие других людей, нежели дома. На работе есть друзья, но у каждого своя жизнь, словно заканчивающаяся по истечении стандартных восьми часов. По щелчку секундной стрелки все будто испаряются, оставляя после себя лишь пустые кресла. Тогда и Вару исчезает, принимаясь за очередной заказ и занимая ожидающий его столик в самом углу, где позади него неудачно поставленное зеркало, а впереди — никого. В плакатах, баннерах и логотипах он может стать собой, ярким и пестрящим красками, будто вывеска круглосуточного цветочного глубокой ночью. Каждый раз Вару принимается рисовать, полный желания найти себя где-то в глубинах белого холста, который раскрывается всё глубже с каждым пикселем, однако лежащее на самом дне ускользает, стоит рисунку закончиться. И всё же это спасает его, вытаскивая из океана повседневности, затёртой до дыр. Вару не хочется быть найденным, он мечтает о том, чтобы не являться потерянным. Ведь мир снаружи четырёх стен кафе давно бросил его. У любого есть лёгкая судьба, ради которой не нужно стараться. Просто жить свою никчёмную жизнь, извергая потоки слов, и однажды среди них найдётся то самое, что приведёт к нескольким буквам на запястье собеседника. У Вару нет и этого. Ни одного символа, лишь непонятный рисунок, похожий на лошадь и динозавра одновременно, словно нацарапанный ребёнком. А потому даже летом он старается надевать одежду с рукавами, в особенно жаркие дни попросту оставаясь дома. Ведь никто не примет его таким, выходящим за правила, установленные самой природой, неумолимой и настолько нормальной, что бросает в дрожь. Никто, кроме того, кто предназначен ему, но об этом Вару и думать тошно. Представить себя с кем-то, кто настолько же отброшен в пустоту, как и он — будто добровольно зайти ещё глубже в ту самую бездну, отделяющую его от жизни, которая могла быть в разы легче, если бы не злосчастный рисунок. Смех мог бы стать естественнее, сожаление — искреннее, а кафе вообще бы не появилось. Отчасти Вару желает этого, однако, оглядываясь на стёртую временем вывеску, он понимает, что не всё в его жизни неудачно.