louder than sirens

Часовая башня вблизи оказалась гораздо краше, чем представлялось Деррену издалека; она устремлялась вверх, тонкая стрелка башни на мощном основании, будто тянувшийся к солнцу росток, и была гораздо выше, чем все постройки вокруг. Смотрелась она невероятно красиво на фоне скованного льдом озера, проблескивавшего золотом и лазурью на солнце. Будь она втиснута среди высоких безликих домов Столицы он бы, пожалуй, её и не заметил среди однотонных стен и кротовой архитектуры - что ж, еще один камень в огород бездушной городской застройки - но здесь, одинокая, будто тянувший шею лебедь, она цепляла взгляд. Стоило признать: Деррену всё больше нравились и красные черепичные крыши местных домов, и какое-то очень средневековое, несовременное сочетание дерева и камня, и маленькие окошки, сквозь которые было видно цветы на подоконниках и ярко пылавший в домах очаг. Здесь, в забытом богом Зоннштаттене можно было почувствовать, что вокруг жили люди - самые разные, самые обычные, из плоти и крови, знавшие друг друга и державшиеся друг за друга как за самую большую ценность. В Столице же Деррену всегда казалось, что он заперт в жестяной коробке, в той самой банке с тараканами, и сквозь бездушные серые стены никто, никто его не услышит. Всё, что человек мог сделать в таком городе - оставить мутноватый след на стекле после себя, которой сразу же затопчут миллионы чужих ног. Деррен сердито прогнал подобные мысли прочь: он сам выбрал Столицу. Ему там нравилось. Нравилось, понятно? Вот закроет дело, вернется обратно, восстановит прежнее положение в участке, женится, наконец - словом, заживет. А тут что? Смотреть всю зиму на заледеневшее озеро и разгонять летом подгулявших гостей города? Вот именно, он никогда такое не выберет. И никогда не поймет людей, совершивших подобный выбор. Он взбежал по высокой каменной лестнице, и, поскользнувшись на верхней площадке, постучал в дверь - тяжелую, деревянную, Деррен таких в Столице почти не видел, там давно всему на смену пришёл бездушный металл. Здесь же тёмное, пропитанное олифой дерево было слегка припорошено снегом, ослепительно-белым на контрастном фоне, и смотрелось тоже неожиданно нарядно, будто зимние праздники всё еще продолжались. Не открывали ему долго, так долго, что он уже успел изучить им же самим оставленные на лестничной площадке следы и полюбоваться широкой, расстилавшейся почти до самого тёмного горизонта полосой снега поверх льда, сковавшего огромное озеро, и темневшими по дальнему краю берега деревьями. Когда же наконец дверь со скрипом приоткрылась, он увидел в полумраке коридора хозяйку дома - совсем молодую, он, если честно, представлял себе кого-то постарше и посолиднее. Разве что это была хозяйская дочь?.. Хотя, впрочем, его это волновало мало. - Добрый день, - Деррен вежливо склонил голову, но ответа так и не дождался. - Мне сказали, что это единственное место, где я мог бы снять комнату в такое время года. Та коротко кивнула, всё так же стоя за порогом и пристально разглядывая самого Деррена. Он неохотно похлопал себя по карманам и выудил оттуда удостоверение. - Я из Столичной полиции, поверьте, я не причиню вам никаких хлопот. Мне бы место для ночлега на несколько дней, только и всего. Судя по выражению лица хозяйки, та предполагала ровно обратное насчёт хлопот, особенно после того как она внимательно изучила его удостоверение. Что ж, Деррену было не привыкать. “Проходите” - наконец, сообщила она на языке жестов, и Деррен ощутил моментальную вспышку досадливого стыда, даже захотелось отвесить себе хороший подзатыльник: это же надо, ничего не заметил, не догадался и так и стоял, ждал, пока она заговорит. Сколько по работе общался с потерявшими голос, а тут расслабился в этой сельской глуши и не узнал онемевшую по манере держаться - всегда, после первых же недель у людей появлялось что-то неуловимое, то ли в лице, то ли в жестикуляции, что позволяло сразу понять, что человек лишился голоса и учится временно с этим жить. По крайней мере, Деррену казалось, что он научился распознавать это каким-то шестым чувством. Или, быть может, она потеряла голос буквально на днях, и узнавать пока было нечего?.. Черт с ним, какая, в конце концов, была разница, если он уже ошибся? - Спасибо, - наконец, поблагодарил он и шагнул внутрь. Его легонько обдало нежным ароматом фиалок - Деррен не любил духи, многие женщины носили обычно что-то слишком агрессивное, или слишком сладкое, цветочное, но эти оказались ненавязчивыми, даже почти приятными посреди зимней снежной белизны. - Давно переболели? - со всем доступным ему сочувствием спросил он у хозяйки, жестом велевшей следовать за ним. Та только пожала плечами, не оборачиваясь. Деррена с каждой секундой все острее охватывало ощущение полного провала. Мосты не то что не удавалось навести, они, ещё призрачные, пылали, словно уничтоженные отступающей армией. - Я в детстве тоже один раз эту дрянь подхватил, потом два месяца разговаривать не мог, - дерьмо, тут же мысленно выругался Деррен, звучало не слишком-то похоже на ободрение. - Так что, мисс, может, вы предпочтёте, чтобы я тоже перешел на жесты? Та решительно помотала головой, и Деррен был готов застонать от отчаяния. Вообще-то, предложить общаться языком жестов потерявшему голос считалось хорошим тоном - вдруг тот слишком переживал из-за временной немоты? Но у Деррена только нарастало ощущение, что он допускал ошибку за ошибкой, окончательно лишая себя возможности наладить диалог. Хороший детектив должен быть в состоянии наладить диалог практически с кем угодно - этому учили в первые же дни в полицейской академии. Комната, в которую его привели, оказалась очень просторной и светлой - в потолок и стены были вделаны огромные круглые окна со сложно сплетенными решетками, и медленно клонившееся к закату солнце заливало комнату нежно рыжевшим сиянием. Деррен в одно из окон мог видеть, как оно медленно скатывалось к линии горизонта по ту сторону озера, расцвечивая нетронутый блестящий лед сотней тёплых оттенков. “Это гостевая комната”, - сообщила хозяйка дома, наконец, обернувшись. - “Когда у меня больше постояльцев, многие собираются здесь по вечерам. Мои комнаты и часовая мастерская наверху, туда попрошу вас без особой необходимости не подниматься”. Деррен торопливо поставил чемодан на пол и внимательно следил за тем, что она говорила - пальцы её порхали очень быстро, Деррен не слишком хорошо успевал за ней. Конечно, при работе с населением ему то и дело приходилось пользоваться жестовым языком, но в такие моменты он жалел, что был не слишком-то усерден в его изучении. Впрочем, и говоривших на нём так свободно он встречал нечасто - обычно из-за болезни голос пропадал всего на несколько месяцев, за которые человек успевал овладеть только самым необходимым. Может, девушка была и вовсе немой, по-настоящему? Деррен отмахнулся от этой мысли: он сюда не своих арендодателей приехал выводить на чистую воду, были дела, действительно не терпевшие отлагательств. Всё, что ему нужно было здесь - койка в тёплом углу. “Рядом кухня. Она общая, я тоже ей пользуюсь. Можете в любое время готовить сами, но завтраки и ужин я обычно готовлю на всех своих постояльцев. Ваша комната будет этажом ниже, выбирайте любую”. Когда она наконец закончила раздраженно жестикулировать - он, кажется, действительно чем-то ей не приглянулся с самого первого момента и она не была ему рада, даже как случайному источнику дохода в этот глухой сезон - он наконец смог перестать следить за её торопливыми пальцами и разглядеть её саму в косых лучах заходящего солнца. Она действительно была очень молода - лет двадцать с небольшим - и вполне хороша собой, но, кажется, её решительно не заботило, какое впечатление она производит - и наверное поэтому в том, как она держалась, как смотрела, чувствовалось что-то такое, что-то, из-за чего с трудом выходило отвести взгляд. И глаза у неё действительно в тот момент были изумительно хороши - светлые, еще ярче сияющие в свете умирающего дня, с темной каемкой по самому краю радужки. Тёмные волосы волнами ложились на плечи - платье у неё было строгое, с высоким закрытым воротничком, пышной юбкой и такими же пышными рукавами. Деррен ничего не понимал в платьях, но ей оно шло, и это видеть он мог. Она, однако, мало была похожа на тех красоток, что он видел на рекламных афишах - у неё не было осиной талии или тоненьких ладошек, лицо было достаточно широкоскулым, с высоким лбом, так что светлые глаза её из-за этого все время казались как-то неуловимо насмешливо сощуренными, и Деррен всё ждал, когда по её тонким губам наконец скользнёт ироничная улыбка, дополняя выражение глаз. Но девушка была совершенно серьезна. - Как вас зовут? - наконец, спохватился он. “Мэйлин”, - по буквам сложила та ему собственное имя. - “Вас?”. - Деррен. Деррен Спаркс. Я из Столицы, но это я уже говорил. Меня прислали помочь с расследованием ночного убийства. Та слегка изменилась в лице. Видимо, уже наслышана. “Быстро они”. - Стараемся работать оперативно. Но и понятно - дело… странное. Думаю, вы и сами знаете. Та медленно покачала головой, но Деррен так и не понял, что та имела в виду - то ли говорила, что не так уж много знает, то ли что-то другое. “Как думаете”, не слишком уверенно начала она. “Это единичный случай?”. - Хочется надеяться, - Деррену действительно хотелось. - В конце концов, до этого несколько лет за пределами Столицы в Центре не случалось ничего и вполовину настолько серьезного, а серийный убийца наверняка так или иначе проявил бы себя раньше. Мэйлин медленно кивнула - хотя, кажется, кивала она больше своим собственным мыслям, чем не слишком обнадеживающим заявлениям какого-то столичного сноба - Деррен действительно не питал иллюзий насчет того, как она на него смотрела. Впрочем, это была одна из сторон работы, с которыми он давно свыкся - как говорили, “полицейский - не столовое серебро, чтобы всем нравиться”. - Если вы вспомните вдруг о чем-то подозрительном - мало ли, кто-то переехал в город недавно, или кто находил замученных животных - буду крайне признателен. А так - не беспокойтесь. “Где нашли тело?”, - спросила та торопливо, облизывая бледные губы. Пальцы у неё были крупные и очень сноровистые, так и мелькали - наверное, по-другому у часовых дел мастера быть и не могло. Стоило ли ей сообщать о верхних галереях, просто чтобы удовлетворить чужое любопыство?.. Знал он всяких - бледные от волнения и нервного возбуждения, жаждут грязных подробностей, чтобы потом еще два вечера сладострастно трястись от страха. Но Мэйлин совсем не выглядела нервной сплетнице, а Деррен их давно уже распознавал по первым же ноткам экзальтированного интереса. - На одной из верхних галерей между крыш. Та посмотрела на него настолько изумленно, что стало ясно - слухи пока не успели разлететься по городу, будто пожар, с рёвом сжирающий всё на своём пути - стоит сказать, он по опыту всё-таки ждал именно этого. Но это, конечно, было следствию только на руку: а то вдруг проснулся бы еще и подражатель, множа трупы?.. Нежный светлый снег Зоннштаттена тогда еще ярче расцвёл бы кровавыми пятнами, и историю бы точно замять не удалось, и престиж курортного города бы неизбежно упал. Хотя, конечно, в будущие сезоны Зоннштаттен начал бы привлекать вместо этого весьма определённый контингент. - У вас, кстати, есть отсюда выход наверх? “Нет”, - ответила та. “Но с нашего чердака видно верхний ярус ближайших кварталов”. Деррен задумчиво поблагодарил. К сожалению, пока это ему совершенно никак не могло помочь. - Кстати, Мэйлин, - как можно вежливее обратился он к ней. - Вы не знаете, умеет ли кто-нибудь лазить по верхним галереям? По перилам, например. Или спускаться вниз не через чужие дома? А еще лучше - забираться на них? Мальчишки? Или воры? Что-то подобное доводилось видеть? Мэйлин серьезно задумалась - и, пожалуй, это было хорошим знаком. Люди, дававшие ответ слишком быстро, часто просто не давали себе труда рассмотреть несколько дополнительных, неочевидных возможностей - Деррен же такими вещами пренебрегать никак не мог. “Боюсь, вот так сразу не могу сказать. Кражи бывают редко, действительно многие лезут через чердак, но вряд ли они карабкаются на галереи снизу”, - наконец, закончила она. “Давайте-ка пока выберем вам комнату”. Последнее, удивительно, было сказано уже без первоначального оттенка раздражения - кажется, её все же заставил слегка смягчить своё отношение тот факт, что он приехал заниматься действительно важным делом, а не просто копаться в сонной жизни крохотного городка. Её родного городка. Деррен, в общем-то, понимал её неприязнь - он знал, какие батареи скелетов выстраивались в шкафах жителей самых маленьких городков, во многом именно потому, что все так или иначе были друг с другом связаны - а чем больше контактов было между людьми, тем больше была вероятность зарождения неприятных тайн между ними. Наверняка и у самой Мэйлин были какие-нибудь неприятные воспоминания, которые бы не хотелось придавать огласке. У Деррена, вот например, были. Она указала ему на одну из парных винтовых лестниц, спускавшуюся вниз к гостевым комнатам и предложила следовать за ней. Глядя на её ровную осанку и мягко блестевшие в тусклом свете волосы, Деррен даже на секунду примерил на себя мысль о коротком командировочном увлечении. Мэйлин действительно приковывала к себе его взгляд; так может быть - только может быть - он мог бы встретить в своей вынужденной поездке милую девушку, которая бы действительно ему приглянулась?.. Это было бы так хорошо, так… нормально. Все в участке хвастались подобными интрижками. А потом вернулся бы в город к невесте, с которой уже почти были завершены переговоры, заключил бы выгодный брак и жил бы себе спокойно. С полным ощущением, что у него - всё как у людей. А не как тогда, в тот… Он потряс головой, окорачивая собственные мысли, и поспешил вниз по ступенькам, каждый шаг на которых отдавался гулким металлическим эхом. Мэйлин уже почти скрылась из виду, и он зачем-то окликнул её - просто чтобы что-то сказать, чтобы отвлечь собственные мысли от старой, но так и не забытой чертовой истории: - Спасибо еще раз, мисс. Во сколько вы обычно ужинаете? Не хотелось бы нарушать ваш привычный распорядок. К вечеру, когда стрелки часов медленно переползли отметку в девять часов, Деррен устал так, что у него было полное ощущение, будто его переехал один из ненавистных ему поездов. Местные разговаривать с ним отказывались. Смотрели на него подозрительно, вежливо кивали, предлагали выпить чашечку чая - но дальше глухо: ничего не видели, ничего не слышали, ни единого подозрительного шороха или незнакомца. Убитая девушка, по их словам, была невероятной умницей - тихая, улыбчивая, ни единого дурного слова от неё никто не слышал, даже в хоре церковном пела. Друзей мало, ухажеров и того меньше - и всё тоже очень, очень приличные молодые люди. В ночь, когда она погибла, - Деррену пришлось провести тягостные полчаса в окружении огромного безутешного семейства Нины, чтобы это выяснить - Нина отправилась к подругам на ночь. Девушки, как выяснилось, собирались вместе довольно часто, и Нина предпочитала добираться туда верхними галереями. Только в этот раз она до нужного чердака не добралась. Собственно, тревогу подняли её подруги - Нина редко опаздывала, и уж точно не могла задержаться больше, чем на час, она бы тогда предупредила; её дом стоял совсем неподалеку от дома Рози, у которой они собирались в тот вечер. Рози, не находя себе места от тревоги, вышла на галерею с фонарем - поглядеть, не идет ли Нина, не горит ли свет в её чердачном окне. И буквально на соседнем переходе обнаружила залитое кровью тело. Деррен до сих пор помнил, как дрожали пальцы Рози - девушка, кстати, была высокой и бледной, совсем не похожей на своё имя - когда та рваными жестами рассказывала ему об этом. О том, как сначала не поняла, что случилось - кровь в блеклом лунном свете казалась такой тёмной, совсем не похожей на кровь, и у Нины было такое счастливое лицо, когда она сидела, привалившись к перилам, что Рози долго стояла над ней с фонарём, прежде чем во вспышке внезапного осознания попыталась закричать от ужаса. И снова сорвала едва начавший восстанавливаться голос. Вечером, после ужина, прошедшего в молчании - каком-то неуловимо напряженном, как ему показалось - он старательно подшил к делу свежий отчёт о допросе свидетельницы. Это действительно были следы зимних сапог Рози на осмотренной им галерее - Деррен даже проверил рельеф подошвы, когда был у неё в доме. И кровь на ней тоже нашел - совсем немного, Рози наступила в окровавленный снег только носком одного сапога, прежде чем догадалась, что же произошло. Итак. Единственные следы - кроме следов самой Нины - найденные у тела, принадлежали обнаружившей труп Рози. Никаких других следов никто так и не смог найти, снег выглядел абсолютно нетронутым, как Деррену и показалось - в отчёте была даже приложена зернёная черно-белая фотография. Если честно, Деррен и такого не ждал от маленького полицейского участка. У них в участке снимать место преступления начали лет десять назад, и то не каждое - хотя, конечно, тут дело всё же было особенное, заслужившее хотя бы одной фотографической карточки. Закончив, наконец, с бумажной работой, Деррен потянулся, разминая плечи, и решительно распахнул заднюю дверь, выходившую, по его расчетам, прямо на озеро. Он всегда начинал подшивать материалы к делу с первого же дня, даже когда их почти не было, потому что иначе потом его могла погрести под собственном весом неумолимая бюрократическая махина, требовавшая скрупулезного ведения документации, и теперь он чувствовал себя наконец свободным - по крайней мере, на этот вечер. Дверь поддалась легко, почти без скрипа распахиваясь наружу под его ладонью. И за ней Деррен с удивлением увидел уходившие вглубь озера на добрый десяток метров мостки. Или это был причал?.. Деррен до сих пор не понимал, была ли между этими двумя понятиями разница - он никогда как-то не жил у воды. В ночном сумраке лёд на озере темнел черным зеркалом, свежий ледяной воздух невероятно бодрил. Настолько, что Деррен, наконец, вытащил из гравированного портсигара сигарету и с наслаждением затянулся, прикурив от керосинового фонаря, который он предусмотрительно взял с собой на мостки. Небо над головой было по-прежнему не по-столичному ясным, не затянутым паром и дымом, и Деррен с каким-то почти детским изумлением разглядывал раскинувшуюся над головой молочную крошку звёзд. Закрыв дверцу фонаря и поставив его обратно рядом с собой, Деррен опустился на дощатый настил, расчистив его от снега. Фонарь отбрасывал вокруг подрагивающие золотые круги света, сигаретный дым был крепким и знакомым - удивительно, как хорошо могло быть человеку из-за таких простых вещей. Здесь было так тихо и так пусто, в этом городе, как не бывало в шумной и перегруженной Столице, никогда по-настоящему не отходившей ко сну. Так тихо и так пусто, что первые часы это Деррена даже напрягало - отвлекало уж так точно - и он чувствовал глубокую растерянность из-за того, что взгляд не цеплялся постоянно за сплетения металла и кирпича, не упирался в мутный городской туман, не спотыкался о множество острых антенн, пронзавших небеса, как там, в мегаполисе, не соскальзывал на мутные силуэты служебных и рейсовых цеппелинов в небе. Но сейчас, когда догорали последние часы этого долгого, неуловимо безумного дня, Деррен впервые смог расслабиться. И взгляд, теперь бездумно блуждавший по чернильно-атласной синеве ночного неба, по голубевшему вокруг нетронутому снегу, позволял ощутить удивительное спокойствие. Да, дело выглядело чертовски нехорошо, местные жители не желали с ним откровенничать, а хозяйка, сдавшая ему комнаты, всё-таки явно воспринимала его без особой приязни - но разве это было важно, когда он вдруг мог впервые за долгое время остановиться, замереть и ощутить мерцавший в его груди уголёк жизни?.. Деррен не знал, сколько времени он просидел вот так, медленно затягиваясь и рассеянно скользя взглядом по тьме вокруг, когда невдалеке показался ещё один золотой светлячок фонаря. Кажется, со свечой накаливания, а не как у него, старая раздолбанная керосинка, найденная в снятой им комнате. Деррен понаблюдал еще и спрыгнул на лёд - тот даже не хрустнул под ногами, крепкий, промерзший на добрый метр в глубину. Медленно прошел по запорошенному скользкому льду в сторону мерцавшего на берегу фонаря, пока не оказался совсем рядом. Чужой фонарь был осторожно поставлен в снег, а у самой кромки берега кто-то - кажется, девушка - набирал воду из-под расколотого льда. Если честно, даже смотреть на это было чертовски холодно. - Хорошего вечера, - крикнул Деррен. Та подняла голову, с изумлением глядя на Деррена, но потом ответила: - И вам, - голос у неё был очень приятный. - Мне кажется, мы не знакомы, - сказала она это, впрочем, безо всякой неприязни и продолжила набирать ледяную воду из озера. - Приехал утренним поездом из Столицы, - просто согласился Деррен. Приятно было в кои-то веки не встречать подозрительности в собеседнике. - Я из полиции, здесь по делам, - на всякий случай, сразу сознался он. Обычно, как он заметил, неприязнь у людей вызывал именно этот факт. Но девушку подобное признание совершенно, кажется, не смутило. - Из Столицы? Здорово как, - она поставила первое ведро рядом с собой, полное до краев ледяной водой, передохнула и отвела волосы со лба тыльной стороной ладони. Взяла в руки второе. - Она наверное огромная, тут вам всё после нее должно наверное игрушечным казаться. - Немного. Но у вас тут так красиво, понятно, почему многие каждый отпуск стремятся здесь проводить, - возразил Деррен совершенно искренне и подошел еще ближе, не зная, как предложить ей свою помощь. Морозить руки в воде не хотелось, конечно, но ведра казались тяжелыми. - Тоже живете тут, на берегу? Вам далеко нести? - Рядом совсем, - та пожала плечами и выставила на заснеженный берег второе ведро. Было слышно, как вода плескалась о его деревянные стенки. Деррен о таком, кажется, читал только в книгах - он, сколько себя помнил, всегда жил в домах с водопроводом. - Вы всегда так воду носите? - не удержался он от вопроса. Девушка только рассмеялась и покачала головой: - Сегодня к вечеру трубу прорвало, починят только утром, а сегодня без воды все-таки никак. Она, раскрасневшаяся на морозе, легко поднялась на ноги и подхватила вёдра - Деррену мгновенно стало очень совестно. - Позволите? - он догнал её и жестом попросил у неё ведра. Та, поколебавшись, снова вдруг рассмеялась: - Так вот оно какое, столичное воспитание? Ну спасибо, держите, - она протянула ему одно из вёдер, и Деррен двинулся вслед за ней по узкой крутой тропинке в приятной тишине. Скрипел снег под ногами, тихо плескалась вода в ведре, то и дело брызгая ему на штаны, металлическая ручка ведра казалась обжигающе-холодной, с неба медленно опускались крупные снежные хлопья ему на плечи, и Деррен в эту секунду чувствовал себя практически счастливым. Словно действительно вернулся в свое тихое детство, и в эту секунду мысли о детстве не вызывали привычного отторжения. Утренний кофе и яичница с поджаренной колбасой пахли великолепно - еще накануне вечером Деррен выяснил, что на завтраки и ужины к Мэйлин он опаздывать ни в коем случае не станет, даже если она возьмёт за правило за едой в тягостном молчании прожигать в нём дыры взглядом. Хотя на самом деле ничего такого вчера и не случилось - они даже вели какую-то ничего не значащую светскую беседу за ужином; просто Деррен до сих пор помнил первые секунды их знакомства и ту холодность, которую поначалу проявила Мэйлин - и, привыкнув на всякий случай ждать от жизни худшего, вполне готов был столкнуться с ней снова. Потому что её мотивация временами совершенно ускользала от него - то ли в дело вступала загадочная женская душа, то ли Деррену просто отчаянно не хватало её голоса, интонаций, чтобы улавливать настоящее к нему отношение. Что ни говори, Деррен всегда больше полагался на слух, чем на зрение. Да и свет на кухне был не слишком ярким - так что ужинали они в легком полумраке, где в центре неровного пятна света от новомодной лампы накаливания оказывался скорее обеденный стол, чем они сами. Зато что его удивило - абсолютная неформальность ужина при всей кажущейся серьезности самой Мэйлин. От таких, как она, можно было ожидать нескольких приборов к еде и сложных, стремительно устаревавших манер или строгого перечня тем, подходивших к каждому приему пищи - погода, финансовое положение в стране, падение нравов и летний отдых - но Мэйлин просто ела и достаточно благодушно взирала на все его попытки завести разговор, изредка что-то отвечая: для этого ей приходилось откладывать в сторону приборы. Теперь же, за завтраком, Мэйлин молча налила ему чашку кофе и сама уселась напротив, аккуратными точными движениями ножа разделяя яичницу на кусочки и не демонстрируя решительно никакой враждебности. “Как спали на новом месте?”, - через какое-то время поинтересовалась она, отложив вилку и нож в сторону. Локти над столом она держала с каким-то почти аристократическим достоинством, и Деррен невольно вспоминал о собственных манерах. И о собственных ожиданиях. - Отлично, спасибо, - Деррен не врал. После того, как он ночью помог улыбчивой незнакомке - её звали Лисбет, как потом выяснилось, - натаскать воды из озера и случайно засиделся с ней на крылечке её дома, разговаривая о Зоннштаттене и его жителях, спал он как убитый. И воздух здесь был такой чистый и живой, что сны ему снились фантастически яркие, как будто ему снова было десять, а не в три с небольшим раза больше - и как будто ни одно из разочарований этой жизни его еще не успело настигнуть. Какое-то время завтрак сопровождал только легкий стук вилок о тарелки. - Знаете, Мэйлин, не могу больше молчать о важном, - сознался Деррен, моментально привлекая её настороженное внимание. Выдержав театральную паузу, он продолжил. - Мне очень нравится, как вы готовите. Она неожиданно ухмыльнулась самым уголком губ, давая понять, что оценила его драматизм - и Деррен заметил, такой улыбки он у неё еще не видел. Это был добрый знак, верно? Может, к завтрашнему утру она и вовсе оттает? “Что собираетесь делать сегодня?”, спросила она, допив свой чертовски крепкий кофе и отставив посуду в сторону. Впервые его попробовав, Деррен ждал, что она станет разбавлять его молоком и пить из крохотной чашечки, но Мэйлин, кажется, пила его даже без сахара - зато из самой большой чашки в доме. Вот вам и юная утончённая барышня. Деррен очередной раз строго напомнил себе не судить людей по первым впечатлениям - те частенько подводили в работе, этому будущих детективов тоже учили в первые же дни. Он в ответ на её вопрос только пожал плечами: - Надо сходить забрать медицинское заключение, потом, наверное, возьму Алистера - пойдем опрашивать свидетелей. Со мной одним, как известно, они разговаривать не хотят. Не жалуют чужаков, - теперь наступила его очередь ухмыляться. Ему казалось, она на такой не слишком завуалированный реверанс в её сторону не обидится. Мэйлин даже глазом не моргнула, только улыбнулась той самой улыбкой со вздёрнутым уголком губ и легонько пожала плечами. - А вы чем заняты в такое время года? “Делаю часы и другие часовые приборы, летом будет не до того. Туристы, сдача комнат, ремонт сломавшихся на отдыхе механизмов”. Деррен хотел спросить ей о чём-то еще, когда раздался приглушенный звон колокольчика этажом ниже - кто-то пришел. Он сам, кстати, накануне обледеневший звонок не заметил, так и стучал в дверь как дурак. Мэйлин вскинула голову и вопросительно приподняла бровь - мол, это не к вам? - Никого не ждете? “Нет. Вы?”. - Тоже нет, - Деррен с сожалением вздохнул и отложил в сторону вилку и нож. - Я схожу? “Спасибо”. Деррен быстро сбежал по ступеням второй лестницы - не той, что вела к гостевым комнатам - и спустился в узкий коридор прихожей. На пороге стоял Алистер, неуверенно нахохлившись - приподняв плечи и спрятав свой тонкий нос в пышный шарф крупной вязки. Шарф, кстати, невероятно шёл к его дымчато-серым глазам. Деррен чертыхнулся - ну вот почему он замечает сейчас такие вещи, да еще и в такой пугающе поэтичной форме, а когда накануне ночью рядом с ним сидела очаровательная Лисбет, он просто слушал её, рассеянно вглядываясь в звёздное небо над головой, и совсем не думал о том, как она выглядит или каким на ощупь окажется её теплое зимнее платье?.. Разве что к Мэйлин его взгляд прикипал ровно так же. - Да? - коротко поинтересовался он, уже заранее чувствуя, что он не хочет слышать принесенные ему столь ранним утром вести. Деррен поёжился - на улице стоял трескучий мороз и холод стремительно пробирался Деррену под тонкую рубашку. - Еще один труп, - печально сообщил Алистер. - Тоже ночью, тоже девушка, всего в паре улиц отсюда. - Тоже сердце? Алистер кивнул. - Её звали Лисбет Майлз. И, сэр, инспектор Рейнольдс просил отправиться на место преступления как можно скорее. Лисбет. В паре улиц отсюда. Вряд ли тут жила еще одна Лисбет, тем более, он сам вчера видел её ночью на улице - а значит, её мог заприметить и убийца. Деррен, не стесняясь в выражениях, грязно выругался, коротким жестом велел Алистеру ждать его здесь и бросился в дом за пальто: на улице действительно было чертовски холодно. В голове у него была дурная каша из мыслей, мешавшая чёткому, последовательному анализу, и оставалось только надеяться, что морозный воздух приведёт его в чувство. Что он сможет сосредоточиться на чём-то, кроме мысли о том, что бедная Лисбет Майлз больше никогда не придёт набирать воду из озера.