Чужое имя

      — Ты с ума сошёл! Женился на дикарке безо всякого предупреждения, так ещё и обрюхатил её, — женщина по ту сторону тяжёлого пурпурного полога, затканного золотом, злобно шипела, даже не трудясь понизить голос. — А моего согласия ты спросил?       — Оно мне не требуется, — голос её собеседника, напротив, звучал холодно и бесстрастно, — я владею этим домом и всем, что находится в нём, и волен привести сюда кого угодно. Тебе придётся смириться с моим выбором. Я не потерплю женских склок и раздоров.       — И не мечтай! — женщина почти перешла на визг. — Я ни за что не приму твою потаскуху и её отро… Раздался звук хлёсткой пощёчины.       — Ксана, — интонация мужчины замораживала вкрадчивой угрозой, — ты говоришь о моей жене и будущем ребёнке. А ну-ка, пойдём отсюда. Послышалась возня, всхлип: «Куда ты меня тащишь?» Голоса стихли. Лаутерия, стоявшая перед тем самым пологом, гневно раздувала ноздри, придерживая уже изрядно выпирающий живот.       Да, конечно, особо тёплого приёма она не ожидала, но подвергнуться оскорблениям и унижению в первые же минуты было уже слишком. Черноволосая головка горделиво вскинулась. Она не дикарка. И пусть её отец — вождь маленького племени, владевшего землями в одном из самых отдалённых уголков Империи — не мог сравниться в знатности и богатстве с хозяином этого дома, но приданное за ней дал немалое. А она сама слыла красивейшей девушкой не только в отчем клане, но и во всех окрестных княжествах. К ней сватались сановники и вельможи, только ни один не пришёлся ей по сердцу. Но отказать великому Маркусу Сараэлосу — влиятельному князю и прославленному полководцу — Лаутерии не позволили. Пришлось смириться, хотя особых чувств к жениху она не испытывала. Да и времени полюбить просто не было. Наскоро сыграв свадьбу и осуществив супружеские права, новоиспечённый муж отбыл с дальнейшей ревизией по вверенным ему территориям. И лишь на обратном пути забрал уже беременную супругу в свой дом, встретивший её открытой враждебностью и неприязнью старшей жены. Лаутерия злорадно усмехнулась: «Бедняжка, её, оказывается, даже не предупредили».       Портьера справа внезапно приоткрылась, и показалась взъерошенная русая головёнка, а следом — всё тельце мальчишки лет семи, голубоглазого и белокожего, одетого в простой тёмно-синий хитон, отделанный по низу княжеским орнаментом. Несомненное сходство и этот знак отличия не оставляли сомнений — перед Лаутерией единственный сын и наследник её супруга. Пока что единственный. Мальчишка ойкнул от неожиданности и застыл, настороженно разглядывая незнакомку.       — Кто вы, госпожа? Она сложила руки в приветственном жесте.       — Я Лаутерия, новая жена господина Маркуса Сараэлоса. В глазах, опушённых тёмными ресницами, вспыхнуло удивление, а затем и неподдельное любопытство. С минуту он рассматривал её, по-детски без смущения.       — Вы красивая. Я таких не видел.       Лаутерия усмехнулась. Таких как она, внешностью разительно отличавшихся от подавляющего большинства жителей Империи, осталось всего несколько тысяч. Черноволосые, меднотелые представители их маленькой народности имели одну удивительную черту — очень светлые, совершенно неожиданные на их смуглых лицах глаза, напоминавшие прозрачные драгоценные камни зеленовато-голубого оттенка и производившие неизгладимое впечатление на видевших их впервые.       — А ты, наверное, Риан? Ребёнок моргнул растерянно.       — Откуда вы знаете? Она ласково улыбнулась.       — Ты очень похож на отца, а он много о тебе рассказывал. Риан сосредоточенно кивнул, удовлетворённый объяснением. Теперь он с явным интересом изучал её округлившийся живот.       — Значит, скоро у меня будет братик или сестричка? Лаутерия закашлялась от смущения. Какой смышлёный малыш!       — Да. А ты кого хотел бы? Тёмные в разлёт брови — совсем как у папы — сошлись в задумчивости.       — Братика, — прозвучало решительно через секунду. — Сестрица у меня уже есть. Только с ней скучно, и ревёт всё время. Девчонка, что с неё возьмёшь, — закончил с философским вздохом. — А с братом я смогу заняться кучей интересного, — Риан принялся загибать пальцы. — Я уже умею неплохо ездить верхом, хорошо плаваю, учусь стрелять из лука, а скоро мне дадут настоящее оружие… — мальчишка захлебнулся восторгом.       — Вижу, вы уже познакомились, — хмурый Маркус неожиданно возник рядом с ними. Он явно был расстроен, но, увидев с увлечением беседующую пару, и сам расцвёл в улыбке. — Надеюсь, вы подружитесь.       — Обязательно, — мальчик кивнул солидно, глубокомысленно. — Она мне нравится. Взрослые рассмеялись. Лаутерия наклонилась и коснулась губами мягкой детской щёчки.       — Ты мне тоже, Риан. Тот зарделся.       — Вот и хорошо, — отец растрепал русые кудри сына. — А теперь беги к себе. Госпоже Лаутерии надо отдохнуть с дороги. Всё ещё красный от смущения Риан с готовностью юркнул за спасительную портьеру.       — Я хочу братика, — донёсся его удаляющийся вопль.       Маркус с нежностью заглянул Лаутерии в глаза, а она думала, что, не успев переступить порог, уже получила два признания — в ненависти и в любви. И как знать, чего окажется больше в стенах, что отныне станут её домом. Очень хотелось верить, что второго.       Несмотря на все тревоги и опасения, Лаутерия, на удивление, быстро обжилась во дворце, по достоинству оценив, что значит быть женой князя. Богато обставленные покои, расторопная прислуга, изысканные яства, ткани, украшения. Любой каприз молодой хозяйки исполнялся моментально. Маркус окружил молодую супругу невиданной любовью и заботой, а маленький Риан развлекал в часы досуга весёлыми проделками и болтовнёй. Она по праву могла считать себя счастливицей, если бы не ложка дёгтя — неутихающая злобность Ксаны, при каждой встрече демонстрировавшей презрение.       В назначенное время Лаутерия благополучно разрешилась от бремени очаровательным малюткой, как две капли воды похожим на неё. Разве что цвет кожи был на несколько тонов светлее. Мальчика нарекли Эрисом. Последовали пышные праздничные застолья, визиты, подношения… И жизнь потекла своим чередом.       Маленький Эрис рос послушным и ласковым, его невозможно было не любить. Риан обожал братишку и, вопреки запретам матери, сначала тайком, а после, заручившись поддержкой отца, в открытую проводил с ним каждую свободную минуту. Катал на закорках, баловал игрушками и сладостями, играл во всевозможные прятки-догонялки и с важным видом растолковывал очередное из неисчерпаемых «почему?» в меру своего подросткового разумения. Родители и вся челядь с умилением наблюдали идиллию, царившую между братьями. И лишь Канида, старая служанка, няня, вырастившая Лаутерию и привезённая ею с собой из родного дома, не разделяла этого умиления.       «Не спускайте глаз с Эриса. Не оставляйте его наедине с наследником. Вы забыли, чей он сын?» — шептала она на ухо госпоже, неодобрительно глядя на играющих, заливисто хохочущих мальчишек. Таких разных: высокий не по годам крепыш Риан — копия Маркуса, и хрупкий, тонкокостный Эрис, в лице и повадках которого с годами тоже стали проступать отцовские черты.       — Что за чушь?! — фыркала Лаутерия. — Он — сын моего мужа.       — Не только, — многозначительно поджимала губы Канида, — он сын той, что спит и видит сжить со свету и вас, и вашего ребёнка. Услышав это в первый раз, Лаутерия нахмурилась: — Не говори глупостей. Ксана — стерва, но на такое не пойдёт.       Да, приходилось смириться, что Ксана так и не признала её равной себе. Между двумя жёнами шла необъявленная, молчаливая война. Но это даже придавало остроты и разнообразия рутинной монотонности дворцовой жизни. Ксана пакостила мелко, исподтишка, Лаутерия отвечала, лишь когда терпению приходил конец. Но подозревать соперницу в более преступных намерениях у неё и в мыслях не было.       — Зачем ей желать нам смерти? — она гневно взглянула на служанку. Та улыбнулась с сожалением, как неразумной.       — А вы не понимаете? Если с наследником что-нибудь случится, ваш сын займёт его место. Он, а не её дочь, получит всё — титул, деньги, этот дворец. А вот если не станет Эриса, все блага гарантированно достанутся детям Ксаны, а значит, и ей самой.       — Ерунда, — отмахнулась Лаутерия, — Риан никогда не причинит вреда брату.       — Пока да, — не унималась старуха, — но будьте настороже, госпожа. У этого побега ядовитые корни.       Долгое время Лаутерия с возмущением отвергала домыслы Каниды, но она слишком привыкла доверять опыту и проницательности преданной служанки — та ни разу не ошиблась, не дала неверного совета. Так может, и в этот раз в её словах есть доля истины?       Зерно сомнения, зароненное однажды и ежедневно удобряемое, рано или поздно даст всходы. Тем более и Ксана своей открытой ненавистью подхлёстывала растущие опасения. Нет, Лаутерия не подозревала Риана в дурных умыслах. Но ведь несмышлёныш может стать слепым оружием, невольным пособником злодеев.       Только что она могла поделать? Разлучить двух братьев-не разлей вода было не в её власти. Делиться сомнениями с мужем отсоветовала та же мудрая Канида — Маркус одинаково любил сыновей и даже вздорную Ксану, как бы это не огорчало Лаутерию, тоже. Он не понял бы её бездоказательных тревог. Оставалось лишь удвоить бдительность, быть как можно ближе к Эрису, а лучше вовсе не выпускать со своей половины. Только тут она могла обеспечить его полную безопасность, только тут и он, и Риан находились под её пристальным, неусыпным контролем.       Но годы шли, и ничего не происходило. Зато на место притупившихся подозрений пришла материнская ревность. Эрис подрос и больше не нуждался в Лаутерии как прежде, в то время как его потребность в обществе брата и любовь к нему, как ей казалось, становились всё сильнее. Обожавшая сына до безумия, она с болью наблюдала, каким восторгом загорались зелёные глазёнки при виде входящего в покои Риана, или даже при звуках его голоса, донёсшихся из сада. И с этого момента для Эриса никого другого не существовало. Риан не сходил у него с языка, а Лаутерия нервно вздрагивала, слыша это имя.       Кульминация наступила, когда Риан в присутствии отца заявил, что Эрис достаточно взрослый, чтобы переехать на мужскую половину и делить комнату с ним. Они-де оба этого хотят. И Эрис, сложив ладошки, умоляюще затараторил: «Папочка, мамочка! Ну пожалуйста! Я уже большой. Позвольте мне жить с Рианом». Лаутерия замерла, не веря своим ушам — её малыш, её радость, свет её очей готов покинуть маму ради этого… А Маркус, добродушно рассмеявшись и не ведая, какая буря творится в душе жены, подмигнул ей, словно та тоже должна порадоваться. «Парни правы. Пора Эрису оторваться от материнской юбки. Ты согласна, милая?»       Это стало последней каплей. Лаутерия возненавидела Риана.

***

      — Уф-ф… Наконец-то я тебя нашёл. Вставай скорее, такое покажу! Риан, сморенный жарой, дремал в тени сливового сада, густая трава которого ещё хранила воспоминание об утренней прохладе. Лениво разлепив веки, он замутнённым взором оценил возникшее видение.       Растрёпанные чёрные пряди липли к усыпанному бисеринками пота смуглому лобику. Глаза — два прозрачных изумруда — словно светились изнутри. С пухлых губ, приоткрытых в нетерпении, срывалось неровное дыхание… Прекрасный сон! Риан блаженно улыбнулся и зажмурился, желая смотреть его как можно дольше.       — Риан! Возмущённый вопль разбудил окончательно.       — Эрис?! Как тебе удалось вырваться?       Несмотря на грандиозный скандал, устроенный Лаутерией по поводу решения братьев жить вместе, ей всё-таки пришлось смириться. Отец принял сторону сыновей, а его слово перевешивало все возражения. Единственное, на чём удалось настоять разгневанной матери, было требование, чтобы дневные часы Эрис проводил на её половине и лишь для сна удалялся в покои Риана. Теперь с Эриса не спускали глаз и шагу не давали ступить в одиночку. Лаутерия кружила над ним аки орлица над птенцом, не отпуская ни на минуту. А Риан, понимая, что ему отныне не рады, и носу не казал на враждебную территорию. Эрис отчаянно скучал, дожидаясь вечера, но не капризничал, интуитивно чувствуя, что обидел мать, и очень сожалел об этом. Но отказываться от своей, пусть маленькой, победы, не собирался ни за что.       — Повезло, — Эрис сдул с лица непослушную чёлку. — У отца гости, и маму попросили выйти к ним. А от Каниды сбежать раз плюнуть. Ну же, пойдём… Он нетерпеливо тянул брата за руку.       — Вот же неугомонный, — поднимаясь, пробормотал тот, но вовсе не сердито. — Что ты ещё обнаружил? Постепенно сужающаяся аллея привела их к дворовой террасе дома.       — Ну и? — Риан недоумённо вздёрнул бровь. Но Эрис, загадочно поблёскивая глазами, повлёк его дальше.       Задняя граница имения проходила по краю высокого каменистого склона, почти обрыва, у основания которого шумела и грозно пенилась бурунами стремительная горная река, славившаяся не просто быстрым — смертельным течением и острыми, как бритвы, порогами. Никто точно не знал её глубины, ибо те смельчаки, что отважились бросить вызов стихии, унесли эту тайну в могилу. В доме князя было строжайше запрещено спускаться к водному потоку, а во избежание самовольства, вдоль всего обрыва шла крепкая высокая стена с одной лишь маленькой дверцей, всегда наглухо запертой на замок.       Для Риана и Эриса эта дверь открылась лишь однажды, несколько лет назад, когда отец, взяв мальчишек за руки, вывел их на узкую, утоптанную площадку сразу за калиткой. И, пока сыновья с раскрытыми ртами впитывали в себя мрачную красоту и неприступность окружающего пейзажа, кратко рассказал о коварстве и опасности реки, попутно поминая число жертв, уже унесённых ею. А напоследок выразил надежду, что его дети достаточно умны, чтобы никогда не пытаться померяться с ней силами. Впрочем, в тот момент ни у одного из них и мысли такой возникнуть не могло.       И вот сейчас именно к запретной двери Эрис привёл Риана и с видом фокусника извлёк из-за пазухи ключ, сияя возбуждённым взглядом. Риан ахнул.       — Откуда… Где ты его взял?       — Ничего особенного — в замке торчал. Забыл кто-то.       — Кто-то? — Риан нахмурился. — Ключ хранится у отца, значит…       — А, не важно, — заторопился Эрис, понимая, что брат сейчас начнёт его отговаривать, — другого шанса не будет. Ты ведь тоже хочешь ещё раз взглянуть на это? Не дожидаясь ответа, он вставил ключ в замочную скважину, наваливаясь плечом на кованную дверь, и та поддалась со скрипом. В уши тут же ударил многократно усилившийся рёв горного потока.       — Ну? — Эрис первым сделал шаг за порог и остановился, вопросительно глядя на брата. Риан колебался. Да, ему хотелось увидеть незабываемое зрелище, однажды потрясшее воображение, но запрет отца… Разве что на минуточку…       Они заворожённо замерли на маленьком пятачке, покорённые первозданной красотой и неукротимой силой дикой природы, ощущая на лицах влажные, холодные брызги, доносимые ветром даже сюда и слушая неумолчный грохот водных валов.       — Смотри, — Эрис дёрнул брата за рукав, указывая влево. Проследив глазами, Риан увидел скрытую чудом уцепившимся за край обрыва деревом узкую лестницу из отполированного камня, выдолбленную, несомненно, человеческой рукой. Так вот каким путём смельчаки спускались вниз.       — Айда? — Эрис порывисто скинул сандалии и прежде, чем Риан успел остановить его, резвым козликом заскакал по каменным ступеням.       — Нет, Эрис! Стой, не смей!       Но то ли ветер унёс его слова, то ли брат предпочёл их не услышать, но маленький негодник уверенно продолжал свой спуск, преодолев уже половину лестницы. Выбора не было. Проворно разувшись, Риан последовал за ним, в душе клянясь задать хорошенькую взбучку, как только они окажутся по ту сторону двери.       Эрис тем временем достиг подножия и замер, видимо, потрясённый. Вблизи река представляла поистине устрашающее зрелище. Поток нёсся стремительно, закручивался водоворотами, выкидывал в воздух хлопья белой пены, чуть поодаль ударяясь в торчащие из воды зазубренные камни, взметался высокими волнами, с грохотом падавшими вниз и несущимися дальше. Этот неудержимый и беспрерывный процесс пугал и зачаровывал одновременно.       Риан на секунду замедлился, невольно загипнотизированный буйством стихии. И в эту самую секунду случилось непоправимое. Со словами: «Интересно, она холодная?» — Эрис протянул ногу и, оступившись на скользком камне, рухнул в воду. Река мгновенно подхватила его, утягивая за собой, крутя и переворачивая, как щепку. Эрис плавал вполне прилично для своих семи лет, но не в горном потоке, несущем его, как табун диких лошадей, не дающем ни секунды на вдох и ни единой возможности за что-нибудь зацепиться.       — Ри… — отчаянный крик захлебнулся.       Риан, парализованный ужасом, бросился к берегу и… замер, понимая, что у него нет шансов. Он был сильнее и крупнее, но не для этой реки. Они погибнут оба. Не соображая, что делает, побежал вдоль пенящейся кромки, сбивая ноги в кровь и выкрикивая, как сумасшедший, имя брата, но… Вот ещё раз над водой взметнулась рука, ещё раз мелькнула белая тряпица туники и… Тело, врезавшись в островерхий порог, рухнуло вниз, скрывшись из виду.       Всё было кончено в несколько минут.

***

«Убийца! Ты убил моего сына!»       Страшный вопль взорвался в голове, стоило Риану вырваться из благословенного морока забытья. Ему казалось, он и сейчас слышит истошный женский голос, выкрикивающий ужасные слова. Понадобились усилия нескольких крепких стражников, чтобы скрутить обезумевшую Лаутерию, рвущуюся вцепиться ногтями в лицо того, кого она винила в трагедии.       Тело Эриса нашли довольно быстро. Его прибило к берегу там, где река делала изгиб, несколько замедляя свой бег. Риану не разрешили участвовать в поисках. И это подарило ещё несколько часов призрачной надежды. Увы, чуда не произошло.       При виде изуродованного, застывшего лица, лишённого всех красок и странно заострившегося, Риан почувствовал, как земля уходит из-под ног, а пространство рассыпается на части. Именно в этот миг и раздалось оглушительное «Убийца!». А потом, видимо, сознание покинуло его.       Открыл глаза он уже в стенах своей комнаты. Комнаты, которую ещё этим утром делил с Эрисом. Стены которой ещё хранили его запах, смех, отражение в зеркалах… Ещё утром, а после…       Отчаяние и стыд скрутили, как приступ боли. Трус, предатель, ничтожество! Почему он не бросился на помощь брату, почему испугался за собственную жизнь, когда погибал тот, кого любил всем сердцем? Да лучше бы он утонул, чем дышал сейчас, испытывая эту муку и ужасное, невыносимое сомнение — а вдруг он мог спасти Эриса? Да, он убийца! Не помог, не удержал…       Риан застонал, до скрипа стискивая зубы, с головой укутываясь в одеяло, словно тонкое препятствие ткани могло отгородить его от непоправимой реальности, избавить от мыслей. Как жить дальше с клеймом убийцы? Как жить дальше? Почему, почему он не умер вместе с Эрисом? А может, и не надо жить? Может, смерть искупит совершённую ошибку? Избавит от боли, от страшных обвинений...       Он резко сел, лихорадочным взглядом обшаривая спальню, ища немедленный способ воплотить завладевшую им идею. Кинжал! У него ведь есть кинжал, подаренный отцом на четырнадцатилетие — богато инкрустированный, с фамильным гербом, смертельно острый, самый настоящий кинжал! Риан вскочил, пытаясь вспомнить, где тот лежит, и только тут заметил, что он не один. В кресле у постели дремала Ксана. Она тоже встрепенулась, почувствовав движение, и сейчас встревоженно вглядывалась в искажённое лицо сына.       — Мама, где мой кинжал? — Риан не осознавал, сколько безумия плескалось в его глазах, как и того, что присутствие матери однозначно ставит крест на самоубийственных планах. Зато Ксана без труда читала владевшее им отчаяние. Она быстро пересела на край ложе и мягко привлекла к себе, прижимая к груди всклокоченную мальчишескую голову.       — Риан, ты ни в чём не виноват. Это был несчастный случай, — заговорила тихо, убеждая.       — Ты не понимаешь, мама. Я не спас его. Я убийца.       — Глупости, — голос Ксаны стал строже, — никто так не считает, кроме Лаутерии. Но её можно понять — бедная женщина тронулась рассудком. Я тоже сошла бы с ума, случись с тобой такое. А об отце ты подумал? Каково бы ему было потерять сразу обоих сыновей? Руки матери гладили дрожащие плечи, губы нежно касались разгорячённого лба. Она слегка покачивала его, словно баюкая, и от этого Риан вдруг почувствовал себя совсем маленьким, беззащитным и беспомощным. И от этой беспомощности хотелось плакать.       — Я любил Эриса, — жалобный всхлип был предвестником грядущей капитуляции перед неизбежными слезами.       — Конечно, милый. Его все любили. Но ты теперь единственная надежда и опора отца, — Риан не видел змеиной улыбки, скользнувшей по лицу Ксаны, — и должен жить и за себя, и за брата. И быть сильным за двоих.       Слёзы наконец прорвали плотину, и Риан затрясся в горестном рыдании, прижимаясь к груди матери, как в детстве, принимая её утешение. Он слаб и ничтожен, и ничего не может изменить. Жизнь продолжится без Эриса, совсем другая жизнь. У него больше нет брата. И, что бы не говорила мама, Риан знал — эта смерть на его совести.       Он рыдал отчаянно и долго, и вместе с этими слезами уходило детство. Доселе беззаботный и счастливый, Риан впервые осознал, что значит безысходность. Той ночью Риан стал взрослым.       Лаутерии не было на похоронах сына. Она слегла с мозговой горячкой, да такой сильной, что врачи всерьёз опасались за её жизнь. И это стало единственным светлым моментом для Риана, до дрожи боявшегося новой встречи.       Вид хрупкого тельца, завёрнутого в белый саван, на погребальном костре произвёл на него неизгладимое впечатление. Риан впервые присутствовал на скорбной церемонии. И мысль, что ещё несколько минут, и языки пламени обратят в пепел того, кто был его любимым братом, его весёлым жизнерадостным Эрисом, повергла в шок. Вокруг стенали плакальщицы, завывая на все голоса, и Риан готов был завыть вместе с ними. Но рядом стоял отец, мрачный и суровый, не проронивший ни одной слезинки. И Риан сдержался. Он теперь надежда и опора…       Лаутерию Риан увидел только спустя месяц на поминальной службе и поразился произошедшим в ней переменам. Она, казалось, постарела на десяток лет. Даже оливковая кожа теперь отливала серым, вокруг рта залегли скорбные морщины. Укутанная в чёрное фигура словно усохла и съёжилась. Но выглядела Лаутерия спокойной. Только глаза по-прежнему сияли драгоценными камнями на подурневшем лице, и, со страхом встретившись с ними взглядом, Риан был приятно удивлён. Лаутерия улыбнулась мягко, чуть печально, но без злобы, и тут же опустила ресницы. Неужели он прощён?! Лаутерия села в стороне ото всех в окружении своих служанок и почти всю службу не поднимала глаз. А после её окончания неожиданно окликнула его.       — Риан, милый, подойди ко мне. Он подчинился с готовностью, хоть и не без опаски. Однако лицо женщины было безмятежно, лишь глаза светились странным блеском.       — Как ты себя чувствуешь, мой мальчик?       — Я? — Риан почему-то испугался. — Я… хорошо. А вы? Она снова улыбнулась так солнечно, что Риана вдруг прошиб озноб.       — А как, ты думаешь, чувствует себя мать, потерявшая сына?       — Я… Мне… Мне так жаль, — забормотал Риан, не зная, каких слов от него ждут. Улыбка стала шире.       — Конечно тебе жаль. И ты пожалеешь ещё сильнее… Из-под траурной накидки вынырнула исхудавшая рука с зажатым в ней кинжалом, а в следующую секунду Риан ощутил сильный удар и острую боль в груди. Он даже не сразу понял, что произошло.       — Сдохни, тварь! — прошипела Лаутерия, скалясь ему в лицо. А на заднем плане раздался истошный визг. Последнее, что он помнил — полыхающие адским пламенем, безумные, торжествующие зелёные глаза. Такие же, как у Эриса…       Каким-то чудом он выжил. Придворный врач долго и нудно пытался объяснить причины этого невероятного везения, но Риан мало что запомнил. Он не умер, и это главное. Хотя с постели подняться ему удалось только спустя два месяца. К тому времени с Лаутерией было покончено.       Нет, её не казнили, вопреки обычаю. Несмотря на внешнюю суровость, Маркус не был беспощадным. Он любил жену и понимал, что только горе, помрачившее рассудок, толкнуло ту на злодеяние. Лаутерию с горсткой слуг сослали в самое дальнее поместье, выделив небольшое содержание, с условием, что она проведёт там остаток жизни.       Всё это отец поведал сыну, когда тот окреп, с некоторым смущением, словно извиняясь, что не отомстил за покушение на своего наследника. Но Риан не жаждал мести. Скорее, даже чувствовал облегчение, как если бы понёс заслуженное наказание и теперь имел право на индульгенцию.       Постепенно жизнь во дворце вернулась в привычное русло. Словно не было в нём никогда ни Лаутерии, ни Эриса. Само упоминание о них со временем превратилось в неофициальное табу. А годы неуклонно стирали в памяти живущих воспоминания о разыгравшейся трагедии. Дети росли, родители старели, на место прежних слуг приходили новые… И только шрам на груди Риана не давал ему примкнуть к всеобщему забвению. Каждый год в день смерти Эриса он в одиночестве шёл к горному потоку, когда-то отнявшему у него брата… Он не хотел забывать.

***

      Дверь тихонько скрипнула, но Лаутерия даже не подняла глаз от вышивки. Кто мог потревожить её тут, в вынужденном уединении? В комнату неслышно вошла старая Канида.       — Госпожа, Тамир вернулся. Та моментально вскинула голову.       — Один?       — Нет, — чуть помедлив, ответила служанка, — с мальчиком. Пяльцы полетели в сторону.       — Веди их сюда скорее, — Лаутерия напряжённо выпрямилась в кресле. — Нет, стой, сначала только Тамира. Я должна всё выяснить. Спустя несколько минут Канида вернулась в сопровождении высокого мужчины в запыленном плаще и стоптанных сандалиях. Он низко поклонился.       — Госпожа…       — Ты привёз его? — пальцы Лаутерии побелели, сжимая подлокотники.       — Да, но это было непросто. Найти сироту, да ещё определённого пола и возраста, в нашем племени задача сверхсложная, сами знаете. Лаутерия кивнула. Малочисленный народ ценил и берёг каждого члена своего клана. Дети, оставшиеся без попечения родителей, всегда обретали приют и заботу в семьях родных или приёмных. Беспризорников не было.       — Но ты нашёл такого? — утвердительно спросила Лаутерия.       — Нашёл, — мужчина самодовольно усмехнулся, — добрые люди подсказали. Мальчонка — племянник одного очень прижимистого купца. Мать умерла в родах, отец неизвестен. Брат умершей вынужден был содержать его с младенчества, вот только лишний рот его совсем не радовал. Мы быстро сторговались.       — Сколько ему лет? — Глаза Лаутерии горели нетерпением. Она вся подалась вперёд, жадно ловя каждое слово.       — Пять, но выглядит старше. Серьёзный малыш — за всю дорогу рта не раскрыл. Только спросил, куда мы едем.       — И что ты сказал? — не выдержав, она вскочила и теперь нервно расхаживала по комнате. Тамир пожал плечами.       — В новый дом. А больше он не задавал вопросов. Лаутерия остановилась перед ним, пытливо впиваясь глазами.       — Он похож на… — и тут же махнула рукой, — впрочем, какая разница. Приведи его. Усилием воли она принудила себя вновь опуститься в кресло и принять безмятежный вид — от первой встречи многое зависит.       Дверь вновь отворилась, впуская маленькую, тщедушную фигурку, позади которой маячил высоченный Тамир. Он слегка подтолкнул ребёнка в спину. Лаутерия жадно всматривалась в мальчика. Дитя, представшее перед ней, было типичным представителем её рода со всеми характерными особенностями. Такой же, как она, как Эрис. С поправкой на возраст того же роста и комплекции, что и её покойный сын. Но вот остальное… «…Нет, не похож, не похож. Но близко. Овал лица острее, и губы тоньше. Щёки впалые, впрочем, это, возможно, от недоедания. Зато цвет глаз — точь в точь, и разрез…» Сердце Лаутерии на секунду сжалось, но она загнала внутрь взметнувшуюся горечь. Сейчас не время.       — Эрис, иди ко мне. Канида ойкнула испуганно. Тамир закашлялся.       — Госпожа, мальчика зовут Леор. Но та покачала головой, не сводя горящего взора с ребёнка, доверчиво вложившего ладошки в её протянутые руки.       — Нет-нет, так звали его те, чужие люди, а для мамочки он всегда был Эрисом. Ты согласен, милый? В устремлённых на неё широко распахнутых глазах бушевала смесь страха и надежды. Лаутерия чувствовала, как дрожат детские пальчики.       — Ты моя… мама? — шёпотом, словно боясь громко произнести это слово, вымолвил мальчик. Лаутерия порывисто притянула его к себе, прижимаясь щекой к черноволосой головке.       — Да, Эрис. Обними скорее мамочку.       — Мама!.. На секунду всё поплыло, сердце полоснуло болью. Нет, не Эрис, не Эрис… Но он станет им!

***

      — Я накормила его, выкупала и уложила спать.       Канида вновь стояла у кресла хозяйки. Та выслушала молча, даже не повернув головы. Взгляд Лаутерии был прикован к огню, полыхавшему в камине. Отблески пламени играли тенями на всё ещё красивом, но рано поблекшем лице, оживляя его прежними красками. Что за мысли прорезали сейчас морщинку на высоком, гладком лбу её любимицы, вспыхивали опасными искрами в глубине прозрачных глаз, старая Канида не знала, но эта странная отрешённость тревожила всё больше.       — Госпожа, — решилась она, — что вы задумали? Почему Эрис?       Лаутерия неожиданно улыбнулась, по-прежнему глядя на огонь. И от этой улыбки словно порыв ледяного ветра пролетел по комнате.       — Поживём — увидим.