Ready to go

Она не ошиблась, когда говорила, что «больна» незнакомцем. Она также не ошиблась, сказав, что поправилась. Не прошло и недели, как последним форпостом воспоминаний о нем оказался только зеленоватый синяк на животе. На следующее утро Адриану больше заботила пропущенная тренировка, чем почти сюрреалистические 24 часа. То, что она не знала имени незнакомца значительно упрощало ситуацию. Он значил не больше любого прохожего на улице, с той лишь разницей, что она не занималась сексом с прохожими. Проснувшись, она попробовала почитать, но тело требовало действия и тогда она, слушаясь инстинктов, вышла на территорию университетского квартала, пытаясь размяться. До начала учебного года оставалось еще три недели. И хотя кампус сложно было назвать пустующим — летние курсы в тандеме с дополнительными факультативами обеспечивали иллюзию присутствия — ей абсолютно не с кем было поговорить. Мэри-Элис написала ей (вежливо и холодно, что было вовсе не удивительно), что родители решили съездить всей семьей к о. Мичиган, так что, она должна была пропустить первые дни учебы. В целом, Адриана не имела ничего против «комнаты на одного», учитывая крещендо напряженности в их отношениях, к которому они пришли за прошлый семестр. Но маленькая деталь все портила: не оставалось весомых аргументов для отказа Сэму в постоянных визитах, так про крайне мере, она рассуждала, прогуливаясь по ровным квадратам улиц, от которых начинала сходить с ума. Сегодня, как никогда, она почти физически жаждала одиночества, оставаясь в самой себе. Признаться, несколько часов у нее действительно получалось. Звонки от Сэма были переведены на автоответчик, а больше она вряд ли кому была нужна. Впрочем, то ли презрения, то ли гордыни хватило исключительно до обеда. Передумав, она позвонила ему и, как ни в чем не бывало, попросила забрать через двадцать минут. Казалось, он удивил даже себя, приехав через восемнадцать. Спрашивать, почему она игнорировала его все утро, он воздержался, чувствуя, по всей вероятности, ее настроенную категоричность. Благо рассудка, расщепленного непрекращающимися наркотиками, еще хватало на приятие таких решений. В квартире ее ждал сюрприз: множество цветов украшали все свободные и занятые поверхности, превращая 2-ух этажный пентхаус в домашнюю оранжерею. Если бы Адриана совсем не знала своего парня, это наверняка растрогало бы ее ранее такую сентиментальную душу. Но она то знала, как мало он в сущности сделал для райского сада: один единственный звонок в цветочную службу и готовый быт выписанный чек на круглую сумму. Все остальное — работа флористов, курьеров и других специалистов, рутинно выполняющих свою работу, едва ли вкладывающих душу в миллионный заказ. Потребовался по меньшей мере час, чтобы понять и обойти пентхаус, обращая внимание на каждый букет, что Сэм за два года отношений, так и не запомнил, какие цветы ей больше всего нравятся. И все же, она выразила свою благодарность, добавив, что цветы очень красивые, а сам жест очень милый. А за благодарность нужно было всегда платить. На неделе Сэм сделал еще один комплимент: завтрак в постель. И судя по подгоревшим тостам, она пришла к выводу, что готовил он его все-таки сам. Этот, менее широкий жест, но несомненно задействовавший в значительной степени движения души, вызвал гораздо больший отклик в сердце Адрианы, отчего она так пылко и страстно поцеловала его, что Сэм, казалось, всерьез подумывал не повторить ли этот трюк на следующее утро. С чего вдруг такие нежности? — поинтересовалась она, когда эмоции охладились привычным расчетом. Я давно этого не делал, — он коснулся губами ее шеи, и она, как бы не противилась, затрепетала. Никогда, если на то пошло, — поправила она, редко умея держать язык под контролем. Не рушь момент, — он откинул ее длинные шелковистые волосы назад, настойчивее покусывая остро выделенную ключицу. Я всего лишь говорю правду, — она отстранилась, — Сэм, дай мне поесть. Иногда стоит воздержаться, — он прекратил, лишь для того, чтобы изменить дислокацию: рука опустилась на пышное бедро. То есть залог счастья во лжи? — было невероятно трудно глотать тост с джемом, удерживать серьезную тему разговора и при этом не растекаться от прикосновений. В прощении и раскаянии, — заметил он, опускаясь губами к бедру. Быть отпущенным от грехов не то же самое, что их не совершать, — она пыталась быстрее управиться с завтраком, чтобы лучше контролировать два оставшихся занятия. Не пора ли меня отблагодарить? — будто невзначай поинтересовался он, когда пальцы тоже будто случайно опустились на самую южную часть живота. Я ем, — она помахала перед ним свежей клубникой, — а ты пока загугли слова альтруизм и бескорыстие. Может в голове что я прояснится. Оставь свои остроты для моих друзей, — пальцы начали шаловливо двигаться вперед-назад. И что же останется тебе? — она в неистовой спешке доела чертовы ягоды, убирая в сторону деревянный поднос. Твоя любовь и это тело, — он, почувствовав, что вход свободен, одним движением оказался на ней, в очередной раз получая благодарность так, как он хотел. В постели он действительно стал нежнее, как она и рассчитывала в ночь примирения. Это почти напоминало обычный секс, но все-таки не совсем: им обоим он не нравился. И Сэм, снова не забыл и об ее удовольствие, хотя без своего он бы все равно не ушел. Целую неделю ей даже не приходилось придумывать занятия на день: Сэм, казалось, действительно хотел показать себя с той самой стороны, с которой и произошло ее знакомство в одну из темных зимних ночей, когда он оказался настолько воспитанным, что проводил незнакомку до дома лишь потому, что она была девушкой, а ходить по Центральному парку после заката было если не опасно, то рискованно. Они дважды сходили в кино, несколько раз отобедали в ресторанах с видом на верхний Манхэттен, а в воскресенье он повел ее в оперу. Она до сих пор не понимала, как человек, обожающий тройничок и дорожку кокаина может одновременно любить и Мадам Баттерфляй, но ответ ни разу не встречался ей ни в одном авторитетном издании. Первое обещание он нарушил именно в этот вечер, когда Адриана осмелилась подумать, что люди, при должном желании и необходимых установках, меняться все-таки могут. Она плохо запомнила эту ночь: началось все с нечто не убедительного вроде «опера без шампанского не опера» и абсурдного «а игристое вино разве алкоголь?», продолжилось тремя бутылками «Моэт и Шандон Дон Периньона», а закончилось бутылкой «Далмор 50», после которой ей пришлось сесть за руль и всю недолгую дорогу слушать пьяные бредни и изливания души. Отдав его на руки портье она была несказанно счастлива вызвать такси. Да и ее отсутствия Сэм все равно бы не заметил. На следующее утро он, по причине, застигающей всех тех, кто пытается искоренить отвратительные идущие вразрез с жизнью привычки, именующейся слабостью и безволием, решил, что раз ступив на скользкую дорожку, нужно ей и придерживаться, а не пытаться всеми силами вернуться на правильную. Поэтому, почувствовав себя освобожденным от обещания, в следующие дни его трудно было застать без бутылки в руке, словно он возмещал упущенные за неделю возможности. От вечеринок, по крайне мере, он держался подальше: в пятницу, отказав друзьям, он отвез Адриану на семейный обед в Саутгемптон. Его родители, Изабелла и Митчел Филлмор, будто чужие ему люди, не знавшие ни одной его пагубной привычки или смотря на них сквозь пальцы ради иллюзии мира и спокойствия и в надежде на скорое или не очень взросление, отличались еще большим снобизмом смешанным с крупинкой нарциссизма и представляли собой довольно занятную пару. Впрочем, имея к ним подход, с ними было, о чем поговорить. Но более приятным собеседником на таких застольях Адриане казалась его бабушка, Миссис Анабель Блэквезер, по отцовской линии. Она никогда не говорила ей это прямо, но по ее поступкам и упрекам внуку, казалось, она знала, каким монстров воспитали его не годные к родительскому долгу ее сын и невестка, и, считая, что Адриана ему не пара, потому что последняя стояла на несколько голов выше, говорила о несказанном везение, незаслуженно подаренным всевышнем, внука. Последнее она не скрывала, при каждой их встрече, утверждая, что единственное удачное событие за двадцать три года жизни Сэмюэля — встреча с ней. Дорогая, — Изабелла Филлмор, обращалась к Адриане исключительно с этого прилагательного, словно не хотела утруждать себя запоминанием имени, — ну может хотя бы ты расскажешь, о каком месяце идет речь? — она спросила это, когда на стол подали запеченную утку в яблоках. Месяц для чего, могу я уточнить? Для свадьбы, конечно! — только отточенные правила приличия позволили жульену во рту там и остаться. Проглотив его, даже не пытаясь прожевать, она, до последнего уповая на неожиданную глухоту, уточнила. Чьей? — она была так обескуражена, что задать более сложный вопрос мозг отказывался. Вашей, чьей же еще! — она казалась удивлялась не меньше Адрианы и готова была даже рассмеяться от этой престранной ситуации. Адриана всегда имела правильную осанку, но в это мгновение вытянулась настолько, что казалось сами позвонки в нервном напряжении от услышанного разделились между собой, придумывая план спасения. Она, чтобы не привлекать — если это было возможно — еще большего к себе внимания, незаметно пнула под столом Сэма, который, казался вообще не утруждал себя тем, чтобы вникнуть в их разговор. Впрочем, он казалось слышал все, и по первому требованию готов был поддержать свою спутницу. Мама, — начал он, — мы обсуждали с тобой это и я сказал, что… — договорить ему не дали возможности. Сэмюэль, этот год последний, после диплома — карьерная лестница, подняться по которой можно исключительно с надежным и верным супругом, — прервал его отец, пытаясь в очередной раз объяснить ему простую истину и делая комплимент Адриане, что случалось не слишком часто, к ее удовлетворению. Она же едва сдержала смех, когда тот заговорил о верности. Сэм довольно подробно поведал ей, что подразумевалось под «верным супругом», учитывая, что сам он перенял большинство привычек от отца. Адриана, — в разговор вступила Миссис Блэквезер, — неужели он еще не сделал тебе предложение? Чувствуя, что назревает скандал, она уже давно отложила приборы и теперь отрицательно покачала головой. Не сделал? — Изабелла повысила свое и так едва ли приятное сопрано до невыносимого. — Но я же отдала тебе фамильное кольцо! — казалось, это ранило ее до глубины души. С меня довольно, — Сэм, взбешенной тем, что его семья как коршуны накинулись на него, вышел из-за стола и исчез за дверью, ведущей к пирсу. Первым движением Адрианы было броситься за ним и примирить с семьей, но многозначительный взгляд проницательных глаз самого мудрого человека в комнате подсказал, что не стоит идти на поводу у взбалмошного характера и детских выходок. В конце концов, она была права — когда ведешь себя со взрослым как с ребенком — он и сам превращается в такового. Впрочем, выходка Сэма никак не сказалась на обеде: после горячего им подали десерт, а затем и чай. Свадьбы они больше не касались. На обратном пути место радио Адриана слушала заезженную пластику Сэма о том, что он так нуждался в ее поддержке и как это несправедливо, когда вся семья накидывает на одного и обвиняет в том, что он даже не совершал. Она же, игнорируя этот поток слов, пыталась понять, нравится ли ей как звучит словосочетание Адриана Джейн Филлмор, и что это значит быть женой человека, чьи корни уходят к тринадцатому президенту США.