Игра на выживание

POV Себастьян Как же я её ненавижу… Ненавижу с того самого дня, когда увидел её в свертке ткани, в котором её принесли. Всю такую сморщенную и уже бесконечно орущую. Хотите узнать причину моей ненависти? Что ж, вам придется запастись платочками или салфетками, ибо история грустная и печальная. Я возненавидел её сразу же, как только увидел. Поздно вечером отец пришел с ней на руках и предъявил, что это моя сестра. Радости, как вы уже поняли, я от этого не испытал. Мне было восемь. Родители обрадовали меня, что скоро в нашей семье будет прибавление и у меня появится братик или сестренка. Я был ужасно рад. Тогда я был действительно счастлив. Я хотел брата. Берег игрушки для него, старался не рвать одежду, даже имя придумал… Я делал все от себя возможное, чтобы он с самых первых своих дней понял, что старший брат его любит и будет заботиться о нем. И вот, настал тот день, когда маму экстренно повезли в больницу. Насколько я знал, до родов было еще недели две минимум… Что-то пошло не так, я чувствовал это. В этот день мама уехала на машине скорой помощи. И больше не вернулась обратно. Она умерла. И братик умер. Я долго не мог прийти в себя. Следующие пол года я не жил, а существовал. Все, что я помню о том периоде своей жизни — это слезы. Бесконечные ночные слезы в подушку от безысходности. Что же касается отца, я его почти не видел. Он либо приходил поздно вечером, когда я уже спал, либо вообще дома не появлялся, оставляя меня с няньками разного сорта. Я понимал, что ему так же плохо, как и мне. Я надеялся, что он просто хочет погрузиться в работу и перестать думать о маме и брате. Только сейчас я понял, насколько тупым был тогда. Однажды отец утром ушел по каким-то важным делам. А вечером вернулся… с ней. Первая мысль, которая промелькнула в моей голове: «Он выжил?». Если честно, я действительно надеялся, что произошла какая-то ошибка и это мой брат, который по великой случайности выжил. Думал я так ровно пять секунд, пока отец не произнес: « Знакомься, это твоя сестра». И вот тогда понеслось. Вся моя злость, ненависть, обида, называйте, как хотите, вместо отца выплеснулась на нее. Я возненавидел в ней все: от характера до имени. Кларисса Адель Моргенштерн. Ужаснейшее имя, откровенно говоря. В восемь лет я был не глупым и сразу понял, что отец изменял маме. Иначе как объяснить это существо, которое лежало в кроватке, которая изначально предназначалась моему брату? Кстати, мать этой мелкой дряни тоже умерла при родах. Везет отцу, ничего не скажешь. Хотя, возможно, он заслужил. В общем, так отец и остался с двумя детьми на руках. Мать — героиня, блять. Она не дала мне нормально жить с самого первого дня пребывания в нашем доме. Это вечно орущее чудовище явно не хотело затыкаться, а я не знал, куда себя деть. Из-за нее я не мог находиться дома, поэтому днем приходилось шататься на улице, а вечером уходить к друзьям. Тогда они у меня имелись. Пока. Если бы не нянька, которая постоянно сидела около нее, я бы её еще тогда убил, честное слово. Кстати говоря, попытки избавиться от нее я предпринимал. Однажды я попытался задушить её подушкой, пока она спала. Но нет, эта девка выжила. Няньки и доктора подлечили. На меня лишь наорали и стали водить к психиатру, которого я вскоре довел до нервного срыва. И от меня отстали. Правда, ненадолго. Отец называл её ласково Клэри. Я же называл её девочка. Это самое ласковое, что мой восьмилетний мозг смог придумать. Нет, я мог называть её дрянь, существо, чудовище и так далее, но, боюсь, меня бы неправильно поняли. Этому существу четыре месяца. Очередная попытка отправить её на тот свет к своей матери. В гараже я нашел канистру с бензином и вылил его в её комнате. А затем поджег. Помешал отец. Именно тогда я понял, что ему она намного важнее, чем я. Его взгляд… он отличался. На нее он смотрел с бесконечной любовью, на меня же глазами, полными безразличия. Похоже, ему действительно было плевать на меня. С того дня у меня больше не было отца. А заодно и дома. Отец купил новый дом. Но не прошло и недели, как меня отправили заграницу учиться. К удивлению окружающих, да и меня тоже, учился я там хорошо, можно даже сказать отлично. В Лондоне я действительно начал забывать, какое дерьмо твориться в моей жизни там, в Нью-Йорке. Иногда мне даже казалось, что я живу вполне счастливой жизнью. Но, в отличии от оценок, которые были просто прекрасные, мое поведение оставляло желать лучшего. Видимо, я настолько задолбал учителей, что через год обучения меня выгнали и отправили домой. Оказывается, в новом доме было отдельное крыло, в которое меня и поселили. Наверное, чтобы я больше этой девочке ничего не сделал. Там не было никого. Ни её, ни отца, ни прислуги. Я был предоставлен сам себе. Рядом было только одиночество, которое мало чем меня беспокоило. Тогда я был вполне доволен своей жизнью, ведь там не было этого чудовища. В тринадцать лет я уже начал курить и много пить. Отцу часто приходилось забирать меня из участка. Его даже грозились лишить родительских прав, если за весь следующий месяц я хоть раз попаду в полицию. Как бы я не ненавидел всю свою семью, перспектива попасть в детский дом меня не устраивала. Отсидевшись дома месяц, я вновь начал все сначала. Отец, похоже, понял, что меня уже не исправить, поэтому просто не предпринимал ничего. Мне же было легче. В пятнадцать я подсел на наркотики. Опять же, всем было чисто плевать на меня и на мое состояние. Я же ненавидел всех и вся в этом мире. Именно тогда я и потерял всех друзей, которые когда-либо были у меня. Никакой нормальный человек не стал бы общаться с таким, как я. Поняв, что я остался совсем один, пустил все на самотек, отказавшись что-либо предпринимать для улучшения своей жизни. Я ждал восемнадцати. Я ждал, когда смогу наконец уехать отсюда. В те редкие минуты, когда я бывал дома, няньки говорили, что мелкая часто заходила в мою комнату и спрашивала, где её брат. Ничего, кроме злости, у меня это не вызывало. Эта глупая и назойливая девчонка с самого начала отличалась особой прилипчивостью к окружающим людям. В эти моменты я действительно радовался, что меня постоянно не было дома. Мне восемнадцать. Рано утром я просто собрал свои вещи и уехал в Чикаго. Ни с кем не прощался, никому ничего не объяснял. Думаю, они и сами все поняли без всяких моих записок об отъезде и всей этой ерунды. Там меня уже ждал Люк, брат отца. У него я собирался пожить всего несколько месяцев, пока не накоплю на свою собственную квартиру. Люк был таким человеком, у которого своих забот хватает, поэтому, если я хотел, чтобы меня никто не трогал, жить у него было самым лучшим вариантом. Найти работу, как ни странно, мне не составило труда. Продажа наркотиков всегда пользовалась популярностью в Чикаго, поэтому потенциальных покупателей здесь было намного больше, чем в Нью-Йорке. Так как во всем этом дерьме я кручусь уже с пятнадцати лет, знакомых у меня было предостаточно. Один из таких помог мне на первых порах моего наркобизнеса, за что я ему, конечно же, безмерно благодарен. Спустя три месяца я съехал от дяди, зажил самостоятельной и действительно насыщенной жизнью. Наркотики, девушки, покер — все завертелось вокруг меня с бешеной скоростью. И, честно говоря, я был рад этому. Сейчас мне двадцать пять. Я все так-же живу в Чикаго, радуюсь жизни и не жалуюсь на нее. У меня есть все, что требуется самодостаточному мужчине. Уверен, останься я в Нью-Йорке, все пошло бы под откос. Есть, правда, одна проблема, — долги в покере, — но у кого их не бывает, действительно? Особенно в Чикаго. — Твой отец умер, — Люк на другом конце провода был встревожен. Я его понимаю, сам прошел через это семнадцать лет назад. — Как бы то ни было, прости, но меня не колышет, — я хотел уже сбросить вызов, если бы не услышал протестующие возгласы дяди. Недовольно цокнув, я поднес телефон обратно к уху. — Договаривай. — Все его состояние переписано на Клэри, — если честно, я и не предполагал другого исхода событий. Если бы у вас был сын-распиздяй и дочка-умница, на кого вы бы переписали свое имущество? Вот и я так думаю. Обидно? Конечно. Но даже у такого обдолбанного человека, как я, есть запасной план. — Что будешь делать? — Что я буду делать? — ухмыльнувшись, сказал я. — Заберу её в Чикаго. Не пропадать же такому золоту, как Клэри, в Нью-Йорке, правда, дядя?