***
Холодный ветер бьет в распахнутые настежь окна, проникает под кожу и вырывает из груди сиплый кашель. Мэтт ежится, но все равно откидывает от себя старый, заштопанный не один раз плед, и встает с кровати. Пружины отзываются протяжным стоном. Даддарио берет свою куртку со спинки стула и выходит на балкон, встречаясь лицом к лицу с порывами ветра. Ему приходится переступить с ноги на ногу, чтобы удержать равновесие. – Хей, все хорошо? – подходит к хрупкой девичьей фигурке, привалившейся бедрами к перилам, и накидывает ей куртку на плечи. Так себе защита от холода, если честно. Александра молчит. Держит в зубах сигарету и пытается дрожащими руками крутануть колесико зажигалки, чтобы появился маленький огонек. Снова, и снова, и снова. Не получается. – Алекс… Все также без ответа. Безрезультатным попыткам выдавить из почти пустой зажигалки последние крохи жизни мешает ветер. И даже закрыться от него не получается. Зажигалка выпадает из покрасневших от холода пальцев, и две пары рук тянутся одновременно, чтобы поймать ее, но сталкиваются друг с другом и ловят только воздух. – Черт! – выкрикивает рвано и запускает пальцы в волосы. И это вовсе не игра света – на секунду Алекс и правда тянет так сильно, словно хочет вырвать их с корнем. – Тише, я помогу, – Мэтт ведет плечами, стараясь избавиться от липкого холода, который щупальцами бьет по пояснице, вверх, по позвоночнику, подбирается к грудной клетке. Он наклоняется и поднимает с пола маленькую зажигалку, чтобы потом поднести ее к сигарете, прикрыть от ветра и крутануть колесико. У него руки не дрожат. У него получается с первого раза. Алекс не благодарит брата, лишь потерянно смотрит на обветшалую кирпичную стену дома напротив и делает первую затяжку. Выпускает в небо ядовитый дым, который сразу же развеивается. Мэттью не курит. Да и Алекс тоже не курит вообще-то. Не курила, пока не появилась она. Шелби. – Она сегодня на свидании, – кидает слова, как камни в воду. – Я слышала во время обеда. Мэтт молчит, потому что слова не нужны. А что тут скажешь? Мне жаль? Банально. Я рядом? Глупо, она и так это знает. Все будет хорошо? Полнейшая ложь, потому что, если взглянуть правде в глаза, у них никогда ничего не бывает хорошо. – Почему она, Мэтт? Почему именно она? Я так влипла… – хриплый шепот, а в глазах почти слезы. Сигарета тлеет, дым рассеивается. Что-то никогда не меняется. Мэттью притягивает сестру к себе за плечи и даже не возражает, когда отравляющий запах щекочет его ноздри.***
Семья Даддарио отличается от семьи Рабара. Всем. То есть буквально всем. У Рабара большой дом, свой сад и два лабрадора. Счастливая чета воспитывает трех детей и готовит их к идеальному будущему. Брат и сестра Даддарио живут на двадцати квадратных метрах квартиры, выделенной им детским домом. У них нет ни родителей, ни других родственников. Только брат. Только сестра. Одни в целом мире. Рабара отдали своих детей не в самый лучший колледж Америки, но в тот, который может принести нужные связи и хорошие знания. Даддарио пошли туда, потому что три четвертых суммы за обучение оплачивались государством. На оставшуюся одну четвертую они работали ночами напролет. Шелби ела на завтрак хлопья с молоком, поджаренные тосты и гуаву, а до колледжа ее довозил личный водитель. Мэтт и Алекс перебивались хлопьями без молока, а иногда и вовсе оставались без завтрака и перепрыгивали через турникет в метро, чтобы успеть добраться до кампуса. Вечерами Шелби гуляла со своими друзьями, а потом возвращалась домой – обязательно до десяти – чтобы подготовиться к урокам. Вечерами Мэтт и Алекс выходили на свои смены, старались улыбаться посетителям, чтобы им оставили больше чаевых, и открывали учебники в любую свободную минуту. Ведь не выучить - значило вылететь из колледжа. Каждую ночь Шелби смазывала кожу увлажняющим кремом и строила рожицы своему отражению. Ложилась спать как можно раньше, чтобы отдохнуть и набраться сил. Каждое утро Мэтт и Алекс выпивали по чашке совершенно гадкого растворимого кофе и замазывали синяки под глазами, чтобы не быть похожими на прозрачные тени самих себя. По канонам жанра они не должны были пересечься. Подобные общаются с подобными. Вот только Алекс взглянула на те самые ямочки на щеках, в те живые глаза, и потеряла себя. А Мэтт просто был рядом. Держал за руку, когда Шелби входила в кафетерий и одаряла всех улыбкой. Отвлекал, когда Шелби общалась со своими друзьями, а взгляд Александры постоянно стремился найти её стройную фигуру и любоваться, любоваться… Стоял за спиной, сложив руки на груди, когда пары заканчивались, и Шелби махала на прощание рукой. Всем. И Алекс. Однажды она даже обняла ее. Мэтт в тот день вдохнул больше сигаретного дыма, чем за всю прошедшую неделю. Рабара и Даддарио принадлежали к разным мирам. Мирам, которые не соприкасаются.***
– Ты как? – Мэттью отодвигает тяжелый стул и садится рядом с сестрой. Достает из рюкзака два бумажных пакета с обедом – сегодня почти королевским. Вчера в их забегаловке несколько подвыпивших парней целиком и полностью облапали Алекс взглядом и оставили хорошие чаевые. У Мэтта до сих пор сжимаются кулаки при воспоминании об этих похабных улыбках. Такое случалось достаточно часто. Но к этому невозможно привыкнуть. «Кушать на что-то надо» – мудро изрекала Александра и, превозмогая отвращение, еще шире растягивала губы в улыбке или расстегивала еще одну пуговку на блузке. Мэтт все равно на всякий случай был рядом. Если кто-то притронется к его сестре хоть пальцем – лишится руки. На столе появляются два яблока, бутылочка с водой из-под крана и четыре сандвича. С ветчиной и листьями салата. И наплевать, что ветчина такая дешевая, что от нее пахнет дохлой крысой – даже такое они могут позволить себе очень редко. – Опять этот вопрос, Мэтт, – Алекс благодарно смотрит на него и берет в руки сандвич. – Я в порядке, видишь? Живая, здоровая и сегодня даже сытая. И я пережила две пары с Шелби Рабарой на другом конце класса. – Я вообще-то спрашивал про твой тест. Врет. Конечно, врет. Но сестра делает вид, что верит. В кафетерии становится шумнее, и не надо смотреть, чтобы понять, кто пришел. Шелби всегда окружают друзья, рядом с ней всегда смех и искренние улыбки. Но Мэтт зачем-то все равно смотрит. Оборачивается через плечо, скользит взглядом по обедающим студентам, останавливается на группе вошедших. Кого-то из ребят он знает лично, кого-то видел лишь мельком. Шелби идет в центре, а чуть позади нее… Мэттью кажется, что весь воздух в его легких превращается в обжигающую внутренности лаву, он резко выдыхает, чтобы избавиться от этого чувства, но не может отвести взгляд. Потертые свободные штаны, белая футболка с каким-то диким рисунком, растрепанные черные волосы. Улыбка даже ярче, чем у Шелби, и глаза, излучающие свет. Мышцы перекатываются под темной кожей. И Мэттью понимает, что попал. Попадает прямо в этот момент. Падает, разбивается, трескается, тонет – называйте, как хотите. Потому что уже не просто «не может», не хочет отводить взгляд. – Это кто? – тихим голосом. Знает, что Алекс все равно услышит. – Гарри. Какой-то родственник Шелби, перевелся к нам из Канады. Гарри. Мэтт тяжело сглатывает и следит за тем, как веселящиеся студенты усаживаются за свой столик (конечно же, у них есть свой столик в самом центре кафетерия). И ему только кажется, что прямо перед тем, как сесть на свое место, Гарри бросает на них быстрый взгляд. А Алекс внимательно смотрит на Мэттью. Смотрит, чуть прищурив глаза, а потом тянет губы в усмешке, горькой и ядовитой, как сигаретный дым: – У этой семьи какое-то дьявольское притяжение.***
Его зовут Гарри. Перекатывает на языке и усмехается. Гарри. В компанию он так быстро вливается не только благодаря Шелби. Он беззаботный, радостный и обладает отличным чувством юмора. Его глаза блестят, когда он улыбается. А еще он танцует. И он очень красивый. Алекс его немного ненавидит, хотя у нее нет для этого объективных причин. Кроме одной. Мэтт дрожащими пальцами достает сигарету из полупустой пачки. Александра помогает прикурить.