Чему быть, того не миновать, и всем смертям на зло Земле вечность не стоять… Но только полюбить по-настоящему и обрести счастье можно или суметь, или не суметь… Абстрактное
***
Хоть эта ясеневая роща была небольшая, но заблудиться в ней при желании было несложно. Находилась эта долина у подножия трёх гор, отделённая от них широкой рекой. Посреди этой рощи была большая поляна, сплошь усыпанная цветами и душистыми травами. Они продолжали не просто расти и жить, они процветали даже на небольшом куске скалы, что помещалась ровно по середине этой поляны. Вокруг скалы травы образовали небольшой, но уютный холм, на чуть скалистой макушке которого надёжно рос, невесть откуда здесь объявившийся и вопреки всему обосновавшийся, дуб. И непростой это был дуб. На его прочных ветвях с разных сторон висели качели, постиранная одежда из грубого самодельного сукна и кожи, да узловатая верёвка. Последняя спускалась в укрытую корнями и сухими ветками пещеру. А уж о том, кто там живёт, сомневаться не приходилось, поскольку через те же сухие ветки то и дело пробивался дымок от костра. Во всём молодом мире не найти было подобного странного жилища. Ведь оно не много не мало являлось жилищем самых первых на этой земле людей. Пока ещё не лопухоидов, и не магов, а простых смертных людей. Но при этом не единственных смертных. К жилищу, через рощу, приближался всадник. Непростой всадник. Для того, чтобы направлять своего скакуна, всадник не прибегал к поводьям. А из сбруи только и имелась, что валяное из шерсти подобие ещё не изобретённой попоны, и вместо такого же седла, схваченный для удобства двумя самодельными ремнями. Да и вообще, очень уж странный всадник приближался к жилищу первых людей. Ведь впервые, находясь в этих местах, гость не боялся заблудиться. И хотя ехал не спеша, к месту приближался быстро. Удивляться тут нечему: зверь его скаковой — единорог. И тоже не простой, не типичной, для зверей этих, масти —вороной. Лишь тихая мелодичная песнь лилась за ними вслед. Вот таинственный всадник выехал на опушку леса. Травы и цветы почти достигали живота единорога. Навстречу всаднику через поле шла гулявшая там, совсем ещё юная девчушка. Первая дочь самых первых людей. Завидев приближавшихся, девочка сначала остановилась, а потом, узнав, скорее подбежала с радостными возгласами: — Лилит! Ты к нам пришла наконец-то? Вот здорово, я скучала! Чёрный единорог остановился. Ехавшая на нём женщина спешилась и скинула капюшон. — Можно было и не кричать, я вам сюрприз готовила! Девчушка, подбежав, остановилась: — А… что? Всадница только махнула рукой: — Может, со временем и узнаешь. А пока, пожалуйста, покажи-ка мне, где тут единорога своего оставить, и пойдём к тебе домой. И заодно расскажешь, как там твои матушка с отцом. Девушка запыхалась, но это не помешало ей быстро прозвенеть весёлым ручейком своего голоса: — Да ты ж и сама скоро всё узнаешь! А скорее всего, уже знаешь, а то чего это ты к нам ещё и с подарками явилась?.. Лилит только улыбнулась в ответ… *** Тем временем в семье первых людей праздновали пополнение. На руках у матери человечества в свёртке из только сотканного полотна лежал новорождённый младенец, девочка. Мать Ева убаюкивала ребёнка, а старшие дети, тихо шушукаясь, пытались рассмотреть свою сестру у неё на руках. Рядом с матерью сидели двое сыновей, близнецы, а по середине дома их отец, основатель человеческого рода, возился с костром, привычно отмахиваясь от дыма, слепящего глаза. На нём поджаривал он свежепойманную, и прощением благословленную, довольно большую речную рыбу. На всю первую человеческую семью должно было хватить. А даже если и не хватит, отец человечества как раз во время поимки этой рыбы прихватил ещё и трёх раков. Раки были завёрнуты в набедренную повязку, с помощью которой и были пойманы способом, который в далёком будущем будет приписываться руке одного известного по народному фольклору Греке. А пока Адам скромно отмалчивался на похвалы, доводя рыбу до идеально равномерной съедобной корочки, а его верная, неповторимая и единственная в своём первом роду жена Ева вместе с остальными детьми скрашивали ожидание обеда сочинением и напевом колыбельных своей новорождённой. А ещё один ребенок этого (во всех смыслах славного) семейства спустилась по верёвке в их дом. Да не одна, а с неожиданным, но желанным гостем. Ева и её дети тут же повернулись к вошедшим. Только Адам, не отвлекаясь от процесса готовки, обратился к дочери: — Лейла? Наконец-то, помоги пожалуйста с готовкой, а то у меня глаза устали. — А чего им не устать, света-то у вас в помещении мало, — ответил ему дружелюбно-насмешливый голос. От неожиданности Адам круто развернулся, уставившись на гостью взглядом удивлённой совы, заставшей забравшуюся в своё гнездо чрезмерно отважную и наглую мышь. Дети дружно хихикнули. — Мы не ожидали тебя увидеть, Лилит. До сих пор ты не покидала своего берега моря, — гостеприимно улыбнулась мать Ева вошедшей. Лилит только повела плечами: — Вы слишком нередко лишали меня уединения в моём скромном жилище, а потому, прознав, что у вас сегодня такой праздник, не удержалась перед возможностью ответить вам взаимным визитом. Адам, встав перед гостьей, поприветствовал её: — Добро пожаловать в наш скромный дом. Рады тебя встречать, добрая соседка и крёстная нашей дочери. Может, отведаешь с нами рыбку с раками, в честь рождения нашей третьей дочери? Лилит, ещё при входе приметив главную заботу дня отца Адама, явно была не против немножко перекусить. Путь всё равно был не близкий, да и побеседовать со старыми знакомыми было о чём. — Света у вас в доме и впрямь недостаточно, без шуток. Единственный выход наружу прикрыт ветками, дым от костра едва… апчхи!.. — Лилит громко чихнула, — Выходит наружу. Может дуб от дождя и спасает, но ведь в бурю ужасно скрипит… Ева тут же ответила: — Дуб нас спасает хорошо. И от дождя, и от падших. Да и звери относятся к нашему жилью с уважением. Адам подтвердил: — О, да! Особенно с животными… К сожалению не получается с ними, как в Эдеме, дружить. Уже давно они тут живут, одичали совсем… Впрочем, мы тоже уже не те, какие мы были в Эдеме, — при этих словах Адам с грустью посмотрел на рыбу с раками. — А что такое Эдем? — спросили малыши-двойняшки, мальчик и девочка. Взрослые как-то задумчиво замолчали. В наступившей паузе Лейла просяще посмотрела на гостью. Лилит верно истолковала этот взгляд: — Это сложно объяснить сразу, в двух словах. Гораздо проще, и для меня в том числе, начать с самого начала, хотя это и не быстро, и очень непросто… — тяжело вздохнув, она продолжила: — Когда-то наш создатель, Великий Творец всего сущего, за два дня создал Вселенную. А в течение трёх последующих дней слепил, обжог жаром жизни и разукрасил мир, в котором мы живём. Только на шестой день в мир впустили и нас, и вас, людей, наделённых самым великим созданием Творца, — При этих словах Лилит тихо и очень таинственно улыбнулась, — Это ваша душа, эйдос. Младшие дети посмотрели на Лилит с пытливым недопониманием. А старшие, хотя и слышали эту историю не в первый раз, всё равно выглядели озадаченными. Дева Лилит тем временем продолжила: — А на седьмой день, он обозрел содеянное и дал соизволение «быть Жизни по сему», и Жизнь получила своё течение. Однако, мир, созданный сейчас, не был первым из созданных нашим первоначальным родителем. Перед созданием любого творения, вещества, даже простых предметов вроде одежды, посуды, орудия, даже еды, предшествует первая мысль, первый образ создаваемого. Первая попытка. И, хотя первая попытка, так сказать, набросок, нередко рождается на свет с комочками первых неудач, то Эдем скорее исключение, чем правило. Или, во всяком случае ни я, никто из других рождённых в Эдеме стражей, не знаем о предыдущих возможных вариантах его. Многие из нас были созданы практически одновременно с тем Эдемом, который нам известен сейчас. Однако я уверена, что именно наши родные сады лучше всего отражают ту первую сформировавшуюся мысль и идею Творца, которая впоследствии и вдохновила его на создание этого, и, возможно и других неизвестных нам миров. Лилит задумалась, опираясь ладонями в колени, и замолчала. Адам решил закончить за неё: — Самое важное, что вам следует знать про Эдем, что именно там началась жизнь всего нашего мира. Там появились не только стражи, как Лилит, но и мы с мамой. Возможно, мы с ней и в правду самые первые из родившихся людей, но вы, наши дети, почти все есть самые первые люди родившиеся на этой земле. — Да-да, мы знаем что на нас лежит большая ответственность как и за ваши ошибки, так и будущие искупления и достижения наших детей и их потомков, — задорно закончила Лейла, — вот только не понимаю, почему нам надо думать о грустном? Да, вы, может, и совершили ошибку, когда поторопились съесть тот плод с дерева Познания Добра и Зла. Но для нас вы сделали больше добродетели, чем ошибочных поступков. Да и не так уж и плох тот мир, в котором мы родились. — Лейла, — с заботливым терпением обратилась к ней её мама. — Этот мир действительно неплох. Он ничем не хуже того мира, в котором впервые появились мы с твоим отцом. Но он огромен и неизведан. Адам поддержал свою жену: — Да, он неизведан. И потому что неизведан, он и непредсказуем. То, чего мы предсказать не можем и чего не ведаем, несёт великую опасность! — Или великое чудо, — тихо, но ясно произнесла Лилит. В наступившей тишине было слышно, как попискивает младенец на руках Евы. — Чудо тоже случается от того, что неизведанно, — после минуты молчания осторожно согласилась Ева, и с печалью продолжила. — Но всё же не так часто, как опасности и проблемы. — А вы не бойтесь пробовать. Если знать, чего ищешь и что испытываешь… — У нас нет столько жизни, чтобы бесконечно всё и вся пробовать! — внезапно резко ответил Адам. Потом смутился, и продолжил спокойнее: — Пойми правильно, Лилит. В тебе по прежнему говорит страж, хоть и бывший, но всё же истинный перворождённый страж света. Мы же просто люди. И мы смертны. Вы, стражи, сами нам говорили, что мы не можем прожить больше двухсот, или трёхсот лет. Что нам они могут дать против вашей вечности? — Лично я уже не вечна, — поморщившись, произнесла бывший страж, — и вряд ли мне дано прожить больше вашего срока. Ева едва заметно покачивала свёрток с начинающей возмущаться новорождённой. Её муж подвёл завершающую черту своим мыслям: — Именно поэтому мы не можем позволить себе рисковать. Всё что у нас есть, это какие-то две сотни лет жизни да эйдос, на которой постоянно зарятся дружки Кводнона. — Ещё любовь, — нежно заметила всё углубляющаяся в своего ребёнка Ева. — Ну да, любовь… — рассеяно согласился Адам. Вот только… Ева, дорогая, а почему ты не следишь за едой? Рыба уже сильно поджарилась. Ева виновато ответила, что у неё их ребёнок, и за ним нужно постоянное внимание. Начались обычные семейные споры, кому за каким занятием в доме лучше следить. Ева напомнила Адаму, что ему не даётся слишком долго держать на руках ребёнка и одновременно кормить его. А её муж напомнил своей благоверной, что она по-прежнему боится выходить ночью на улицу одна. Слушая всё это с видом очень любопытной птички, Лилит только качала головой про себя. Лейла и остальные дети, если не были заняты работой по дому, выглядели очень смущёнными. А некоторые очень озадаченными: — Почему наша соседка нам не помогает? — спросил один из сыновей Адама своего отца. На что отец первого семейства ответил: — Лили, ты не против помочь нам немножко по хозяйству? Лилит чему-то страшно возмутилась: — Сколько раз я просила, не называйте меня Лили! Достаточно просто Лит! Да и в чём вам помочь? Я готова. Старший из сыновей Адама и Евы ответил: — Стол уже накрыт. Еда готова, да и пол вы уже давно вытерли, столы вытерли, стулья вытерли, лапы Собаке даже протёрли. А вот Кот сбежал, пока вы спорили. Не любит он, когда мы пытаемся его помыть как остальных домашних зверей. Услышав такое, Лилит только расхохоталась: — Ну правильно! Кошки — существа недоверчивые и обидчивые. Своему языку они доверяют уж точно больше, чем рукам, которые то кормят и гладят их, то вышвыривают за шкирку вон! — А не надо мне в ботинки гадить и кудель жене спутывать, — проворчал на Кота первый мужчина, — только молоко Козы и Коровы на него зря переводим. — Но Коты нам тоже помогают, — встала на защиту гордых питомцев Лейла, — они мышей и змей ловят, а ещё детей убаюкивают. Ты же сам, отец, знаешь, как чудесно Кошки мурлыкают, когда их гладишь. Да и шёрстка у них мягкая, приятная на ощупь, — Лейла приятно жмурилась, представляя Кота и Кошку рядом с собой. Она вообще любила животных, всех-всех. А ещё деревья, цветы, травы, небо с землёю, воды пресные и морские, луну, солнце, звёзды и вообще всех, включая свою семью и приходившейся ей крёстной, самой первой из всех крёстных, Лилит. Более того, она любила даже таких сложных и непонятных существ, как великаны, титаны, драконы… а ещё стражей. Причём абсолютно всех. Правда всех и каждого очень по-своему и индивидуально, пусть и одинаково сильно. Лилит даже не исключала, что и Творца она тоже любит. Правда, лишь по мере осознания его в жизни. А пока в глубине души Лейла была совсем ещё ребёнок. Ребёнок с очень большим сердцем, способным совсем не по-детски уместить в себя всех и вся. Но при этом совершенно не осознающей, что она уже на пороге взросления, что возможно, уже в очень скором времени ей предстоит занять одно место наравне с её отцом и матерью в непростом жизненном пути её Рода. Или же, ей предстоит нечто большее… Лилит встрепенулась. Хоть она уже и перестала быть стражем в полном смысле этого слова, некоторые инстинкты стража по-прежнему давали о себе знать ей. В частности — интуиция… И эта самая её интуиция и подсказывала ей, что что-то не то происходит в семье первых людей. Слишком странные взоры пускали они в её сторону… — В чём дело? Неужели вы думаете, что я ничего не вижу? — спросила она Адама и Еву. Те немного смутились, но всё же уступили её вопросу: — Да вот… навещают нас часто сейчас разные создания, — начал глава первой семьи, — то дух какой-то в доме у нас заселился, но мы с ним хоть и с трудом, но прижились, поесть-попить немножко у огня оставляем, тише в доме говорить стараемся… он и примирился в ответ. Теперь Домовым его зовём, тот и не против, даже является к нам иногда побеседовать, когда дети спят. — Он небольшой такой, чем-то на очень волосатого кота похож, только о двух ногах ходит, а не четырёх, — добавила Ева. Кто-то из угла очень громко и сердито чихнул. Огонь в круге из камней сильно затрепетал от него, как от ветра. — Прости, друг. Мы же не со зла, гостье нашей пытаемся объяснить, какой ты, — начала успокаивать невидимого духа Ева. — А она как будто не знает! — ворчливо, но всё же не очень сердито ответил Домовой. Лилит кивнула и подтвердила, что знает многих других духов, что обитают в горах, лесах, реках, озёрах и даже болотах. — А воздушные духи есть? — спросил один из сыновей Адама. Его заверили что и не такие есть на свете. — Так что же вас в действительности беспокоит? — спросила дева-страж. Адам задумчиво засопел, собираясь с мыслями и решимостью, и через минуту ответил: — Да вот, случается на охоте… или прогулке… неизвестные ломают наши ловушки на зверя, а его, пойманного, раздирают в пух и прах… То детей вечером пугают, даже Лейлу один едва не укусил… Да и вообще палками, словно бешеные мартышки, не отгоняются… — А ещё говорят угрозы страшные противными голосами, спать не дают… — закончила Ева. Лилит эта новость очень не понравилась. — Я слышала и сама видела, что часть духов, ушедших за Кводноном из Эдема, страшно изменились. Некоторых из них я и сама опасаюсь… но не боюсь, — твёрдо ответила она на расстроенный взгляд одного из младших сыновей Адама, — но всё же с этими лучше не связываться. Некоторые из них по-прежнему падшим служат. Хотя больше и тех, кто сами по себе. Да только всё равно никакого добра от них не встретишь. Наибольшее —только какую-нибудь мало-мальски неприятную пакость. — А тем, кто не стражи, но и не мы… но и не всегда на нас похожи, они могут служить? — спросила малышка Ноэлла, младшая сестра Лейлы. Она родилась одновременно со своим братом, которого звали Ноэл. — Ну, смотря кого ты имеешь в виду, — заметила страж, — есть просто нелюди, тоже когда-то духи, но породнившиеся со стражами и теми, кто зовут себя богами. Вероятно от того, что тот, кто породил и их, и нас, тоже Бог, но почему-то нас, стражей, они считают более младшими созданиями Его, и потому не такими могущественными и важными, как они, — рассказывая о богах, Лит даже сама изменила свой тон на пренебрежительный и немножко комичный. Даже жестами она слегка позволила себе чуточку покривляться, а слово «важными» в конце прозвучало почти как «влажными». Детей такая игра мимики и слов привела в восторг, и только родители семейства поглядывали на свою старую знакомую чуточку с недоумением. Раньше, ещё в Эдеме, за подобные кривлянья Лилит получила бы выговор от старших стражей и тёмное перо. Но когда и старшие очень далеко, да и крыльев уже нет, разве можно уже беспокоиться о подобных мелочах? И так и продолжалось уютное застолье, пока Лит не услышала громкий певучий крик своего единорога. «Уже вечер, пора!» — Большое спасибо за гостеприимство. Мне нужно возвращаться домой. Желаю вам всем доброго вечера, — девушка-страж поднялась, поклонилась и повернулась в сторону выхода. — Постой, — остановила её Ева, — а как же посвящение нашей девочки? Может посмотришь, какая она милая? — Спасибо, Ева, я уже успела увидеть. Она действительно очень милая, — ответила поклонившись Лилит, — так же, как и у стражей, зрение у неё очень остро (на этом месте она даже позволила себе подмигнуть улыбнувшейся ей в ответ малышке). Думаю, ей подойдёт имя Ягге. — Ягге? — мать Ева спросила, одновременно пробуя звук имени на вкус. Дева Лилит в тени и отсветах домашнего очага только таинственно улыбнулась. — Мне руны подсказали. Я общалась с ними перед отъездом к вам. — С кем это гадала? Руны? Никогда не слышал о таких существах, — задумчиво пробормотал Адам, следя, как дети подкладывают новых веток в костёр. Ева и Лилит дружно рассмеялись. — Ну хоть не зверями обозвал в этот раз! — почти одновременно и дружно произнесли первые женщины на земле. *** Остаться ночевать Лит наотрез отказалась. Сначала она выложила подарки: пару целебных снадобий собственного приготовления, ракушки с красивыми рисунками для детей и таинственный амулет, названный ею «Ловцом счастливых снов» для новой крёстной дочери. А затем срочно засобиралась. Ей очень нужно было спешить домой, и только она одна могла объяснить почему. Но далеко не всем. Провожать её вызвалась крёстная дочь Лейла. По дороге, пока Лит отвязывала своего единорога, девушка расспрашивала про руны. Её крёстная мать ей отвечала. Потом Лейла начала рассказывать забавные истории из жизни её семьи, включая истории об неудачных рыбалках отца, или о том, как её брат и сестра двойняшки, Ноел и Ноэлла, поспорили, что одевшись в одинаковые одежды и распустив одинаково длинные волосы они смогут сбить с толку своих родителей. Мама при этом притворилась, что действительно их не различает, а отец решил проблему предельно просто, едино нагрузив двойняшек по дому и походами в лес. Естественно, через какое-то время Ноя не выдержала, поскольку на личном опыте убедилась, за что именно её папу и братьев называют самой сильной половиной семьи. «Зато мы самые мудрые и красивые» — утешила её потом матушка Ева. Обе девушки, страж и человек, веселились и приятно проводили время. А в роще уже сильно смеркалось. Лит уже готова была вскочить на своего удивительного зверя, когда Лейла вдруг спросила: — А почему ты так торопишься домой? Действительно ли боишься опоздать до полуночи? Или тебе с нами скучно? Лилит впервые за всё время общения с семьёй Адамовичей по настоящему смутилась. «А девочка-то растёт, умнеет уже не по дням, но с каждым мгновением прямо на глазах!» — подумала дева-страж. — Это сложно объяснить в двух словах, или в трёх… а то и в пяти. Но нет! Мне с вами не скучно. Напротив, наблюдать за вами мне даже интересно. Почти так же, как тебе интересно наблюдать за животными или своими младшими братьями и сёстрами. — Вот только дома мне уже привычнее, там мне всё так же знакомо, как тебе твой дом и твоя поляна. Там у меня свой контур, свой очаг, свитки, Барабашка, как ваш Домовой. Да и руны, так и тянут пообщаться, — усмехнувшись, закончила она. Лейла с сомнением поглядела на Лилит и произнесла: — Не так уж тут мне привычно и спокойно, скорее скучно. А ты больше произнесла слов, чем пять, я считала, — девушка игриво показала свою пятерню, а затем уже серьёзнее продолжила. — Вот только ты всё равно не договорила. Как-то неполно ответила на вопрос. Даже не знаю, как это объяснить… но чувствую… словно ты не хочешь мне что-то говорить… — в голосе Лейлы мелькнула обида ребёнка, которому вместо обещанной звезды на небе принесли обычную, морскую. А он, этот ребёнок, прекрасно знает, как выглядят морские звёзды и обычные, и его обижает то, что остальные его недооценивают. Лилит очень внимательно пригляделась к своей крёстной дочери, словно видела что-то в ней впервые. Словно у Лейлы изменился цвет волос или сзади вырос хвост. И вдруг… Обычно спокойная, что лебедь на плаву, Лилит со стороны незаметно переменилась, перестав быть похожей на весёлую и любопытную лесную птичку, как по обыкновению. Теперь, в ней было куда больше от лесной совы. И при этом глаза её светились в сумерках, как у кошки, правый синим цветом, а левый — зелёным. И почему-то Лейле стало не по себе от этого взгляда. Впервые, за всё время их знакомства, она чувствовала себя рядом с крёстным-стражем так, что хотелось поскорее скрыться или спрятаться под землю. А ведь они с ней знают друг друга с самого рождения Лейлы. Иной раз и родителям с родными братьями и сёстрами не поделишься стольким, что запросто обсуждали между собой бывший страж и юная смертная дева. И Лилит вскоре поняла, что чувствует её подопечная, и отвела свой странный взгляд. Уже смотря в сторону, продолжила: — Прости, я знаю, что тебе было неприятно. Но мне необходимо было кое-что проверить. Иногда на меня и не такое накатывает… — Что именно проверить? — растерянно спросила Лейла. Лилит не торопилась с ответом. Её единорог всё нетерпеливей перебирал копытами и начал сердито фырчать. В конце-концов она повернулась к Лейле, явив ей самый странный и почему-то самый глубокий и пронзительный взор, который дочери Адама и Евы ещё не приходилось видеть даже в столь выразительных и огромных глазах, какие были у этой таинственной и печальной девы. Которая для юной Лейлы была и оставалась самой близкой и пока что единственной подругой. — Вот в чём дело… только вот всё равно не объяснить словами это. Только одна грусть на самом дне. И такая… постоянная, совсем не как у меня, или моих братьев и сестёр. Их легко развеселить, когда им грустно, подарив что-то, или поиграв с ними. Даже у родителей она то приходит, то уходит. А потом уже намного проще и веселей. — Но как у тебя такая грусть может жить постоянно, хотя с нами ты вполне весело шутила и смеялась так радостно нашим шуткам? Или это всё было неправда? Лилит, успокаивая скакуна, наклонилась к уже совсем запутавшейся девушке, и взглянула ей в глаза вновь по новому. Внимательно, но уже по-другому. По-доброму. Приподняв ей лицо за подбородок, она, со своей уже неизменной таинственной улыбкой, ответила: — Не пытайся объяснить то, что тебе пока не по силам понять. Ты слишком юна, но всё же умна и пытлива. Ненадолго, Лилит задумалась, словно вспомнив что-то. А потом быстро договорила: — Поэтому, лучше помогай своим родным, животным и птицам, учись у духов, у Любви в Сердце… которую тебе дано слышать лучше, чем кому бы то ни было на Земле, — последние слова прозвучали особенно тихо, словно шелест в кронах деревьев у них над головой. — Но очень тебя прошу, не теряй зря времени, дарований и сил на необъяснимое. Времени у тебя и так немного, а дарований с избытком. А всё остальное откроется со временем, в течение самой Жизни. И только, когда это будет нужно. Напоследок женщина поцеловала первую дочь Евы в лоб и пожелала ей возвращаться поскорее домой, да баиньки. И немудрено, ночь наступила. Другая переступая копытами, только начинала свой долгий путь через лес.