***
Утром Намджун ведет себя как ни в чём не бывало, только одобрительно кивает, оценив, что Юнги надел высланные им черные узкие брюки и белоснежную рубашку. Почти всю дорогу до офиса Ким ведёт переговоры по телефону, отсылает документы по почте и не смотрит на Мина. Сегодня день города: столица украшена, в парках организовываются концерты и фото-выставки, люди толпами валят на улицу гулять, везде пахнет жареными каштанами, и только Юнги продолжает вертеть в руках руль и сквозь зубы материт того, кто придумал работу. — Заедешь за мной к пяти, поедем на одну важную встречу, потом ты свободен, — говорит Намджун, стоит Юнги припарковаться, и выходит из автомобиля. Так как внезапно у Мина оказывается очень много свободного времени, что удивительно, когда работаешь на такого тирана, как Намджун, то он решает поехать за Техой, а потом пойти гулять по праздничному городу. Юнги решает оставить роллс, который, к слову, вчера вернули Намджуну, у его же офиса, представив, как соседи получат инфаркт миокарда, увидев в их задрипанном дворе такую тачку. Он берёт такси и едет сперва домой. Юнги заваривает чай и, достав припрятанный в холодильнике эклер, собирается приступить к чаепитию, как Теха прыгает на стул, а оттуда на стол, и нагло усаживается чуть ли не в тарелку с лакомством. — Я кормил тебя утром только! Совесть имей, дай мне чаю попить, — Теха, не прерывая зрительного контакта, потягивается, и Юнги отчетливо видит, как кот собирается смахнуть тарелку с эклером на пол. — Ладно! — Мин подскакивает со стула и, взяв тарелку, перекладывает её на холодильник. — Дам я тебе еду, перестань вести себя, как сволочь, я это и так знаю, — Юнги достает с полки пакетик с кормом и собирается уже высыпать его в миску, как мобильный на столе начинает вибрировать. Мин откладывает пакетик в сторону и берёт телефон; так и не поняв, чей номер высвечивается на экране, он отвечает. — Привет, это Джин. Я друг Намджуна, — говорит незнакомый голос, и Юнги вспоминает красивого парня, которого видел пару раз у офиса с Кимом. — Он отпустил меня до пяти! — начинает возмущаться Юнги. — Я на работу сейчас не вернусь. — Эй, всё нормально, я не зову на работу, я поговорить хочу. — О чём же? — успокаивается Мин. — О Техе, — Юнги косится на кота, буравящего злым взглядом хозяина, который так и не наполнил его миску, и недоумевает. — Ты зоофил? — не сумев скрыть смешок, спрашивает Юнги. — Не понял. — Так что ты хочешь знать? — Его адрес, номер телефона, род занятий, и самое главное — насколько серьезно то, что вас связывает? — Юнги кажется начинает понимать, но решает подыграть. — Он живёт со мной, и у нас всё очень серьезно, настолько, что если я сейчас не дам ему поесть — он меня укусит, — сквозь смех говорит Мин. — Он там? — нервно спрашивает Джин. — Дай этому блондину трубку. — Он рыжий, — уже смеётся в голос Юнги. — Вчера утром он был блондином, — растерянно говорит Джин. — Ой не могу, — ухахатывается Юнги и, держась за живот, сползает по стенке на пол. — Чего ты смеёшься? Я вообще-то серьезно. — Чимин, — еле произносит Мин и снова заливается смехом. — Блондина зовут Чимин, а Теха - мой кот, и я такого даже врагу не пожелаю. Пауза на том конце трубки длится несколько минут. — Да ты издеваешься! Какой кот! Какой Чимин! Что ты несешь? — Джин кричит так, что Юнги приходится держать трубку на расстоянии. — Теха — мой кот, Чимин — мой друг. Что тебе не понятно? — Мин с трудом удерживает очередной приступ смеха. — Намджун охренеет, да я сам в шоке, — уже спокойно говорит Ким. — Если ты сохранишь в секрете, что Теха - кот, я дам тебе номер Чимина и, более того, намекну, что ваша эта симпатия взаимна. Дай только кота покормить. — Серьезно? — выпаливает Джин. — Намджун будет продолжать думать, что Теха - человек, обещаю. Только помоги мне с Чимином. Юнги наполняет миску Техи и удобно усаживается на стуле с телефоном в руках. После получасового разговора с Джином Юнги прибирает кухню и идёт в спальню за котом. Теха, конечно же, идти на улицу категорически отказался, расцарапал Мину пальцы и в сотый раз убедил его, что стоило завести собаку. Вдоволь нагулявшись и купив себе каштанов, Мин ровно без десяти пять стоит перед офисом Намджуна и курит. — Едем в детский дом номер три, — на ходу приказывает Ким и сразу идёт к дверце автомобиля. Юнги нехотя отбрасывает окурок на тротуар и садится за руль. — Зачем нам в детский дом? Вернуть меня хочешь? — пытается шутить Мин. — Сегодня же день города, моя компания детям праздник организовала. Так что едем подарки раздавать. — Как мило, что ты лично контролируешь. До нас подарки не доходили, застревали где-то в верхах. Но знаешь, что обидно — все мажоры берут под опеку детдома в центре, будто им внимания и так не хватает, а те, что на окраинах, перебиваются, как могут. — Никогда об этом не думал, — задумывается Ким. — Но в твоих словах есть правда. — Подумай. Поверь мне, есть такие детдома, где даже отопления нормального нет, а на носу зима. Я хотел, чтобы меня усыновили большей частью из-за холода, терпеть сил не было, - с грустью в голосе говорит Мин. — Как можно было тебя не усыновить, — пытается пошутить Намджун. — Спокойно, — хмыкает Мин. — Я вечно болел и угрюмый был. Ты сам бы усыновил ребёнка? — Тебя бы усыновил, — усмехается Ким. Юнги только недовольно фыркает. — Ты прости, что тебе надо туда возвращаться. Если невмоготу, то я могу и сам поехать, — продолжает Намджун. — Всё нормально, это же моя работа — возить тебя, и даже в детдома. Юнги прибавляет звук радио, показывая, что больше говорить о детдомах не хочет. Юнги, конечно же, солгал. Ничего нормального, пока он топтался в большом зале, украшенном шариками и бумажной мишурой, с ним не было. Он следит за тем, как Намджун обнимает и разговаривает с каждым малышом, как внимательно слушает стишки, как раздаёт подарки. Мин нервно вертит на запястье часы и всё порывается сбежать. Раны оказались слишком свежими, даже не планировали затягиваться, каждая из них сейчас кровоточит и по-новой возвращает все те воспоминания, которые Юнги считал давно погребенными. Намджун, видимо, чувствует настроение младшего, и пусть Юнги каждый раз, когда старший к нему оборачивается, улыбается, Ким не верит этой тусклой улыбке — всё равно подходит и спрашивает его о самочувствии. До квартиры Намджуна они едут молча: один так и тонет в свежих воспоминаниях без шанса выплыть, а второй борется с разрывающими грудь чувствами, ни одно из которых донести до Юнги сил и смелости не хватает. Мин прощается с боссом, загоняет машину в гараж и плетётся на остановку. Усевшись на единственное пустое сиденье в автобусе, Юнги прислоняет голову к стеклу и прикрывает веки. Ему приходится напоминать себе, что он больше не живет в детдоме, что больше не ждёт родителей, что вообще никого не ждёт. Вот только прошлое оказывается сильнее настоящего, оно давит на черепную коробку, поднимает из глубин подсознания мрачные картинки из детдома, и Юнги чувствует, как кожу покрывает липкий страх. Он вскакивает с сиденья и, попросив водителя остановиться, вылетает из автобуса. Свежий ночной воздух не помогает — приступ паники не отступает. Юнги просто идёт прямо, не думая о своём маршруте, и пытается унять проснувшийся внутри чудовищный страх. Он будто сейчас сидит в углу своей крохотной комнатки в приюте, которую делит ещё с тремя малышами. Он дрожит от холода, от отчаянья, от страха перед будущим, которого как такового и нет, и продолжает обнимать острые коленки. Его только что вернули в комнату после очередного «показа» потенциальным родителям, и Юнги уже знает, что его не возьмут. Он продолжает убеждать себя, что это прошлое, что это чудовище, проснувшееся в глубинах сознания, не существует, что надо только захотеть, и оно исчезнет, вот только самовнушение не работает. Юнги выкуривает очередную сигарету и, проходя мимо какого-то бара, притормаживает — выпить кажется единственной хорошей идеей, может, хоть алкоголь поможет притупить разрывающие мозг воспоминания. Юнги, не поднимая голову, проходит через накуренное помещение прямо к барной стойке и заказывает сразу шесть шотов текилы. Выпив все шоты залпом и только после шестого закусив их лимоном, Юнги просит повторить. Ни в одном глазу: ни страх, ни паника, ни мерзкое хлюпающее внутри зловонное болото, образовавшееся из неоправданных надежд — ничего не исчезает. Юнги так же херово, как тогда, когда он только вошел, может, даже еще чуточку больше, потому что пить на голодный желудок не стоило. Он выпивает ещё шесть шотов, слушает жалобу на своего бывшего сидящей слева блондинки и, только соскользнув со стула, понимает, что пьян. Кое-как переставляя ноги, Юнги выходит на улицу. Холодно. Юнги ёжится, не понимая, этот холод внутри него, или всё-таки это потому, что он стоит в одной рубашке. Он плетётся в сторону дороги и ловит такси. Юнги нужно согреться — это вопрос жизни и смерти, нужно прямо сейчас, чтобы его обняли, чтобы поглаживали по спине и шептали слова успокоения, чтобы закопали обратно вырвавшегося наружу старого Юнги и вернули настоящего. Единственный человек, который всё это может, и единственный человек, от которого Юнги всё это надо — живёт в высотке в центре. Мину сейчас плевать на все нормы морали, плевать на последствия, на правильность-неправильность ситуации, он хочет его рук, его тепла, его голоса. Он должен пойти к Намджуну, потому что только рядом с ним ему хорошо. Иначе его сердце лопнет. Иначе он не справится. Один он не сможет.***
Намджун уже собирается идти спать, когда слышит звонок в домофон. Ким несколько секунд не веря смотрит на изображение на экране домофона, а потом, всё-таки убедившись, что это точно Юнги, поспешно открывает ему дверь в подъезд и в свою квартиру. — Что случилось? — обеспокоенно спрашивает Намджун и втаскивает Юнги в квартиру. Мин нетрезв: это чувствуется и по запаху, и по тому, как ему приходится постоянно опираться о стену. — Мне холодно, — Юнги смотрит в пол, пусть он немного и пьян, но ему дико неудобно, хотя о том, что пришел сюда — он не жалеет. Один голос Намджуна, и Мину уже получше. Ким запирает дверь и, взяв парня за руку, идет в гостиную. — Посиди здесь, я принесу тебе одежду, встанешь под горячий душ и согреешься, — Намджун идёт в сторону спальни, а Мин следует за ним. — Не хочу, то есть не надо душ, мне внутри холодно, — бурчит Юнги, остановившись напротив него. — Я думал, что я уже пережил тот этап, но оказалось, что нет. Поэтому я просто посижу чуть-чуть у тебя и пойду. А ты посиди рядом. Если можно, конечно. — Малыш, — нежно говорит Ким, притягивает парня к себе, крепко обнимает, кладёт свой подбородок на его затылок и, вообще, ведет себя именно так, как Юнги и хотел. У Намджуна в сердце цветы распускаются, и это после самой суровой зимы, когда был убежден, что не выжило ничего, что эта почва плодов не даст. А Юнги пришёл к нему за теплом и, сам того не подозревая, принёс тепло и Намджуну. — На дворе глубокая ночь, и ты никуда не пойдешь, — Намджун продолжает поглаживать сквозь рубашку спину парня, пытается унять его дрожь. Юнги в его руках лихорадит, Ким готов отдать ему всё тепло мира, лишь бы не дрожал. — Примешь горячий душ, загрузим в стирку твою форму, останешься спать у меня, всё равно через пару часов тебе надо быть здесь. Юнги и дрожит-то не от холода. Дрожит, потому что в объятиях Намджуна слишком хорошо, настолько, как в реальности точно быть не должно. О таком можно в кино смотреть и в книжках читать, а не вот так вот в реальности — сердце к сердцу, одно дыханье на двоих. Юнги хочет, чтобы это не заканчивалось, чтобы время остановилось, и он побольше бы вобрал в себя этого тепла. — Это я виноват. Не надо было брать туда тебя, — надломлено говорит Ким. — Угу, — говорит Мин и зарывается лицом в его грудь. — Прости. — Прощу, если покормишь, — желудок, словно подтверждая слова Мина, урчит. Намджун отлепляет парня от себя, вызвав у того вздох разочарования, и ведёт его к ванной. Юнги неуверенно топчется в роскошной ванной, пока Ким настраивает оптимальную температуру воды, и ждёт, когда тот выйдет. Посередине комнаты стоит огромная белоснежная ванна, которая спокойно может вместить в себя троих взрослых людей, позади нее прозрачная стеклянная душевая кабинка, в которой сейчас и копается старший. Намджун обещает занести свежую одежду и, показав Юнги полочку с гелями для душа, уходит. Юнги, кажется, протрезвел сразу же, как вошел в эту квартиру: сознание уже ясное и четкое, от алкоголя осталась только несильная головная боль. Он стаскивает с себя провонявшую в баре сигаретным дымом одежду, выбирает с полочки гель с арбузным запахом и залезает под душ. Теплая вода приятно обволакивает кожу, Юнги блаженно прикрывает веки и позволяет ей смыть с себя усталость тяжелого дня. — Не думал, что ты так быстро, я занёс одежду, — Юнги вздрагивает от голоса Кима и, сгорая от стыда, отворачивается к стене. Намджун не спеша кладёт вещи на полку, скользит взглядом по обнаженной молочной коже и совсем не торопится уходить. — Может, выйдешь? — злится Юнги, не в состоянии повернуться к нему лицом. Ким только усмехается, ещё раз облизывает взглядом такое желанное тело и выходит. Юнги смачно выругивается, смывает с себя пену и, выйдя из-под душа, сушит волосы. Намджун оставил Мину футболку, в которой тот утопает, и шорты. Юнги уже несколько минут, как оделся, высушил волосы, но выходить из ванной смелости не хватает. Ужасно стыдно перед Кимом. Поняв, что всю жизнь в ванной, пусть она и роскошна, не прожить, Юнги тянет к себе дверцу и выходит в коридор. Дальше он идет только по запаху. Пахнет так аппетитно, что Юнги уже чуть ли не на бег срывается. Намджун стоит посередине отделанной в бежевых тонах кухни в стиле хай-тек и раскладывает в тарелки стейки. — Чисто мужская еда: обжарить по три минуты с каждой стороны и достать готовый салат, — усмехается Ким и приглашает Юнги к столу. — Надеюсь, ты не вегетарианец. — Неа, — Мин сразу нарезает мясо на кусочки и приступает к еде. Намджун ест только половину своего стейка, пьет воду и наблюдает за тем, как жадно кушает младший. — Почему ты не пообедал? Я же отпускал тебя, — озабоченно спрашивает Ким. — Я обедал, каштанами, — набитым ртом отвечает Юнги. — Это не еда ведь! — злится Намджун. — Отныне лично буду следить за твоими приёмами пищи. — Прям мамочка, — кривит рот младший. — Скорее папочка, — ухмыляется Намджун, и Юнги шумно сглатывает последний кусок мяса. Они сидят друг напротив друга в полной тишине, и Юнги отчетливо видит сгущающееся в глазах напротив желание. Намджун задерживает взгляд на губах младшего, опускается к шее, и Юнги чувствует вспыхивающие на разных участках кожи ожоги. Он откладывает вилку в сторону, отодвигает пустую тарелку и принимает вызов. Впивается ответным взглядом, не моргает — видит, как на дне чужих зрачков его уже разложили прямо на этом столе, отчетливо чувствует чужие руки на своем теле. На кухне резко становится невыносимо жарко, футболка липнет к телу, и плевать, что только из душа. У Юнги органы плавятся под этим голодным взглядом, так и хочется подойти ближе и дать команду «можно». Зверь сразу сорвется — Мин не сомневается. Возбуждение отправляет разум в дальний угол, превращает в кашу и так еще окончательно в себя не пришедший после текилы мозг, и Юнги сам готов потянуться. Намджун одним взглядом заставляет кровь в нем кипеть. Секса хочется невыносимо. Скорее, Намджуна хочется невыносимо. Юнги подыгрывает: медленно проводит языком по верхней губе, не сводя взгляда с уже сузившихся глаз напротив, пошло облизывается, повторяет и, замечая, как рука Намджуна исчезает под столом, томно прикусывает нижнюю губу. — Ты доиграешься, — хрипло говорит Ким, рассылая по телу Мина табун мурашек. — Я не играю, — Юнги отодвигает стул и, встав, идёт к Намджуну. Медленно опускается к нему на колени, обвивает руками шею и, приблизившись так, что между их губами всего пара миллиметров, шепчет: — Мне нравится то, насколько сильно ты хочешь меня, — Юнги нарочно проезжается задом по возбужденному члену. — Признаюсь, я хочу тебя так же. Но я не думаю, что ты пассив, так вот и я тоже. Так что - спасибо за ужин и спокойной ночи. Мин чмокает парня в щеку и, встав на ноги, вальяжной походкой идёт в гостиную. — Мин Юнги! — Намджун отбрасывает в сторону согнутый вдвое за те пару секунд, что Юнги провёл на его коленях, нож для масла и идёт вслед за Мином. Юнги сидит на диване и смотрит на Кима с притворным удивлением. — Ты спишь не здесь, а в моей спальне, — Намджун прислоняется к дверному косяку и прожигает его взглядом. — Я подумал, тебе будет тесно, — разводит руками Мин. — У меня кинг-сайз. — И не только кровать, — тянет Юнги, всё ещё помня ощущения от внушительного размера, на котором пару минут назад он сидел. — Не провоцируй. — Молчу. Юнги идёт за Намджуном в спальню, берёт любезно предоставленную им новую зубную щётку и скрывается в ванной. Потом Юнги как есть - в шортах и футболке - валится на левую сторону огромной постели и ждёт, когда из ванной вернётся Намджун. Ким стаскивает с себя футболку, и Юнги бы перестать таращиться на подтянутое и загорелое тело, но он не может. Юнги чуть воздухом не давится, когда Намджун снимает с себя и домашние штаны, а сразу за ними и боксеры. — Я был прав насчет размера, — Мин заливается краской и сразу кладёт подушку на лицо. — Я люблю спать голым, — хмыкает Ким и взбирается на постель. — Теперь точно я тебе не дам, — заявляет откуда-то из-под подушки Юнги, но она моментально исчезает, и на него сверху вниз смотрит Намджун. — Дашь, а ждать я умею, — смеётся Ким и, вновь накрыв лицо парня подушкой, ложится на свою половину. Спать с Юнги самая ужасная идея из всех. Намджун никак не может уснуть, а мелкий напротив, кажется, видит уже пятый сон, хотя он так зарылся в подушки, что сразу и не понять. Намджун чуть ли по рукам себя не бьёт, лишь бы не потянуться к парню. Тот лежит совсем рядом, просто протянуть бы руку. Намджун не может стереть отпечатавшуюся в сознании картинку его обнаженного тела в ванной. Чёртов Мин Юнги - как самый большой соблазн, и Намджун очень хочет поддаться. Поворачивается лицом к груде из подушек, обхватывает пальцами чужое тонкое запястье и, поглаживая нежную кожу, пытается уснуть. Юнги не спит, он глаз так и не сомкнул. Ему хочется подвинуться ближе к Киму, положить голову на его грудь и так уснуть, но он понимает, что одно движение в сторону старшего, и никто из них спать не будет. Мин никогда не был нижним, не позволял никому, хотя покушались многие, а с Намджуном он даже о таком думает. Юнги сам в шоке, что вообще такую мысль допускает, но думать трезво, когда на расстоянии вытянутой руки лежит объект твоих грёз, тот, кому посвящены все грязные сны — невозможно. Намджун уже под кожей, растекается в венах, и внутри его тоже хочется. Особенно после того, как Юнги увидел его обнаженным. Да Мину и представить сложно, как вообще можно будет принять в себя такое, но даже это не унимает желание, собирающееся внизу живота. У Юнги, кажется, чесотка от этого желания начинается. Пальцы на запястье расслабляются, и он понимает, что Ким уснул. Мин аккуратно выбирается из-под подушек и подползает к Намджуну, нависает сверху, вглядывается впервые так близко в такое любимое лицо и только собирается лечь рядом, как Ким резко переворачивается и подминает его под себя. — Мне играть надоело. Хочу тебя до судорог просто. Ким не дает Юнги открыть рот и впивается в губы поцелуем: сперва грубым и жёстким, словно ломает все барьеры, будто готов к сопротивлению, но поняв, что младший даже не думает оттолкнуть, переходит на долгий, глубокий. Юнги отвечает, проводит пальцами по обнажённому торсу, притягивает ближе, позволяет языку Намджуна хозяйничать у себя во рту. Ким второпях стаскивает с него футболку, припадает к ключицам. Водит по ним языком, легонько покусывает, опускается ниже, обхватывает губами сосок, всасывает, играет языком. Юнги зарывается ладонью в платиновые волосы, давит на затылок, скрещивает на пояснице парня свои ноги, заставляя того быть ближе. Юнги даже не замечает, когда и как Намджун стаскивает с него оставшуюся одежду, чувствует это только по чужой разгоряченной коже, под которой собственная плавится. — Не бойся, — шепчет Ким, и Мин старается. Юнги храбрится, вспоминает Чимина, которому вроде сильно больно не было, потом вновь опускает взгляд на возбужденный орган Намджуна и понимает, что сравнение в корне не верно. Плевать. Он прикрывает веки и отдается сильным рукам, доверяет ему, знает, что Намджун больно не сделает. Намджун целует каждый сантиметр кожи, всему уделяет внимание, смакует на языке дурманящий вкус чужой плоти с ноткой арбузного запаха. Юнги уже мечется по постели, комкает под собой простыню, дотягивается ладонью до своего члена, но Намджун его руки перехватывает, соединяет над головой, не даёт ему унять сладкую боль. Ким опускается ниже, выцеловывает ребра, задерживается на животе, оставляет мокрую дорожку из поцелуев на внутренней стороне бедер, сильнее прижимает дергающегося от интимных ласк парня к кровати. Юнги прикрывает лицо ладонями, поскуливает, просит уже сделать что-то, унять этот огонь, в который Намджун пока только бензин подливает. Но тот его мольбам не внемлет. Проводит ладонями по позвоночнику, царапает лопатки, бока, пускает врассыпную мурашки по всему телу, заставляет Юнги выгибаться, тянуться за очередной дозой ласки. Намджун отправляет в рай одними руками, ловит каждый вдох, каждый взгляд из-под опущенных ресниц, каждую дрожь, вылизывает младшего, как самое вкусное лакомство, не пропускает ни сантиметра. Юнги своё тело не контролирует, а разум ещё в самом начале его покинул. Мин столько ласки в жизни не получал, не тонул в ней. Она впитывается в него, втирается пальцами Кима, и Юнги её в самые холодные ночи вспоминать будет. Он пришел сегодня сюда за теплом, а в результате сгорел в огне. Языки этого пламени лижут его обнажённое тело, касаются самых потайных мест, а Юнги и сам не против в пепел превратиться. Вот оно значит, каково это, когда ты любим, вот как бывает. От такой страсти и нежности умереть можно, да и смерть такая была бы лучшей. Намджун продолжает водить ладонью по его члену, но как только Юнги близок к разрядке, зажимает член у основания и замирает. — Изверг, — рвано шепчет Мин и откидывается на подушки. — Это ты изверг, — Ким нависает сверху, смотрит прямо в душу. — Я захотел тебя ещё в полицейском участке. Меня заклинило будто, было на всех плевать и на всё, даже на малышку, ты понятия не имеешь, что творишь со мной, — Намджун целует его скулы. — Я трогал тебя на гонках, целовал на парковке и сгорал изнутри, я даже запах дыма чувствовал. Так кто из нас изверг? — Ким легонько кусает нижнюю губу парня, мстит словно. Целует рьяно, неистово, водит языком по самым желанным во вселенной губам, чувствует привкус железа во рту, смешивает его со слюной — всё равно не отстраняется, не насыщается. Юнги мстит по-своему, царапает ноготками подтянутый живот, нарочно трётся о член, всё ещё пытается подтолкнуть к конкретным действиям и своего добивается. Намджун с трудом отлипает от губ и идёт в ванную. Возвращается через минуту, бросает на простыни тюбик и вновь придавливает Мина к постели. Намджуна от такого соблазнительного Юнги, лежащего в его постели, кроет. Юнги голым только рядом держать, постоянно любоваться и касаться с осторожностью. Он фарфоровая куколка: самая прекрасная из всех, и даже на пике своей страсти он похож на ангела — разврат в нём гармонирует с чистотой, да так, что от этого больно даже. Юнги - совершенство, предел мечтаний, идеал, которого ждать еще лет сто можно. Намджун - любимчик судьбы, он получил лучшую награду, упустить его или потерять — смерти равно. Ким с трудом удерживает в себе зверя, который эту алебастровую кожу когтями бы исполосовал, зубами бы вгрызся, до плоти бы добрался и всё равно не насытился бы. Намджун еле удерживается, чтобы без подготовки не ворваться, на грани балансирует; это изысканная пытка, инквизиция отдыхает. Такой Юнги под ним - это яблоко в райском саду. Намджуну надо повторять себе, что он у него первый, сотню раз — лишь бы не сорваться, не испортить всё. Ким отрывается от тела, аккуратно переворачивает парня на живот, вновь шепчет «не бойся», просит расслабиться, уверяет, что боли не будет. Проводит пальцами по ложбинке между ягодиц, чувствует, как мелкий дергается, вновь покрывает поцелуями острые лопатки, целует каждый сантиметр, нежно поглаживает, успокаивает и одновременно надавливает на колечко мышц. Намджун не остановится. Он уже решил. Юнги доверился ему, позволяет ему быть первым, а Намджун его отпускать и не собирается, он забрал его себе ещё тогда, в участке, а после этой ночи это как штамп в паспорт. Юнги принадлежит Намджуну. Мин чувствует прохладную жидкость между ног, чувствует, как Ким размазывает смазку и давит на мышцы, жмурится, боится, трусит, но не издает и звука. Намджун действует нежно, настолько, насколько может — отвлекает поцелуями, ласками, и Юнги уже чувствует два пальца. Больно, некомфортно, но терпит. Приподнимается, пытается удобнее расположиться, хочет уменьшить раздирающую его боль. Прикусывает тыльную сторону ладони, когда Намджун пальцы добавляет, продолжает растягивать. Ким припадает губами к тонкой шее, вдыхает, дуреет от его запаха, зарывается пальцами свободной руки в волосы, пропускает между ними голубой шелк. Юнги понемногу привыкает, сам насаживается на пальцы, рассчитывает перетерпеть, и тогда, может, отпустит. Продолжает кусать губы, теряется в ощущениях и сам не понимает, почему, если так больно, то всё равно хочется. Боль отступает понемногу, заменяется желанием, Юнги уже сам себя его пальцами трахает. — Хочу, — обрывисто, по несколько раз подряд, как в припадке. — Хочу… Тебя хочу. — Рано. Намджун дышит с трудом, продолжает растягивать, методично трахает его пальцами, рычит, кажется, он на грани безумия. Желание выбивает воздух из легких, скручивает, но сделать больно сахарному мальчику последнее, чего хочет Намджун, пусть сам он уже на грани. Задевает пальцами простату, вырывает громкий стон из чужой груди, который услада для его ушей. Спина Юнги блестит, капли пота скатываются на белоснежную простыню, он в его руках горячий, гладкий, податливый. Намджун больше не может — это выше его сил, вынимает пальцы, нажимает на поясницу, заставляя максимально выгнуться, и приставляет головку. Входит медленно, сантиметр за сантиметром, чувствует, как нежные стенки плотно обхватывают его член, дуреет от узости, стискивает зубы. Чуть не срывается, топит желание загнать сразу и до упора, продолжает погружаться. Юнги не дышит почти, каждый вдох очередная боль, его нанизывают на стоящий колом член, он шевельнуться боится — балансирует на грани жизни и смерти, и сейчас ему не выбрать, что лучше. Сладко одинаково. Намджун замирает на половине, выходит почти до конца и снова толкается, Юнги до хруста в позвонках выгибается, сам толкается назад, требуя старшего целиком и полностью. Намджун не сдерживается, игнорирует мигающий в голове красным знак «стоп», погружается целиком и не двигается, даёт привыкнуть. Юнги ёрзает под ним, пару раз неразборчиво что-то шепчет: то ли просит прекратить, то ли молит продолжить. Ким начинает двигаться, сперва с трудом и медленно, но тихо-тихо набирает темп, толкается до конца, выходит и повторяет; Юнги словно от долгого сна просыпается, комкает в руке простыню, выгибается как кошка и даже подмахивает. Намджун спускает зверя с поводка, вбивается и выбивает уже крики. Юнги чуть ли не рвёт на части, размазывает по постели, он связь с реальностью теряет, поскуливает только и продолжает цепляться за простыни. Намджун хочет его видеть, хочет запоминать, впитывать: выходит, переворачивает на спину, приподнимает ноги и вновь входит. Двигается в бешеном ритме, капли пота стекают с его виска и с глухим стуком падают на грудь Мина. Член в Юнги уже легко скользит по растраханной дырочке, задевает простату, Намджун углы проникновения постоянно меняет, не дает Мину кончить без разрешения, мучает, тянет. Юнги уже на мольбы переходит, он ползать перед ним готов, лишь бы кончить. От Намджуна невыносимо хорошо, и от этого «хорошо» сдохнуть можно. Юнги слышит тяжелое дыхание, - уже и не разобрать, чьё оно - слышит каждый толчок, каждое движение, и от одних только этих пошлых звуков взорваться готов. Его кроет от одной мысли, что они единое целое, что Намджун внутри, вокруг, везде, что ближе некуда. Ким не сбавляет темп, трахает глубоко и резко: кровать под ними ходуном ходит. Почувствовав, что близок к разрядке, Ким резко выходит и, соединив в ладони их члены, доводит обоих до оргазма. Живот, грудь, простыни — всё пачкается. Намджун, несмотря на залитого его и не только его спермой парня, ложится сверху и зарывается лицом в изгиб плеча. Юнги всё ещё подрагивает от оргазма, поглаживает спину Кима и пытается выровнять дыханье. — Я тебя не выпущу из своей постели, — Намджун приподнимается на локтях и смотрит на него. — Будешь жить здесь. — Я знаю, что я ахуенен, но жить в постели не буду, — Юнги с трудом присаживается. Задница саднит, и после оргазма остались одни болезненные ощущения и накатившая резко усталость. — Говорил же: никогда не говори "никогда". — У меня такое ощущение, что для тебя цель была - заставить меня съесть мои же слова, — с грустью в голосе говорит Мин. — Эй, я не то имел в виду, — Намджун притягивает парня к себе и, положив его голову на грудь, поглаживает. — А мне кажется, то, — бурчит Юнги, но не вырывается. — Ты был прав, я сломался, но я сам этого хотел. — Мне кажется, мы не поняли друг друга, — пытается уйти от темы Намджун. — Поговорим утром, спи, или я снова захочу. У меня от одного твоего голоса встаёт. Юнги затихает и, думая над событиями сегодняшней ночи, медленно проваливается в сон. Намджун, как и всегда, просыпается в шесть, чтобы успеть до работы на утреннюю пробежку. Ким уверен, что засыпал вчера ночью с Юнги в его объятиях, спина до сих пор горит от оставленных на ней царапин, а губы отчетливо помнят вкус младшего. Даже постель всё ещё пахнет им, но Юнги нет. Намджун срывается с кровати и, обойдя все комнаты, понимает, что Мин ушёл.***
Джин паркует свой роскошный Х6 на обочине и выходит из автомобиля. Он рассматривает собравшиеся на треке спортивные автомобили, морщится от слишком громкой музыки и снова пытается напомнить себе, зачем он здесь. Красивого парня в кожанке сразу обступают с разных сторон девушки, но Ким, улыбнувшись им фирменной улыбкой, идёт в сторону мустанга, рядом с которым он замечает знакомую блондинистую макушку. Чимин одет в черные скинни-джинсы на подтяжках и белую футболку с красноречивым «fuck off» на спине. Пак внимательно слушает высокого парня напротив, и от того, как мелкий на того смотрит, Джину не по себе. Ким не помнит за собой такой моментальной агрессии, когда хочется подлететь к парням, грубо оттолкнуть одного и притянуть к себе другого. Так Чимин будет смотреть только на него: Джин всё ради этого сделает. Он останавливается в паре шагов от них и ждёт, когда Чимин закончит диалог и обратит на него внимание. Долго ждать не приходится. Когда Пак замечает Джина, он первые несколько секунд не моргая смотрит на него, не понимая, что этот мажор делает на гонках. Чимин кивает Хоупу и идёт к Киму. — Привет, — солнечно улыбается Пак, у Джина от этой улыбки кровь в вино превращается: дурманит, пьянит. — Ещё что-то Юнги принёс? Он сегодня не участвует в гонках, но я могу передать. — Принёс, — говорит Ким и просит Пака следовать за ним. Парни подходят к BMW, и Джин открывает багажник, в котором букет из, кажется, сотни роз. Пока Чимин, ничего не понимая, смотрит то на цветы, то на Джина, тот начинает говорить: — Меня Джин зовут. Эти розы я купил тебе, а еще я забронировал столик в лучшем французском ресторане города, где точно самые свежие устрицы, и купил два билета на твою любимую французскую мелодраму. Ты мне очень нравишься, и я стараюсь понравиться тебе. Чимин продолжает хлопать ресницами, переваривает информацию, а потом вдруг начинает истерично смеяться. Джин не понимает, что такого смешного он сказал или сделал, и даже начинает злиться. — Зачем так? — сквозь смех говорит Пак. — Что за розы? Что за ресторан? — Чимин договаривает с трудом, снова заливается смехом и, заметив, как мрачнеет парень, всё-таки берет себя в руки. — Послушай, — окончательно перестав смеяться, говорит Пак. — Я ненавижу розы, до дрожи. Я люблю ромашки. Ненавижу французскую кухню, ну кроме десертов, они у них божественны, у меня фобия беспозвоночных, могу биться в конвульсиях от одного их вида, а в кино я хожу только на супергеройские фильмы! — Но Юнги сказал, что ты любишь всё это, — растерянно говорит Ким, а Чимин по-новой взрывается смехом. — Он меня наебал, — обречённо произносит Джин и захлопывает багажник. — Угу, — утирая слезы, произносит Пак. — Чим, — к парням подлетает Хосок и, смерив Джина презрительным взглядом, обращается к младшему. — Помашешь для меня флагом на старте, ты же мой талисман. — Мы вообще-то разговариваем, — холодно говорит ему Джин. — Разговаривали, — поворачивается к нему Хоуп. — Правильно, пока ты нас не перебил, — ничего хорошего голос Джина не сулит, Чимин неосознанно становится к нему ближе, хотя нет бы отойти подальше — не попасть под удар, но Пак почему-то чувствует, что он сможет остановить этого парня одним своим присутствием. — Ты вообще знаешь, кто я? Имя Джей Хоуп что-то тебе говорит? Гламурный мальчик на колымаге, — Хоуп фыркает на беху и вновь поворачивается к Киму. — А должно? — приподнимает бровь Джин. — Я лучший гонщик этого города. — Видимо, не совсем лучший, потому что за самым лучшим в своей жизни тебе уже не угнаться, я забираю его в Hard Rock* кушать бургеры, а потом мы идём смотреть "Железного человека". Джин берёт так и не пришедшего в себя Чимина под локоть и, подведя к дверце автомобиля, открывает ее для него. Хоуп, не найдя, что ответить, выругивается и отходит от машины. — Я бы тебя поцеловал за такое. Но на первом свидании целоваться не комильфо, — говорит Пак севшему за руль Джину. — Мне плевать на комильфо или не комильфо, — заявляет Джин и, притянув парня к себе, касается его губ. Джин грезит об этих губах уже столько часов, но всё, что он представлял, и рядом не стоит с реальностью. Ким смелеет, углубляет поцелуй и с трудом отрывается от пухлых губ. — Блять, мне конец, — выдыхает Джин. — Я думал, это начало, — говорит Чимин, вновь отправляя старшего в нокаут улыбкой. Джин усмехается, прибавляет звук радио, и слушая, как Чимин подпевает Зейну, выруливает на дорогу.