Хранители

      Билл никогда не думал, что возможно существование трудностей с привлечением к себе внимания: Диппер был той самой неприступной башней, которую никогда невозможно было завоевать. Книги, которые Сайфер перечитывал уже в сотый раз за свою жизнь и которые так безмерно любил Пайнс, никак не помогали в достижении цели, ведь юноша в упор старался не видеть нового сожителя, обходя стороной и его самого, и его увлечения. Даже Мэйбл, которая должна была, по расчетам Глифула, остаться совершенно равнодушной, не осталась в стороне, но и ее попытки не увенчивались успехом.       Каждое утро гость начинал с чашки кипящего кофе на террасе, по-хозяйски вытягивая длинные ноги вперед. Эти пейзажи ему до неприязни знакомы, пение птиц наскучило много лет тому назад, шуршание в лесу стучит по нервам. Ненависть к людскому давно утихла в нем, хотя его мнение об этом неоднозначно. Даже все эти красоты, которые когда-то вызывали умиление, сейчас не заставляют почувствовать что-то особенное. Если бы все это было кроваво-красного цвета, тогда немного начало бы походить на родные просторы.       Диппер каждое утро стал выбираться на природу и прогуливался по лесу, снова знакомясь с ним. В руку легли любимый блокнот и не видевшая еще его крепких зубов ручка. Множество деревьев он вспоминал по прошлым своим прогулкам, прокладывая свой путь по старым маршрутам: в далеком детстве он знал все это наизусть, и забыть стало бы преступлением против его внутренней природы. До водопада он идти пока не хотел, но уже сейчас знал дорогу, по которой пойдет туда. Для этого похода нужен особый случай…       Правда, он все никак не хотел наставать. Сначала кажется, что особый случай есть только для Мэйбл, поэтому ее можно бы, конечно, сводить туда, чтобы немного отвлечь от гостя их дома… С другой же стороны, этот гость и есть особый случай для него. Не бывало еще такого, чтобы новый человек не привнес что-то интересное в его жизнь. Глупо было надеяться, что и это знакомство пройдет даром. Но это была та самая надежда, которую зародил Стэнфорд в душе юноши своим отвращением и подозрительностью к новому знакомому.       Возвращаясь с прогулки, Пайнс каждый раз косил взгляд на Билла, спокойно сидевшего на одном и том же месте. Сначала это вызывало только непонимание, но потом стали появляться новые и новые чувства, что вводили юношу в тупик. Через пять дней пустого игнорирования гостя Диппер, смотря на тонкую фигуру на диване, чувствовал и раздражение, и тревогу, и разочарование, и искренность этого человека к своему глупому бездействию, и скуку, и в некоторой степени даже любопытство. Он демонстрировал самое яркое безразличие и мучился от неудовлетворенного интереса. У него появилось некоторое омерзение к самому себе, что он смеет интересоваться столь подозрительной личностью, и — кто бы мог поверить! — смущался этого.       Каждый вечер юноша пытался увлечь себя какой-нибудь книгой, чтобы не смотреть на все такого же язвительно-спокойного соседа по комнате. Отстраненный вид блондина будто специально требовал к себе внимания и если бы у него, у вида, был голос, то он, наверно, уже бы сорвал его от бесконечных воплей. — Если постоянно изображать из себя пассивность, то это приведет к истощенности эмоций. У тебя их и так, кажется, не много. Почти столько же, сколько у зубочистки. — Кто бы говорил, — буркнул себе под нос Диппер, что не прошло мимо Билла, который теперь был полностью уверен, что нашел, за какие ниточки стоит дергать. — Наверно, интересно быть совершенно безразличным ко всему. Даже твоя сестра не такая отстраненная. Она-то точно не любит наигрывать пессимизм, сломленность и одиночество. — Да что ты обо мне вообще знаешь? — скривив немного губы, подал все еще тихо голос Пайнс. — Возможен и такой вариант, что я безмерно быстро отстал от жизни, и теперь таким образом показывают свое омерзение и стараются оскорбить тем самым человека. Да это же просто безумие! Так, скорее, проявляется ревность. Досадно, досадно… — Ты еще не устал от мыслей вслух? — резко вскинув голову от книги, выдал юноша, чем тут же явно поставил в тупик неумолкающего сожителя. — Ты мне мешаешь, понимаешь? Я занят. Уловил полет моей мысли? — не ответив, Сайфер с некоторой победой улыбнулся. — Почему ты думаешь, что тебе все можно? Прояви уважение — хотя бы. — Возможно, дело совершенно не во мне, понимаешь? Да, тебе неловко, но из-за этого ты не перестаешь чувствовать страх одиночества и некоторой собственности. Тебе неприятно, что это место занято, верно? — белая ладонь хлопнула по кровати. — Ты не можешь почувствовать какого-то облегчения, потому что… — Вот что с тобой не так, а? — выпалил Пайнс, захлопнув книгу, и поднялся с насиженного места, чтобы просто выйти из комнаты.       Хлопнув за собой дверью, юноша услышал, что рассмешил своим поступком гостя. Но была в его словах доля правды: с его появлением Диппер совершенно не чувствовал никакого спокойствия. Он даже стал немного дерганным. Это странно связывалось с Биллом, но все равно казалось правдой. Стэнфорд с опаской, но общался с Сайфером, и иногда казалось, что даже проникся к нему симпатией. Правда, юноша знал, что это была неправда, и Форд просто не мог этого сделать. Наверно, именно эта подозрительность сыграла одну из главных ролей в его нынешнем состоянии.       Внизу было тихо, словно на кладбище. Куда все подевались? — да кто его знает. Правда говоря, это немного ввело в ступор Диппера, ведь он ожидал встретить абсолютно всех, не занятых в работе. Было слышно, как шумит вечерний ветер за окном, желающий ударить в дверь с великой силой, все еще не существующей. Ему бы зиму, мороз покруче, да метель-сестрицу… Вот тогда бы он с наглой смелостью бился бы в окна, стучал в дверь, пытался пробраться сквозь одежду, чтобы заморозить самое горячее сердце.       Вся надежда ложилась на Мэйбл — хоть она-то должна быть дома. И действительно, она на месте: сидит себе, вышивает, слушает какие-то странные, но довольно заводные песни по радио. Ее плечи плавно пританцовывают под музыку, иногда в такт подергиваясь то вверх, то вниз. Да и голова у нее покачивалась из стороны в сторону, иногда даже в жесте «нет». Редко девушка хотела подпевать, но только приоткрывала губы, повторяя без звука слова любимого хита прошедших дней.       На стук она головы от рукоделия не подняла, но ласково улыбнулась и прикрыла греющие добром глаза. На очередной стук в дверь она смело хихикнула, но все еще не подавала голоса: то ли для того, чтобы помучить, то ли для того, чтобы просто не нарушать сложившейся тишины, которую нарушала только музыка. Впрочем, девушка знала, кто стучится, поэтому ждала, когда ее гость войдет сам. В третий раз так и случилось.       Диппер вошел к ней в комнату, аккуратно спустившись по немного покосившимся от старости, но все таким же крепким ступенькам, и тихонько, словно привидение, прошагал до дивана. Он сел напротив сестры и издалека посматривал, как она вышивает какой-то узор на юбке, красной, но не такой яркой, чтобы она легко бросалась в глаза. Желтые розы, листочки, стебли и шипы — это все только больше напоминало о Билле, и юноша невольно поежился. — Можешь мне помочь? Нужно вон у того чучела зашить дырку. Сможешь? — Да, конечно, без проблем, — слегка пожав плечами, ответил Диппер и, хлопнув себя по коленям ладонями, встал с места. Тут-то Мэйбл заподозрила что-то неладное. — Что-то случилось? — совершенно серьезно спросила девушка. — Ты какой-то… не такой, что ли. С книжкой пришел еще. Что, Билл замучил? — сразу же сделала вывод она и выжидающе посмотрела на брата, который устало выдохнул, понимая, что и говорить-то об этом нечего. — Ну, и что же он такого сделал? — Понимаешь, Мэй… — начал было он, но остановился, не зная, что и сказать. Молча он взял чучело и валяющиеся рядом нитки и иголку и вернулся на прежнее место. — Тебе не кажется, что он отвратительно приставучий? Едкий, склизкий в общении? Нудный, например? — И что теперь? — удивилась Мэйбл. — Что теперь?.. Что вообще за черта характера, когда не можешь остановиться? Я ему говорю: «Не мешай мне. Видишь? Я занят», — а ему хоть бы что! Продолжает говорить что-то о спокойствии, зажатости, какой-то там пассивности и депрессии. Как мне это расценивать? — Знаешь, а мне это кого-то напоминает… — девушка сделала вид, будто призадумалась, чтобы дать брату время подумать самому и вставить нитку в иголку. — Тебя, например. Вот ты только подумай: взрослый парень, умный, начитанный, а приставучий и даже нудный, когда ему что-то нужно. Вот скажи мне, Дипп-Дипп, одну вещь: как ты так долго продержался?       Мэйбл засмеялась, рассмотрев удивленное лицо брата. Она не могла даже продолжить своей мысли, потому что та мысль, что выразилась на лице юноши, смешила ее больше, чем было желание рассказать то, что жило у нее на уме. Теперь ей было даже немножечко неудобно говорить, что он просто скрывался от Билла в глухом лесу, а она рассматривала его со всех сторон, присматривалась — ведь в голове у нее картинка сошлась, и довольно-таки приятная и неожиданная. Находила она с каждым днем все больше и больше разочарования, ведь гость оказывался не таким уж и сказочным, как ей казалось.       Но, чуть подсобравшись, она все-таки сказала, что некоторое время провела за небольшой слежкой за новым знакомым. Она знала, как к этому относиться Диппер, но все равно стала рассказывать об этом. Мэйбл долго говорила, как засыпала, смотря за его растянутой утренней чашкой кофе на террасе, как скучала, всматриваясь в его спокойствие при чтении старинной комедии, которая даже ей казалась безмерно смешной. Хотя ей и нравятся мысли, которые он высказывал, когда общался со Стэнфордом, но они тоже казались какими-то очень уж ей нудными. — Но он хотя бы согласился помочь с организаций праздника для детей-туристов завтра. — Какой еще праздник? — юноша поднял голову от чучела и даже опустил ее на пол, ведь она была довольно тяжелой. — Ай, опять ты все пропустил, — махнула рукой девушка. — В общем, позвонила мне сегодня утром Мэри, и сказала, что ее подруга хочет привести сюда группу из десяти-двенадцати детей. Но могут они только завтра, поэтому хотели бы, чтобы она предупредила меня, как местного жителя, чтобы я сказала, чтобы тут приготовились к этому приезду, — она устало вздохнула, проговорив эту фразу. — Короче говоря, завтра здесь будет очень весело. И весело будет не нам.       Мэйбл устало выдохнула. Каждый раз, когда к ним приезжали подобные группы детей, у нее не оставалось сил к вечеру, чтобы доползти по постели: дети высасывали из нее все силы, потому что приходилось улыбаться им даже тогда, когда они нагло обижали ее. Было совершенно неприятно слышать, как они смеялись над ее добрым отношением к ним, ее костюмом или простой одеждой, в которой она проводила сутками. Ей уже не хотелось переживать все это снова.       Диппер нервно зашивал дырку, думая, каким образом им может помочь Билл завтра. У него в голове не укладывалось, что он может сделать такого, чтобы спасти завтрашнее положение: даже он не мог никогда помочь Мэйбл, когда она помогала вести эту «загадочную экскурсию». Ему было приятно, конечно, что сестра больше не видит в госте яркий и приятный образ идеала, но сейчас он понял, что это не пойдет им на пользу, ведь в таком случае девушка будет скучать, если он попытается помочь ей.       Весь вечер Мэйбл больше не хотела возвращаться ни к теме Сайфера, ни к теме приезда детей. Она без настроения дошивала узоры на юбке, гладила костюм Стэнли, оглядывала подготовленные декорации. Девушка будто заранее устала от всего происходящего, не желая в этом участвовать, чтобы еще и прочувствовать ситуацию каждой клеткой своего тела. Впервые за долгое время она будет снова в центре происходящих событий.       Больше всего это, казалось, обрадовало именно Билла: он уверенным шагом обходил Хижину, оглядывал декорации, иногда подправляя их. По его спокойному и воодушевленному взгляду становилось понятно, что он не в первый раз в такой ситуации и всегда готов к подобному повороту событий. У всех вокруг сложилось впечатление, что Сайфер завтра обязательно что-то испортит, потому наблюдали за ним с опаской, но не останавливали его, будто бы давая шанс.       Утром, только открыв глаза, Диппер тут же проснулся. Сон мгновенно покинул его разум, заставив сосредоточиться на тощем силуэте перед его глазами. Одежда Билла, как оказалось, всегда скрывала его болезненное тело: для своего высокого роста он был уж слишком худощав. Еще эта бледность… Все это бросало в дрожь, хотя было и не сказать, что парень от этого страдал. Для своей болезненности он был совершенно не сутул, и даже сейчас, сонно и нервно потягиваясь, это его не портило. Джинсы, которые так советовала ему Мэйбл, открывали его тонкие длинные ровные ноги — да, она не зря твердила ему о них.       Сайфер явно не заметил, что за ним наблюдают, и продолжал потягиваться, заламывая тонкие запястья над головой. Пайнс от этого только сильнее вжимался в стенку, стараясь не подавать никаких поводов для разговора, почему он так уставился на него. Он нервно сглатывал, продолжая бегать по аккуратным косточкам и суставам, выступающим из-под бледной кожи. Когда Билл разминал костлявой рукой длинную аккуратную шею, юноша разглядел некоторое недовольство на лице сожителя: он явно чувствовал некоторую боль, прикасаясь к своему телу, будто оно горело изнутри, а снаружи обжигало мертвым холодом.       Когда Билл потянулся за мешковатой футболкой, бережно сложенной, лежащей на тумбочке у кровати, он заметил, что на него смотрят и, вытянувшись во весь рост, усмехнулся: «Доброе утро». — Доброе, — ответил Пайнс и сам потянулся, будто только что проснулся. Но он все равно продолжал смотреть на тонкие выступающие кости: особенно на ключицы, такие нежные, но словно выбитые из белоснежного мрамора.       Сайфер бросил короткий взгляд на часы и сказал, что нужно торопиться, ведь дети могут прибыть, когда угодно. Пайнс тихонько ругнулся, ведь готов был поклясться, что совершенно забыл об этих детях за одну ночь и некоторое время после пробуждения. Нехотя он встал с кровати и взглянул на одежду, что кое-как валялась на стуле возле кровати. Пока он одевался, он постоянно фыркал: сначала просто потому, что не хотел иметь дело с детьми, потом к этому еще и добавилось, что Мэйбл начала смеяться над колкими шутками Билла.       Теперь юношу, правда, только расстраивало, что он сам иногда не мог так колко подметить что-то — в этом Сайфер превзошел его во много раз. Разглаживая ладонями красно-черную клетчатую рубашку, он понимал, что и в этом его обошли. Аккуратность — явно не его. Зато он был в этом честен с самим собой и признавал, что не идеален: и характер так себе, и аккуратность не предлог гордости. Но вот книжка, резко бросившаяся в глаза, ставила их на один уровень: раньше он думал, что вообще не существует таких людей, которые любят подобную литературу.       Внизу все носились, ведь до Хижины мгновенно долетел слух, что неизвестный никому автобус, полный детей, въехал в город и остановился возле закусочной. Мэйбл в этой суете раза три сказала, что совсем, то есть абсолютно, не довольна состоянием рубашки Диппера, но ничего не предприняла, чтобы ей это хоть как-то понравилось. Она судорожно поправляла декорации, иногда повторяя, что нужно быть ко всему готовым, особенно, если все это займет целый день.       На кухне не было пустынно из-за доносившихся сюда звуков, но хотя бы потише. В холодильнике было отвратительно пусто, а ничего из того, что было, не нравилось глазу. В стеклянной миске на столе лежала последняя груша, которая была явно последним способом не остаться голодным на весь день. Стоило ему начать хоть как-то наслаждаться фруктом, на кухне появилась Мэйбл и резко остановилась на пороге, уставившись на брата. — Хватит есть, слушай, — резко выдала она. — Ты что сейчас, серьезно? — Они уже подъехали! — иди, встречай. — Почему я? — тяжело глотнув последний кусок груши, спросил юноша и многозначительно моргнул.       Мэйбл замялась, но быстро собралась: «Это не моя прихоть: дядюшка Стэн так сказал». Она тяжело выдохнула и резко развернулась, так, что ее длинные волосы взлетели в воздух. Больше ничего не оставалось, и Диппер выдвинулся на улицу.       Дети толпились вокруг автобуса, тыкая пальцами во все, что двигалось и не двигалось. Казалось, что им совершенно ничего не интересно, кроме как надсмеяться над чем-то, выставить глупым и неверным. Пайнса они заметили не сразу, хотя тот старался многочисленно обратить на себя внимание: и голосом, и различными жестами. Резко ему на плечо упала рука, и почти над ухом послышался звонкий голос — Билл подошел к нему так незаметно, что он даже дернулся.       Сайфер мгновенно обратил на себя внимание, и дети больше не хотели смотреть по сторонам, а внимательно слушали, что им рассказывали. Билл ловко вклинивал в разговор Диппера, чтобы и того не обделили вниманием. Блондин шутил и рассказывал какие-то небылицы, растягивая время донельзя. Все те минуты, пока он не позвал всех зайти в то самое «магическое и полное тайн» место, его сухая рука легко лежала на плече юноши.       Только они вошли внутрь, детей передали в руки Мэйбл и Стэнли. Когда все скрылись за дверью, ведущей в один из залов, Билл сел на стул, что стоял за кассой, и устало выдохнул, проведя ладонью по лбу. По нему явно читалась усталость: и в тихом безмолвии, и в нахмуренных бровях, и в рассеянном взгляде полузакрытых пустых глаз, и в неподвижной, в чем-то трагической позе. Диппер только начал приходить в себя, а тот уже терялся, словно загоняя себя в еще большую клетку, чем была. — Пойдем, — когда гул в соседней комнате утих, произнес Билл и поднялся со своего места. — Пойдем? — переспросил Диппер, поднял одну бровь. — Куда это еще? — В зеркальную комнату. Там конец всего этого — и пока можем там отдохнуть.       В конце зеркального лабиринта, который Билл прошел, совершенно не задумываясь, действительно было место, где они могли отдохнуть: даже стоял небольшой столик, на котором расположилась вазочка с парой яблок. Сайфер, особо не раздумывая, развалился на одном из двух старых, потертых кресел и закрыл глаза. Некоторые мышцы на его лице легонько подергивались, выдавая прорезающую его тело боль, пальцы нервно тряслись, дыхание было несмелым, каким-то даже трескучим. — Ты в порядке? — вдруг спросил Пайнс, чувствуя, что ему неудобно находится рядом, и в нем просыпается какое-то таинственное чувство. — Просто устал. Дети забирают столько сил, знаешь, — он усмехнулся и попытался поменять позу на более удобную, но попытки не увенчались успехом. — Мэйбл тоже говорит об этом, когда к нам приезжают экскурсии. — Да? Ну, она точно знает, о чем говорит. Они бывают такие рассеянные и такие злые по отношению к другим. Всегда хочется пропускать это мимо, но… это же дети. С ними можно стать счастливее только тогда, когда они вырастут. Если они вырастут нормальными людьми, конечно. Всегда обидно, когда из хорошего ребенка получается черт пойми что: и нормальным не назвать, и до ненормального не дотягивает. — Откуда в тебе столько всего этого? — Опыт, — Билл снова потянулся, ломая над головой длинные пальцы. — И, несмотря на все, я все еще надеюсь, что в вас, в людях, еще есть что-то действительно хорошее.       Дипперу очень бросилось на слух «в вас, в людях», но спрашивать он об этом не решился: мало ли, что может быть у собеседника в голове. Прыткий ум его составлял уже сотни ответов, почему он сказал именно так, но все они казались то ли просто странными, то ли донельзя абсурдными. Только Пайнс собрался с мыслями спросить, как в комнате послышались голоса. Сайфер тут же резко распахнул глаза и встал с места. Двигая взад-вперед то руками, то плечами, он разминал спину, иногда неприятно морщась.       Первым из зеркального лабиринта вылетел какой-то мальчик и, остановившись, застыл, словно каменная статуя. Он испуганно вглядывался яркие стеклянные глаза Билла некоторое время, а потом резко вскрикнул, что он выиграл, что он все-таки первый. Сайфер тут же улыбнулся, чуть зажмурив глаза, и, вышедшая из лабиринта Мэйбл, окрыленно вздохнула — наверно, она еще надеялась, что ее скука однажды пройдет. — Я же говорил, что они не провалились сквозь землю, — буркнул Стэнли, и это заставило даже Диппера улыбнуться. — Давайте, я провожу вас всех к автобусу, — взглянув на устало постукивающую по часам женщину, что привезла сюда этих детей, отозвался Билл. — Все за мной! Никому не отставать! — Ну, что? — задала вопрос девушка, только все, кроме нее и Диппера, скрылись за дверью. — Как вы тут? Не переругались, надеюсь? — Да нет, ничего. Он какой-то странный. — Ой, как будто ты идеал, — протянула Мэйбл, плюхнувшись в кресло и взяв в руки одно из яблок. — Тем более, я уже это слышала. Что-то новенькое будет? — Думаю, у него не все в порядке, — тянул в ответ Диппер. Заметив, как на него смотрит сестра, поспешил исправить положение: — Со здоровьем, конечно. Он все спину разминает, его трясет, то и дело что-то подергивается.       Ему хотелось добавить «смотреть противно», но язык не повернулся, поэтому он просто поджал губы, ожидая, что скажет девушка. Мэйбл немного призадумалась, а потом резко выдала: «Не переживай: мне кажется, он просто нервничает, что ты к нему относишься с полнейшим ничем. Что ты так на меня смотришь? Знаешь до чего можно довести человека, если на него никак не реагировать? Мне кажется, его уже можно было рассмотреть в кандидаты на привычный круг общения. Подумай об этом на досуге. А сейчас пойдем». — Куда это? — Детей проводим. Кто встретил, тот пусть тоже ручкой им помашет.       После отъезда детей и до самого вечера Билла больше никто не видел. Кто-то говорил, что ушел в лес на прогулку в гордом одиночестве, кто-то — встретил давнего знакомого и решил пройтись с ним. Но почему-то ни одна из версий не казалась правдоподобной. Когда ближе к полуночи Сайфер заявился и прошел на чердак без единого слова, его никто ни о чем не спросил: потому что никто особо не слышал, как он вошел, как поднялся наверх, как, нервно сопя, растянулся на кровати и тихо профырчал: «Ненавижу это тело».