«Я есть все то, от чего я бегу. Мои запретные мечты причиняют мне боль»
Шотландия, Линдберг Прошлое Вся его жизнь, сколько он ее помнил, а помнил он ее не с самого начала, а с возраста, который стал точкой, поделившей отрезок на до и после, чувствовалась Дориану беспросветной и безвкусной темнотой, и не жизнь это было, а существование. Его брат Томас, благодаря которому Дориан только и мог иметь представление, как выглядит он сам, будучи не способным более увидеть своего отражения ни в зеркале, ни в тихой водной глади, на удивление не понимал его, хотя и казалось, что они должны делить одни мозги на двоих. Они одно и тоже. Им не сказали этого. Но они сами все поняли со временем. Со временем они осознали, в каком эксперименте участвовали, но все еще не до конца осознавали, что это участие значит для них. Шотландия была известна тем, что первой пришла к клонированию, но никто почему-то никогда не говорил о еще одном ее известном достижении, о клонировании людей. Есть почва полагать, что об этом было так тихо в мире науки и простых смертных, потому что эксперимент не удался. И кто захочет кричать о неудаче на весь мир? Томас, брат Дориана, такой же вечно молодой, свежий и прекрасный мужчина, вдруг получивший в наследство замок и другое сопутствующее в придачу, как люди в обычном мире получают денежную компенсацию за причиненный им кем-то ущерб, стоял перед окном, направив свой светлый взор в зеленый сад, где лежала на траве прекрасная алая роза по имени Маргарет, и от вида которой руки дрожали так, что не получалось уже минут десять как завязать галстук на своей шее. Множества одежек было перемерено ими двумя за месяц жизни в замке. И ко всему было еще сложно привыкнуть. Новая одежда казалась слишком тесной, слишком простой, уродской. Дориану хотелось разорвать в лохмотья то, что ему первым предложили надеть на голое тело, и то, что схожее предлагали потом. Он считал, что достаточно терпел страдания, и что прошел стадию раба и наемника, и теперь свободен, наконец вознесясь над оковами, и что может плюнуть на все правила, волен делать, что хочет. Он желал делать, что хотел. Не мог себе отказать, ощутив вкус свободы, ветерок и женские губы на вкус. Жизнь, которую у него забрали, оказалась слишком прекрасной, чтобы отказываться от нее. И он пробовал, забирал, требовал все, что мог, пока мог. В отличие от Томаса, который, хоть и был клоном, но был абсолютно другим. Он словно умер, но так и не ожил. И лишь эта прислуга, что пришла работать к ним глажкой по объявлению, которое они дали месяц назад, смогла как-то раскочегарить дрова в потухшем камине. Дориан не без интереса замечал, как загораются глаза Тома, когда родная кровь обращает свой взор на Маргарет. Томас краснел как пацан в присутствии Маргарет, хотя было известно, что он физически не может этого сделать. Мертвое мертво. Мораль мертва для тех, кто мертв, как и все переживания. Дориан понимал это. Но Томас не мог. Томас был мертв, но все отказывался посмотреть правде в глаза и застрял в прошлом. Дориана это так бесило. Его брат смотрел не туда, куда должен был. Он тонул и тянул его за собой. — Ты можешь не быть таким ребенком? — сказал Дориан брату, перевернувшись на спину по кровати, застланной голубым шелком. — Если ты хочешь эту девчонку, то возьми ее. Мне больно смотреть на то, как ты пускаешь по этой шлюхе слюни… — Не говори так об Маргарет, — гулко ответил Томас, снимая галстук, что так и не удалось повязать, с шеи. Тот повис в руке как петля, на которой вполне можно было бы удушиться с горя. Дориан усмехнулся, качая босой ногой. — Почему ты ее защищаешь? Неужели маленький глупый Тома влю… Томас быстро, так, что человеческий глаз бы не смог уловить это движение, из-за чего внезапное перемещение в пространстве напугало бы, приблизился к брату, схватив его за грудки и приподнимая над кроватью, смотря в черные дьявольские глаза, от которых становилось тошно, ибо у самого были такие же. Должны были быть. Проверить Томас не мог. Но Дориан убедил его, что они одинаковые. И что каков он, таков и брат. Даже если это было не так. Даже если слуги чувствовали себя жутко неуютно и напряжено возле Дориана и спокойно и мирно возле Томаса. Одинаковые внешне, что и не различишь, даже вглядываясь, и абсолютно разные внутри. Эксперимент провалился. Дориан хмыкнул, и злорадная улыбка появилась на его бледном лице. — Ну что? Хочешь ударить меня? Давай. Сделай это. Я разрешаю. Можешь бить снова и снова, убить все равно у тебя вряд ли получится. А больно от твоих мягких кулачков будет недолго. — Хватит, — отшвырнул его обратно близнец и отошел, сильно потирая лицо. Томас дрожал то ли от страха, то ли от гнева, то ли от любви, а еще не мог, как верно замечал Дориан, перестать вздыхать. Дышать в принципе было уже не обязательно. Он бы все равно не умер, закапай его даже живьем в гробу и оставь там на сотню лет без кислорода. Ему больше не нужно было ничего человеческого. И это сводило с ума. Томас не мог отделаться от ощущения, что он теперь монстр и чудовище, что он потерял свою человечность. И он продолжал делать людские дела, которые были теперь бессмысленны и лишь вредили ему, и все это казалось злой насмешкой и издевательством. Неужели он недостаточно терпел, чтобы сейчас с ним так поступали? Он особо никогда не верил в Бога. Но сейчас был готов обрести эту веру, когда всякая друга пропала. Он бы хотел задать так много вопросов Ему, даже если бы тот не мог дать ему ответов, просто уже не было сил держать все в себе. Томасу нужен был человек, который бы выслушал его и понял. Он хотел разделить с кем-то свои переживания и любовь. И ему казалось, что он нашел такого человека. Маргарет вызывала в нем колебания, что были у него, когда он был человеком. При виде нее Томас снова дышал как человек, и еда словно бы обретала вкус и насыщала как раньше. И если Маргарет была рядом, то он забывал о своих переживаниях, ему больше ничего не нужно было, потому что все его мысли были только о ней и том, как сделать так, чтобы она была счастлива и улыбалась всегда, чтобы никто никогда не заставил слезы появиться в ее ореховых глазах. И как Маргарет смотрела на него, о, она видела его! Видела прежнего, живого, настоящего, того Томаса, который еще был жив. И он был жив, пока Маргарет не отводила от него взгляда, потому что тогда он словно растворялся в тени и не мог себя в ней найти. И Томас пытался донести все эти мысли и чувства брату, который должен был понимать его лучше всех других живых существ на Земле и во Вселенной, но Дориан был уже не тем Дорианом. Томас не узнавал брата. Тот стал гадким, его мысли, которыми он делился с ним, пугали, и Томас боялся думать о том, где по ночам пропадает Дориан. Если когда-нибудь в округе начнут умирать люди, Томас должен будет что-то сделать с Дорианом, остановить его, потому что они договорились никого не убивать и обходиться без насилия, но не было никакой уверенности внутри, что у него получится сделать непоправимое со своим братом, со своей родной кровью, не тогда, когда кровь стала самым важным, что есть в мире. Томас подошел к окну, прячась за красно-золотой шторой, смотря через пыльное стекло на изгибы тела Маргарет, что читала книгу в покое и, наверное, не знала о том, что на нее сейчас так внимательно смотрят. Томас так любил эти тонкие руки, в которых все же было достаточно силы, чтобы стирать тяжелое мокрое белье руками, и достаточно ловкости, чтобы вставлять нитку в ушко иголки без проблем, и так приятно было бы поцеловать эти руки, как хорошо эти руки смотрелись бы на его, и так хотелось надеть кольцо на палец Маргарет, дав знать всем, что теперь она отдала его сердце ему, как он отдал свое ей. И эти темные волосы все аккуратно завитые с ночи были так мягки и вкусно пахли, что хотелось их касаться снова и снова, накручивая рогалик на палец. Ох, и эта плечи, спина, ноги и ступни, ступни, которые прошли сложный путь, пока не привели Маргарет сюда. Словно бы это была сама судьба. Так должно и было быть. Верно Бог наконец услышал его, и послал ему ангела в помощь. И Томас мог только лицезреть на этого прекрасного ангела, уповая его присутствием и боясь притронуться, чтобы не очернить Маргарет. Но пока Томас боялся, Дориан давно похоронил свой человеческий страх и, видя игру, что разворачивалась перед ним, соблазнился тоже принять в ней участие. И, вторгаясь в спектакль еще одним актером, он не заметил, как игра его увлекла, и как ложь и правда размылись, и он больше не понимал сам для себя, где он играет, а где нет. Прошел год. И за ночным завтраком Дориан с ужасом понял, что влюбляется. Он думал только о Маргарет. И изнывал. Он не мог смотреть на Томаса, который был у нее, и у которого была она. Дориану хотелось убить или брата, или Маргарет, или себя, чтобы разорвать цикл. И тогда, не рассказывая никому о своем забившемся сердце, он заключил с братом договор, который они подписали своей кровью. Нерушимый договор. Если один из них умрет, то все, что у него есть, перейдет брату. И когда им двоим будет больше невозможно существовать в мире с друг другом, один из них должен будет умереть. И Томас сам виноват в том, что умер. Ему нужно было внимательнее читать договор. Дориан никогда не говорил, что ему нужно будет убить Томаса, если существование того станет для него в невозможную тягость, но он никогда и не говорил, что он не может будет сделать это, если захочет. Томас сам решил для себя, какими являются условия договора, и он сам виноват в том, что сердце Маргарет разбилось из-за его смерти. — Маргарет? — хрипло спросил Дориан, смотря на плачущую у окна девушку. Прошла неделя, как они похоронили Томаса. Комнату, в которой произошел взрыв, еще не успели отремонтировать, и все там внутри было черно как в самом низу Ада, где сам Сатана подкидывает углей под кипящий чан, в котором когда-нибудь придется вариться и Дориану. Мужчина подошел к девушке, осторожно обняв ее за плечи, и та развернулась, нырнув в его объятия, разрыдавшись в грудь. Слезы лились рекой. И что-то резало до крови изнутри от каждого всхлипа Маргарет. Но Дориан отпихнул это чувство подальше, обращая внимание на другое. Маргарет была в его руках. Такая прекрасная и живая. И не было больше Томаса, который был бы угрозой забрать этот трофей из его рук. Маргарет была его, даже если еще этого не поняла. Просто не было другого пути. Он бы не отпустил ее. Она самое ценное украшение, которое у него есть. Дориан мягко коснулся волос вдовы, успокаивающе гладя девушку по голове. И, повернув голову, он прошептал ей в ухо: — Все хорошо, Маргарет, я не брошу тебя. Она чуть отклонилась от него и посмотрела в его глаза своими карими, в которых Дориан мог поклясться, что на миг увидел самого себя, отчего даже вздрогнул. И вот тот момент, когда все окончательно пошло не так. Когда он понял, что тонул все это время, и что уже поздно пытаться всплыть, ибо он только что задел самое океанское дно. Он испугался, что слишком сломал Маргарет. Что она не переживет смерть мужа и его брата. И Дориан подумал, что нужно было оставить тогда все, как было, даже если бы так было больнее для него, но так ведь было бы лучше для нее, этой алой садовой розы, что не привыкла к морозам, но что и не боялась быть сорванной, потому что знала, что каждый, кто попытается это сделать, только уколется ее шипами. Дориан осознал, что полюбил. Игра зашла слишком далеко. Это была больше не игра. И поэтому он больше ничем не мог управлять. Линии розовых губ Маргарет дрожали от боли потери того, кого она любила всеми клеточками сердца. Но словно бы вот, она смотрит на Дориана, и это словно бы Томас смотрит на нее, спрятавшийся где-то за ширмой. И Маргарет так хотелось обнять Томаса, получить его утешения, и немного милосердия Бога, чтобы тот повернул все вспять. Но прошлое прошло. И новые слезы подступили к глазам Маргарет, а сама она прижалась обратно к груди Дориана, который никогда бы не заменил Томаса, но который был так похож, что это казалось хоть каким-то утешением. Но долго ли можно видеть то, чего нет? Рано или поздно обманывать себя больше не будет получаться. И тогда Маргарет знает, что тоже умрет и, наконец, встретится с настоящим Томасом. Ее слезы превратятся в кровь, которую выпьет без остатка тот, на кого наложено мертвое проклятье. А Дориан? Даже если он умрет, то ему не с кем будет встретиться Там. Никто не будет ждать его по другую сторону кроме Дьявола, его старого друга, которого он не хотел видеть так долго, как только мог, а потому Дориан продолжал жить, когда казалось больше было не зачем, волоча жалкое существование, которое нарушилось с приходом появления в его доме неожиданных гостей, среди которых он увидел кого-то другого, как Маргарет видела другого в нем. И вдруг он словно бы снова обрел смысл. Солнце выглянуло из-за хмурых шотландских туч, и что-то интересное осветилось на горизонте. Может быть кто-то другой еще может спасти его от темного Пророчества…******
Шотландия, Линдберг 01:25 воскресенье Тони быстро покинул место, решая, что будет хорошо просто вернуться спать и сделать вид, что ничего случившегося пары минут назад не существовало, что не было никакого поцелуя с тем, кого он знает меньше суток, хотя не то, чтобы ему было важна продолжительность знакомства с человеком, чтобы затащить его в кровать, хоть когда-либо. Он уже не скромный девственник, чтобы мелочиться на прелюдии, и вряд ли когда-то вообще им был. Но, черт, подаваться внезапным секусальным позывам это определенно то, чего он должен не делать, пока не понял, почему Стив Роджерс вызывает у него такой спектр разнообразных чувств, и что это значит. Тони понимает, почему, конечно же, просто усердно закрывает на это глаза. Может быть это пройдет. Может само рассосется, не опухоль ведь. Но похоже Стив Роджерс та еще опухоль и проходить самостоятельно не собирается. А вырезать с корнем больно, страшно и не хочется, как и реактор в груди. И это незнание, что тогда остается делать, попросту убивает, будто в тело кто-то вспрыснул яд, который медленно разрушает организм, уничтожая одну молекулу за другой. И Тони даже не удивится, если когда-нибудь он окончательно исчезнет, развеется по воздуху как прах, сказав тем самым, что с него достаточно. Сколько еще должно свалится на его плечи проблем, чтобы он, наконец, сломался? Он все ждет и ждет, но этот момент не наступает, а проблемы-то копятся. И Тони из упрямства не собирается решать проблему со Стивом, так как в этот раз это такая же его проблема на другие пятьдесят процентов, если он, конечно, вообще видит существование этой проблемы, что еще такой себе, очень спорный момент, учитывая тоннельное зрение Капитана. Поворачивая после прямой лестницы налево, Тони идет прямо по коридору, останавливаясь только, когда встречает перед собой белую ночнушку, под которой спрятано тело одной из молодых служанок. Встреча неожиданная, но она выбивает мысли из головы, оставляя после себя лишь дымку. Все кажется таким ненастоящим сейчас. Словно сон не закончился и продолжает идти, просто он этого еще не понял. — Привет, принцесса, — говорит Тони, а потом хмурится. — Тоже не спится и решила прогуляться? Знаешь, я чуть не спутал тебя с привидением в темноте… Лиззи медленно проходит мимо Тони, смотря ему в глаза исподлобья, тихо отвечая также скромно, как когда открыла им двери впервые: — Я ходила в туалет. Доброй ночи, Мистер Старк. И она, наклонив голову и не заостряя внимания на призраках, которых достаточно в этом замке, уходит прямо по коридору, сворачивая за угол, и тогда Тони больше ее не видит. Он смотрит ей вслед некоторое время, и что-то медленно крутится в его голове, мысль ползет как черная змея верх по спине и до головы. Но алкоголь это блокирует. Старк начинает медленно идти дальше, потирая щетину, пока лампочка не загорается у него в голове. Не было повязки. В прошлый раз у Лиззи была повязка на глазу, но сейчас та отсутствовала. И Тони не рассматривал юное личико, но он готов поспорить, что с глазами служаночки было все в порядке, она посмотрела на него, повернув голову прямо, и не было никаких шрамов или покрасневшего глаза, который бы он все равно заметил и на который обратил внимание. Хочешь или нет, но дефекты бросаются в глаза, особенно когда большую часть жизни тесно общался с моделями с идеальными лицами, на фоне которых даже простой шрам от прыща на подбородке будет вопиющим. И это отсутствие повязки ничего еще не значит. Но странное есть в этом. Зачем тогда она нужна? Возможно стоит спросить Лиззи об этом напрямую позже. «Убийцей оказался садовник». А что если это не далеко от правды. Что если кто-то из слуг может быть тем, кого они ищут. Кажется этот замок не спроста так выделяется. Магнит для чего-то сверхъестественного и необычного. Надо поискать еще. Тони заходит в свою комнату, запирая за собой дверь. Монотонно проверив еще раз ванную и места за шторами и под кроватью, никого не обнаружив, он забирается в кровать, начиная засыпать. В этот раз обходится без женщин-галлюцинаций, встречающих его за тюлем. Хотя он уже не уверен в том, что это было, чувство, что кто-то следит за ним, не отпускало его, заставляя сердце самую малось быстрее биться, и Тони держал ухо востро, ну, просто на всякий случай… Есть что-то прекрасное в сне. Хотя он отнимает слишком много времени, и потому Тони ненавидит спать, предпочитая делать это по-минимуму, но он не мог не признаться, что засыпать, отключаясь от мира и его проблем, было хорошо. Словно временная смерть, дающая некоторую перезагрузку и возможность перестать слишком много думать. Но вместе с прекрасным было что-то ужасное во сне. Это то, что в конце концов нужно было проснуться, и тогда все то, что если не убивало, так хотя бы сильно тревожило, возвращалось, и ему нужно было снова иметь с этим дело.******
Шотландия, Линдберг 08:29 воскресенье Стив был действительно педантичным человеком. Но он всегда придерживался рационализма, стараясь не дать завладеть приверженностью к порядку им, и беря свои склонности в бразды своего правления, даже если это снова же было проявлением его педантизма и, может, немного склонности к контролю. Просто так было спокойнее, жить не в хаосе и беспорядке, а в точной структуре и мирной гармонии, Стива выбивало из колеи, когда контроль и порядок рушился, и все становилось хаотичным и неподвластным, прямо как сейчас. Он чувствовал, как напряжение растет внутри. Но не мог ничего с ним сделать. Его мысли и чувства скакали вверх-вниз как коняшки на детской карусели, и его начинало укачивать от этих движений. Ему хотелось одного, но и это же хотелось оттолкнуть. И он разрывался между тем, что хочет или не хочет, не понимая, что нужно сделать, чтобы все просто встало на свои места, чтобы вернулся контроль и порядок в его жизни, который был до того, как Тони Старк не появился в этой жизни. После встречи с ним все и стало рушиться. Сперва вспышками, моментами, с которыми Стив могу справиться и совладать, вернув все на свои места, не потеряв лица, но потом это стало хроническим. И это шло явно куда-то не туда, потому что иначе не было бы так тошно, его тело слабело, он изнывал отчего-то и крайне устал. Но утром, несмотря на все отчаяние и беспорядок в голове и в сердце, он все же был одет и собран вовремя. Он спустился вниз, надеясь, что Старк не забыл о их договоренности встретиться здесь, но не обнаружив его там, почему-то не удивился. Тони почти никогда не бывал в срок, он опаздывал всегда и везде, хотя бы на минуту, но задерживался. И у Стива были на этот счет свои мысли, которые немного изменились по мере того, как он лучше узнал Тони. Раньше Стив считал, что Старк просто считает себя слишком важным человеком, которого будут ждать, ибо в нем нуждаются и заинтересованы, и это было плохим мнением о нем. Но позже Стив понял, что заблуждался. Тони, кажется, вообще не считал себя важным лицом, даже если говорил прямо обратное. Казалось, что Тони сам не понимал до конца, почему так получается, что он вечно опаздывает на встречи или совещания. Но, может, думал Стив, тому просто никогда не хотелось на них приходить, поэтому он не спешил, как Стив, явиться скорее. Стиву нравилось то, чем он занимался, и то, какое место теперь занимал в ЩИТе, но Тони никогда не говорил, что из всего, чем он занимается, нравится ему. Стив знал наверняка, что тому нравится его мастерская, его костюмы и прочие вещи, которыми он мог заниматься вдали от всех, но совещания, сборы, командная работа и прочее, что требовало включенности и дисциплины, было под большим вопросом. И Стив не понимал, почему, если Тони не нравится быть частью ЩИТа, он все равно подписался на участие в их делах. Может, стоило бы подумать не почему, а из-за кого? Роджерс остановился у небольшого стола, на котором стояла античная бело-золотая ваза с давным-давно засохшими нежно-розовыми розами, смотря куда-то в пустоту помещения пред собой. Несмотря на то, что было утро, и солнце уже встало и светило, в чем он убедился, выглянув ранее из своего окна своей временной комнаты, здесь на первом этаже было повсюду темно. Не так же, как и ночью, но стоял полумрак, от которого было так вяло и грустно, что даже не хотелось шевелиться и куда-то бежать, и неприятных темных мыслей появлялось в голове все больше, чем дольше он стоял без движения в ожидании товариша по команде. Кажется Тони совсем не торопился. И Стив было подумал пойти за ним, но тут тихий мягкий голос отвлек его от этой затеи. Элизабет, или же Лиззи, как казалось ей больше подходило, стояла в тени неподалеку от лестницы, прижимаясь к стенке как барашек, который жмется к матери в морозы. — Привет, — поздоровался Стив. — Привет, — скромно ответила она, после чего закусила губу, а ее взгляд заметался по полу, словно что-то случилось, чего она испугалась, либо было то, что она хотела, но боялась сказать. Стив решил спросить: — Не знаешь, где Старк? Он должен был уже быть здесь, но все еще не пришел. Лиззи странно тихо охнула, а потом сговорчески почти прошептала: — Мне кажется, что Мистер Старк опоздает, потому что… Стив нахмурился, подталкивая: — Потому что? Он в порядке? Лиззи кивнула, а потом подошла, шаркая по стене, все еще оставаясь в тени, почти сливаясь со стеной в темном простом платье, что было ей свободно. — Ночью я бродила по замку, мне снова не спалось, и я случайно кое-что увидела… Наверное не нужно было спрашивать и лезть не в свои дела, привнося в свою жизнь еще больше хаоса, но Стив не мог не спросить, когда что-то внутри него закричало. — Что ты увидела? Служанка опустила взгляд, в котором словно отразилось то, о чем она говорила, отвечая тихо, но так убедительно, что Стив и не подумал о том, что сказанное могло быть ложью, отчего-то он поверил, когда Лиззи сказала: — Милорд и Мистер Старк были близко к друг другу. Я не слышала, что они говорили, но я видела, как они поцеловались. Может, глаз у меня один, но он очень хорошо видит. И я видела, как Милорд поцеловал его. Не так, как целуют друзей при встрече или сыновей на ночь… И мне кажется им обоим понравилось. Мистер Старк задержался допоздна из-за этого, и поэтому, наверное, немного опаздывает. Я думаю, эта ночь была для него насыщенной. Капитан? — О, — только и смог сказать Стив, когда его голос немного просел, а сердце словно остановилось, пока потом не забилось снова уже неровно, — понятно. Слова не шли. И было больно. Но почему-то Стив окаменел. Просто замер, и молчание играло на нервы. Не зная зачем, может, чтобы не утонуть в океане скорби, он сказал, смотря грустно в сторону и жалея, что все-таки не отвел Старка в его комнату и не остался там: — Что с твоим глазом? Если это достаточно тактичный вопрос. Лиззи зашевелилась где-то в поле зрения Стива. Она оказалась рядом, и его голос стал потому громче. — Меня много о нем спрашивали, так что все в порядке. Это не самая интересная история. В замке был ремонт, и что-то пошло не так, случился взрыв в одной из комнат с балконом, и от него балкон обвалился. Я была на улице, поэтому он обвалился прямо на меня, вместе со стеклом… Стив прошептал: — Это ужасно… Лиззи продолжила: — Я только помню, как успела подумать, что почему-то больно и что это был за звук, но мне было не очень больно, я быстро потеряла сознание, а проснулась уже в больнице. Так что все нормально. Это просто один глаз, а не целая жизнь, так что я легко обошлась, могло быть и хуже. Мне кажется кто-то идет. До свидания, Капитан. Не успел Стив помниться, как маленькая принцесса ретировалась, оставив после себя какофонию мыслей и мешанину бурлящих чувств. Нужно было собраться, ведь Стив был на миссии, а не прохлаждался на отдыхе. Нужно было сконцентрироваться и подумать об убийце. Но не получалось. Он думал о том, кто бодро спустился с лестницы. Тони в черной повседневной спортивной одежде выглядел таким по-домашнему небрежным, и его волосы чуть торчали в стороны без укладки, как когда он пару дней пропадает в мастерской, а потом объявляется за завтраком с этой улыбкой на лице и с этими горящим глазами, которые обозначают обычно, что тот добился того, чего хотел. И Стиву стало дурно от мысли, а чего Старк добился в этот раз, если здесь не было его мастерской и игрушек. И слова Лиззи вспылили в голове. Кажется им обоим понравилось. — Хочешь пойти так? — говорит Роджерс. — Это не пробежка в парке. Где твоя броня? Тони закатывает глаза и хлопает Стива по плечу, отчего тот вздрагивает совсем немного. — Я думал мы уже прошли этап «влезай в свою броню». Днем здесь тихо. И лучше не привлекать к себе внимание местных, если ты не хочешь, чтобы это мини-расследование превратилось в раздачу автографов. Так что пошли. Стив скрестил руки на груди и надавил: — Но если на тебя нападут. Тони устало вздохнул: — Я умею драться и без брони, ты знаешь. Логика была, и Стив понимал ее, но внутри него кипела злость, которая в конце концов должна была куда-то деться. Если не сейчас, то позже. Но сейчас она тоже сказывалась, нарушая покой, которого давно не было. Стиву просто хотелось поговорить с Тони. Но не о том, о чем он говорил сам сейчас. Стив так надеялся, что Старк сам поймет и вырулит ситуацию, но тот был на своей волне и упрямо отказывала сотрудничать, впрочем, как и всегда. Тони так нравится все усложнять. Но и Стив не лучше. — Но если мы ошибались, думая, что он активен только по ночам? Тони всегда был контактным, и Стив привык к его внезапным толчкам, касаниям и объятиям, но рука на плече сейчас вызвала боль, словно ток пробежал по телу, и у Стива прошли мурашки по спине, когда Тони улыбнулся: — Не ворчи, старичок. Все будет нормально. Мозг-перфекционист Стива придрался к прозвищу, которое Тони ему придумал в самом начале, и которое только Старк единственный использовал, что, наверное, говорит о том, что никто другой не считает Стива старым и все нормально. Но ненароком думая об этом, что значит это прозвище, Стив взбесился. Что, если Старк считает его действительно старым. И тогда нет ничего удивительного, что кто-то другой, кто по его мнению более молодой, привлек его внимание так быстро. И Стив завидовал и ревновал. Он ложен быть на месте этого Лорда. Тот все разрушает. Светловолосого богача и любителя вина не должно быть там, где он есть, не должно быть во внимании Тони. Стив хочет быть в этом внимании. Тони вышел на улицу, где был утренний томан, и где солнце вяло светило из-за туч, словно говоря, что не справляется с погодой, и что стоит ожидать дождь в продолжение тому, что был ночью, а Стив просто вышел следом. И, догнав Старка, что спустился по ступенькам на каменную тропу перед фонтаном, который все также не работал, с опозданием ответил ему: — Ты мог бы не называть меня так? Я не старый. Тони фыркнул и мягко сказал: — Это ведь просто шутка. Я думал ты понимаешь. Стив пожал плечами: — Я понимаю. Просто мне она не нравится. Тони с прищуром глянул на него, прежде чем повернул голову обратно прямо, спокойно и почти обидчиво отвечая: — Ты мне никогда не говорил. Стив не знал, что ответить. Да, не говорил. Когда они почти дошли до кованной калитки, он прошептал, не уверенный, что Тони мог его услышать: — Наверное, я много чего не говорил из того, что хотел сказать тебе. Но Тони услышал. И потом по пути в город много думал о том, о чем еще Стив молчал. Но предположения пугают похлеще угрозы обанкротиться, умереть или словить пулю, поэтому Тони поступает как всегда поступает, когда что-то его пугает слишком сильно. Он игнорирует это, делая вид, что ему все равно.