Кошмар, хранящий Тайну

      Мне снова снились тяжёлые свинцовые тучи, промозглый ветер и мелкий, противный, затяжной дождь, за бесконечно долгую неделю пропитавший собой всё вокруг; отсыревшая одежда и костры, что дымили и толком не грели; горные ручьи, превратившиеся в бурные, неистовые реки; грохот лавины, похоронившей под собой крохотное горное селение; скрипучие верёвочные мосты над ущельями, где скользкие трухлявые доски опасно потрескивали под сапогами, заставляя сердце невольно замирать на мгновение, а руки в перчатках — крепче хвататься за канаты-поручни; мокрые мшистые скалы и колючие заросли ельника у частокола деревни, в которых мы собрались перед атакой.       Я снова видела спящих на вышках часовых и двух заскучавших стражников у хлипких ворот.       Словно наяву видела, как ворота разлетелись щепками от залпа батареи, а мы бежали в образовавшийся проход — и молча, со всей накопившейся за время похода яростью рубили ошеломлённую стражу.       Мне снилось, как выбежавшие на звуки боя, впопыхах вооружившиеся чем попало студенты-старшекурсники Бюргенверта, доверенные ученики самого ректора Виллема, погибли от наших клинков, не успев опомниться и оказать сопротивления. Я отчётливо помнила, что их было пятеро: трое долговязых худых парней и две девушки, в мантиях и квадратных академических шапочках.       Мы, недавние выпускники и ренегаты, тогда были старше их… года на три? Или на пять?       Я снова видела, как огромная синекожая тварь, напоминавшая чудовищную помесь человека и акулы, выскочила из-за угла амбара и молниеносным движением схватила одного из нас. Короткий вопль, жуткий хруст — и перед нами упали ноги в ботфортах — всё, что осталось от весельчака Ганса.       Мне снилось, как мы кружили вокруг колоссальной туши военного вождя, будто злые охотничьи псы вокруг разъярённого медведя, и жалили, кололи, рубили его долговязое тело клинками, пока окровавленный гигант не рухнул наземь, утробно взвыв напоследок. Этот сон возвращался ко мне снова и снова, повторяясь в малейших деталях, не желая ни на миг выпустить из стальной хватки своих когтей, и я всякий раз испытывала искреннюю благодарность к тем, кто приходил, чтобы меня разбудить, — пусть даже, вырвавшись из цепких лап одного кошмара, я лишь оказывалась в другом.       Я была благодарна тем, кого спустя несколько минут без колебаний убивала, ведь их сюда привела болезненная, губительная жажда увидеть то, чего никому видеть не следовало.       Узнать то, о чём я сама хотела бы забыть навсегда.       Побывать в моём личном кошмаре.       Меня разбудило прикосновение.       Да, уже давненько в этот зал никто не приходил, и мой камзол покрылся бы пылью, не будь всё вокруг иллюзией… Жалкий прохвост Саймон нашёл очередного простака, желающего приобщиться к чужой тайне и готового уплатить за это любую цену? Молниеносным движением я ухватила незваного гостя за руку, притянула к себе…       Гостью. А хорошая у неё реакция — почти успела отдёрнуться!       Девушка. Пепельноволосая, зеленоглазая, через всю щёку тянется старый уродливый шрам — глаз она когда-то, похоже, не потеряла лишь чудом.       Из-за плеча незнакомки виднеется рукоять меча, играют красным в кружевах эфеса лучи закатного солнца. Красивое оружие… Конечно же, передо мной коллега, последовательница, воодушевлённая лживыми сказками о великих охотницах прежних времён. Случайный человек просто не сможет попасть в Кошмар Охотника. Да и шрам недвусмысленно говорит о том же.       Впрочем, не важно, раз уж она здесь:       — Не стоит тревожить мертвецов, — говорю ей в лицо, отпуская её руку. Она пятится от меня, смотрит настороженно.       — О, я-то знаю, как сладостно манят тайны, — понимающе усмехаюсь я, легко поднимаясь на ноги. Действительно, уж кому, как не мне, знать об этом…       Не отрывая взгляда от охотницы, беру за рукоять клинок, стоящий позади кресла:       — Теперь только честная смерть принесёт тебе избавление. Освободит тебя от твоего неуёмного любопытства, — рукоять Ракуйо щёлкает, отделяя от сабли длинный кривой кинжал, и воспоминания о каждой охоте, о бесчисленном множестве смертельно опасных, но таких притягательных в своей красоте танцев с клинком сами собой всплывают в памяти. Когда-то я пыталась говорить с марионетками Саймона, убеждала их отступиться, уйти, не выискивать лишь ради удовлетворения праздного, губительного любопытства чужие тайны и старые, покрытые плесенью грехи, но они не собирались со мной общаться и не желали уходить ни с чем, они приходили убивать. И умирали сами.       Так к чему же напрасно терять время?       — Добрый вечер, — вежливо отвечает гостья, не делая попыток выхватить оружие и всячески подтверждая жестикуляцией чистоту намерений. — Простите, если не вовремя. Меня не интересуют ваши тайны, мне нужно всего лишь узнать, что это за место? И какое это время?       Я замерла, изумлённая до глубины души. Она — говорит со мной?! Не бросается на меня с мечом?!       Это что-то новое! Неужели на этот раз я ошибалась?       И только теперь я заметила, что в зале, кроме зеленоглазой охотницы, присутствует ещё одно живое существо.       Вороная кобыла. К стыду своему как благородной леди, я не особо хорошо разбираюсь в конских статях и достоинствах, но эта — действительно прекрасна, воистину достойна места в королевских конюшнях.       Как неизвестная охотница попала в сон с лошадью? Как и, главное, зачем прошла с ней через всю Клинику?       Ах да, гостья же всё ещё ждёт ответа.       — Странный вопрос, незнакомка. Мы в Кошмаре охотника. Разве ты этого не знаешь, разве не догадалась, увидев разбитое солнце над искажёнными улицами Ярнама? Судя по мечу и костюму, ты — одна из нас, а значит, должна знать не только всем известные истины, но и слышать не менее общеизвестные страшные байки. Помнится, первые слухи появились ещё в наше время. Время… В кошмарном сне нет даже самого понятия времени: сновидение, порождённое проклятием Кос, длится вечно, и ключом к нему является кровь — та, что бежит по нашим жилам и передаётся от отца и матери к сыну и дочери, та, которую мы проливаем, убивая чудовищ и себе подобных… и та, которую пьём, наивно полагая её лекарством ото всех болезней.       — А городские кварталы, каменные дома с высокими крышами, башнями и острыми шпилями, которые я видела с балкона за воротами?       — Это не сам город, а лишь его жалкая тень, зыбкий и лживый мираж. Поблёкшая память о великом Ярнаме, — грустно отвечаю я, — благословенном центре искусств, ремёсел и науки. Неужели ты не помнишь его? Да, воспоминания выцвели, изуродованные сном улицы и подворотни лишены своих настоящих обитателей, зато наводнены чудовищами, жестокостью и насилием, перегорожены непреодолимыми баррикадами, за которыми — пустота и забвение. Но всё же каждый, кто родился и вырос, кто каждый день топтал подошвами сапог брусчатку лабиринта узких улочек, узнает его и с закрытыми глазами. Хотя, возможно, ты иностранка, привлечённая славой целебных кровослужений? Или память подвела тебя? О, это мне знакомо — такое было и со мной, когда я впервые оказалась здесь.       — Ну что же, вероятно, я снова не туда попала, — девушка со шрамом, похоже, не удивлена, хоть и немного расстроена. — Не то место, не то время, не тот мир; я не помню города с таким именем ни на Севере, ни на Юге, ни даже на далёком Востоке… Спасибо — и прощайте, — пепельноволосая запрыгнула в седло и сосредоточилась. Я с интересом гляжу на неё, стоя у кресла.       Проходит минута, за ней — другая…       Чего бы незнакомка ни пыталась сейчас достичь, у неё определённо не получилось — это читалось по растерянности на симпатичном, несмотря на шрам, личике.       — Не получается, — удивлённо сказала мне она. — Я не ощущаю глубину пространства, не чувствую лабиринта мест и времён. Только пустота и странный шум… Похоже на Geas Garadh, Заклинание Барьера. Это ваша магия? Вы мешаете мне уйти?       — Нет. Я охотница, а не ведьма, и, к сожалению, не владею таинствами, кроме пары простеньких фокусов из родовой магии крови, которые могут иногда выручить в бою; да и ограничивать твою свободу действий, пока ты не пытаешься покопаться в грязном белье Церкви, — и моём, по совместительству, — не стала бы. Мне, Смотрительнице Башни, нет дела до тебя.       — Тогда почему я не могу выйти из этого мира, как уходила из десятков других?       — Понятия не имею, — совершенно искренне пожимаю плечами. — Достоверно мне известно лишь то, что мы обе сейчас находимся во сне, известном среди моих бывших коллег как Кошмар охотника. Что он порождён неким проклятием, в наказание за наше преступление. И что живыми сюда не попадают, так что мне самой и возвращаться-то попросту некуда — там, за гранью кошмара, я мертва, а моё тело, скорее всего, давным-давно похоронено со всеми полагающимися почестями и с аппетитом съедено могильными червями на уютном церковном кладбище, поскольку любящие родители и прочие дорогие родственники едва ли выделили своей блудной дочери местечко в фамильном склепе…       — Но я-то жива!       — Уверена? — я скептически поднимаю бровь. — Я тоже, знаешь ли, поначалу не помнила свою смерть. Как тебя зовут, охотница?       — Цири. И я — не охотница, я — ведьмачка. А вас? И почему вы говорите, что мертвы?       — Давай на «ты», Цири. Ту, воспоминанием о ком я являюсь, звали Мария, можешь звать меня так же. А что до смерти… Полюбуйся на кровь, пропитавшую мою одежду, взгляни на целое озеро её под креслом, на пропитанные насквозь дубовые доски, — это с меня натекло. И, видишь, до сих пор капает. Как думаешь, мог бы человек выжить при такой кровопотере? Вот то-то и оно. Но дело даже не в кровавой луже, а в том, что она — всего лишь отражение того, что произошло в реальном мире с настоящей Марией, бывшей охотницей Церкви, бывшей начальницей Центрального Воинского Лазарета, бывшей дочерью древнего дворянского рода. А мой милый Листопад*? — киваю на свой верный клинок. — За несколько лет до своей смерти я в сердцах выбросила его в один колодец на краю мира, и так никогда за ним и не вернулась, но здесь, в зыбком мираже воспоминаний, он снова со мной. Он простил моё предательство… Вот что, Цири, пойдём-ка наружу, посидим на перилах, поговорим, ведь стул тут один, а нас двое, и разговор явно выйдет долгим.       — Кэльпи, идём!       Мы выходим к фонтану. Это место вызывает у меня болезненные воспоминания… Судя по тому, как морщится моя новая знакомая, у неё — тоже.       Очевидно, воскрешённые сном плоды наших неудачных экспериментов атаковали путешественницу, едва завидев, как некогда напали и на меня. Впрочем, неудивительно: чего же ещё ожидать от утративших разум, озлобленных созданий, истово ненавидящих всё живое, жалкого подобия истинных Посланников Небес, каковыми они должны были стать?       Я сажусь на мраморный поручень, девушка устраивается рядом. Кобыла увлечённо жуёт цветы.       — Расскажи о себе, Цири. Как ты попала в кошмар? Что значит — «ведьмачка»? Ты ведьма? И откуда у тебя этот шрам? Похоже на след от когтя кровоглота, но я не уверена…       — Нет, я не чародейка, хотя и могла бы ею стать. А рассказ, которого ты хочешь… Это долгая история. И не слишком-то весёлая.       — А куда нам торопиться? В Кошмаре нет времени, я тебе об этом уже говорила. Сколько бы мы ни проговорили, в реальном мире не пройдёт ни минуты. Да и вообще, признаться честно, я изрядно соскучилась по человеческому обществу и нормальному общению.       — Ну, ладно, — вздыхает охотница. — Тогда я начну издалека… — В королевском замке Цинтры творилось что-то неладное. Маленькое, горбатое, всё в шипах, словно ёж, чудовище бродило ночами по тёмным коридорам, звенело цепями, страшно охало…

***

      — И ты теперь ищешь свой мир и своих друзей, ведьмачка? — Цирилла оказалась охотницей на чудовищ, как я и предполагала, разве что на её родине наше ремесло называли иначе. Кроме того, коллегам из другой реальности в какой-то мере повезло больше: не все те, на кого им приходилось охотиться, прежде были людьми.       — Да. Пожалуйста, помоги мне выбраться из Кошмара! Ну не могу я прохлаждаться тут, пока близкие в опасности!       Я задумалась.       — Честно говоря, не представляю, как тебе помочь. Никогда раньше мне не встречались в Кошмаре живые люди, только такие же мертвецы, как и я… Сама понимаешь, нам-то некуда и незачем отсюда идти, мы — плоть от плоти этого места, мираж, тени прошлого, чья-то память об умерших охотниках и их жертвах, за пределами сновидения каждого из нас давно нет в живых, а вернуться в полуистлевшее тело — крайне сомнительное удовольствие, надо полагать. Твой случай уникален…       Я колебалась. Взвешивала.       Стоит ли загноившаяся, как скверная рана, старая тайна жизни тех, на помощь к кому так рвётся эта девчонка? Её нужда — отнюдь не бессмысленный интерес, ведущий тех, кто приходил сюда до неё. Её мотивы действительно весомы.       Разве не смогу я допустить, чтобы о моих давних прегрешениях узнал ещё один человек?       Посвящённых в ту отвратительную историю и без того — целый Хор и ещё маленькая тележка с коллегами-охотниками, также участвовавшими в злополучной резне, а Цири не похожа на сплетницу, да и кому на её бесконечно далёкой, раздираемой постоянными войнами родине может быть интересна трагедия, случившаяся некогда в маленькой деревеньке на берегу холодного северного моря?       А если я не ошибаюсь в своих предположениях, то, убив воскрешённого кошмаром Великого-сироту, мы сможем прервать сон, неотъемлемой частью которого являюсь и я сама. Проснуться, хоть это и означает окончательное и неотвратимое прекращение нынешнего существования для всех тех, кто «жив» лишь до тех пор, пока длится сновидение.       Разве не может уставшая частичка желать гибели целому, а пленница — своей тюрьме, пусть даже и сама она погибнет под обломками?       Я приняла решение.       — Но, с другой стороны, если принять за истину то, что именно предсмертное проклятие Великой Кос послужило первопричиной возникновения этого сна, то, вполне вероятно, после второй и на этот раз уже окончательной смерти её сына, убитого мной в реальном мире, но вполне здравствующего здесь, кошмар прекратится, и ты сможешь уйти… Не факт, конечно, что это сработает, но ничего другого мне в голову не приходит.       — Кто он такой, и где его искать? — деловито поинтересовалась ведьмачка. Хм, мне нравится такой вот деловой подход.       — На побережье. Но добираться туда в одиночку — сложно, долго и крайне опасно. Да и сам сирота… кто знает, насколько опасен обезумевший от горя сын богини? Ладно. Будь по-твоему, я провожу тебя к берегу. Тем более, что мне до смерти — ха-ха, оцени каламбур! — надоело сидеть тут в одиночестве и без дела, а деловой визит в рыбацкую деревню обещает быть ну очень весёлым! Рыболюды-то вряд ли меня забыли… Вот и свидимся. Знаешь, верно говорят, что история склонна к повторению: однажды как трагедия, а затем — как фарс.       — Спасибо! — искренне благодарит меня ведьмачка.       — Не за что. Погоди благодарить: пока что всё это — лишь теория, которая ещё не подтверждена практикой. Предположения. Кроме того, сперва… сперва я убью Саймона. Не хотелось бы, чтобы трусливый мошенник пробрался в деревню, пока меня нет на посту. Не то, чтобы это как-то могло повредить нашей прогулке, но…       — Саймон — это не тот ли таинственный нищий, что предлагал мне убить тебя?       — А, значит, ты его уже встречала… Он самый, — киваю. — И он отнюдь не нищий, а такой же охотник, как я или ты, просто со своими причудами. Мимикрия под попрошаек — общепринятый и общеизвестный приём конспирации у самозваных шпиков Церкви. Другое дело, что тут-то, конечно, ему незачем и не перед кем маскироваться, здесь все свои, но привычка — вторая натура, тем более — прижизненная…       — Тогда этот твой Саймон внизу, у входа в зал с лестницами.       — Он не мой. И охотиться за охотником, пусть даже таким бездарным, в кишащем озлобленными безумцами здании — не лучшая идея, уж поверь. Подарить трусу великолепный шанс нашпиговать нас стрелами, пока будем спускаться по лестнице? Нет, поступим иначе: я устрою лучнику ловушку! — воодушевлённо предлагаю, соскакивая с перил. У меня наконец-то появилась цель. И даже не одна… — Открою Циферблат, и он сам сюда прибежит на колокольный бой курантов, вот увидишь. Хотя «прибежит» — слишком громко сказано в случае с ничтожеством, предпочитающим пускать стрелы из-за спин других. А пока будем ждать… моя очередь рассказывать долгую историю.       Историю, где я — главный, но едва ли положительный персонаж.