Когда сталкиваешься с тем, с чем не можешь справиться, твоё подсознание подавляет воспоминания.
Память выскальзывала, будто песок сквозь пальцы, заставляя недовольно хмурится, хрипеть от боли в теле, и оставлял какое-то грустное осознание, — Едва не умер. Из-за чего? При этом вопросе, перед глазами проносился визг, множество криков, и какое-то мрачное, удовлетворенное «Наконец-то». На этом все заканчивалось, заставляя рвано выдыхать, и… Тело на кровати резко открыло свои карие, с каким-то синим оттенком, глаза, хватаясь за воздух руками, рвано выдыхая, хрипя что-то неразборчивое. Умер. Жив. Что с ним вообще происходит? Маленькие, детские ручки обхватили угловатые плечи, мелко сотрясаясь в дрожи ужаса, пока перед взором представлялось что-то красное на белом кафеле. Кровь, понимание приходит сразу, и вместе с ним еще более сильный ужас: Что случилось? Кто он такой? Или она? Нет, тело действительно мальчика. Тогда какого…? — Ремус? Ремус, ты как? Мерлин, он успел тебя обратить… Не волнуйся, мы обязательно вылечим тебя, правда… Глаза перевелись на человека вблизи кровати. Быстрым взглядом осмотрелся: Деревянный дом, камин в углу, шкаф в другом углу, дверь между ними, окно справа. Он на кровати, вблизи комод и какой-то стол, старый, а посередине холодной комнаты мягкий на вид ковер белого, почти серого, цвета. Мужчина, что стоял возле кровати, выглядел каким-то измученным, и несмотря на теплые и, кажется, подбадривающие слова, смотрел он холодно, слегка презрительно и, что самое странное, жалостью. Это бесило. Карие глаза мужчины были почти полностью полные жалости, что выводило из себя. Его черные волосы были в беспорядке, как и рубашка, вместе с помятыми брюками на теле мужчины. Бледная, почти мертвая кожа. На изголовье кровати остались какие-то следы, как и на подоконнике, а шея начала заливаться болью, где-то к щеке. Дверь открылась, впуская внутрь еще какую-то женщину. Мягкие на вид, светлые волосы, с каштановым переливом, были связаны в невысокий хвост, а на мягком лице женщины отражался страх за… Него? Мужчину, возле него? Что происходит? Женщина в волнении поджала губы, и он не понимал, что именно не так. — Лейелл, как он? Что с ним? — мягким, но взволнованным голосом спросила женщина, подходя к кровати. — Я не знаю, Хоуп… Ремус, как ты? — спросил мужчина, видимо, тот же Лейелл, как его назвала женщина, Хоуп. Ремус… Его так зовут? Вообще происходит? — Простите, кто вы такие? Кто я? Кто такой Ремус? * * * Маленький мальчик, лет пяти, смотрел на себя в зеркало, не понимая, что происходит. Его вопрос удивил тех взрослых, заставил женщину расплакаться, а мужчину судорожно спрашивать его о том, точно ли он ничего не помнит. Казалось, будто кроме этого вопроса, он ничего не может спросить, и это пугало. Но вскоре женщина сказала только то, что они его родители. Что его зовут Ремус Люпин. Что это они его не уберегли. Ремус, — Его точно так зовут? , — не понимал, а взрослые попросили отойти, поговорить о чем-то. И он, кое-как встал, пошатываясь от боли, подошел к зеркалу, которое было внутри шкафа. Откуда он это знает, память не подсказывала, да и он уже прекратил спрашивать. Просто смотрел на себя, и не понимал, что его так смущает. Невысокий, среднего роста, с короткими светлокаштановыми волосами, мягкими, по-детски пухлыми чертами лица. Угловатый сам по себе, чуть-чуть смуглая кожа. Осмотр, при снятии рубашки, показал, что на нем много бинтов, которые скрывали что-то под собой, и начинались они на груди, проходя по шее вверх, и показывая только три длинных шрама, чуть в стороне от щеки. Худое тело, которое не обещало стать мускулистым, и карие глаза, переливающиеся легкой синевой небес. Ребенок, пяти лет… Но он уверен, что был старше. Как это, ему пять?! Он может решить сложный пример, рассказать то, что пятилетний ребенок знать не может, но… Память не подсказывала, откуда он это знает. — Ремус. Ремус Люпин… Меня точно так зовут? Ничего не помню… Лейелл и Хоуп Люпин, родители… Я не помню ничего. Откуда у меня эти бинты? Что под ними? — спрашивал себя ребенок, неожиданно мягким и приятным голосом, пройдя тонкой детской ладошкой по зеркалу, в районе тех бинтов: — Не понимаю… Дверь со скрипом снова открылась. Пришел Лейелл, который хмурился, смотря на него с жалостью и какой-то тоской, но это не забрало того же презрения, от чего хотелось скрыться, выть на луну от обиды… Выть на луну… Ремус, если его так можно называть, перевел на окно взгляд, выискивая в облачном темном небе, серебряный диск. Его видно не было, из-за чего из груди вырвался разочарованный вздох. — Ремус, мы с Хоуп решили, что тебе нужно знать все, несмотря на твою потерю памяти. Рассказывать буду я, потому что Хоуп… Занята, — «Плачет», пронеслась равнодушная мысль в голове мальчика, и тот только кивнул, и снова пошел на кровать, по дороге одевая детскую белую и чистую рубашку. Мешать объяснениям он не собирался, а вопросы можно задать после. Мужчина вытянул палочку, и смотря за тем, как его, вроде как, сын, сел на кровать, создал из комода кресло для себя. Глаза ребенка удивленно открылись: — Кхм… Итак, как я уже говорил, я твой отец, Лейелл Люпин, я маг. Твоя мать, маггл, то есть, человек, не обладающий магией. Тебя, так же как упоминалось, зовут Ремус Люпин, тебе пять лет… Неделю назад в наш дом пробрался оборотень, который хотел убить тебя. Кое-как мы прогнали его, но он успел заразить тебя ликантропией. Это болезнь, когда человек или маг обращается… Оборотнем, — последнее слово мужчина буквально выплюнул, дыша праведным гневом, а Ремус опустил голову. «Ненавидит», понимал он: — Мы попытаемся найти тебе лекарства. Будем учить тебя быть магом, и… Будем надеяться, что директор Дамблдор поймет нас, и примет тебя в Хогвартс… — Не нужно никого просить, меня куда-то принимать, — тихо произнес ребенок, переводя взгляд на, кажется, отца. С таким лицом и словами, мужчину отцом, ребенок называть не мог: — Мне просто нужно научиться держать оборотня в себе, или быть союзником с ним, разве нет? Хм… И зачем мне эта школа, если я хочу быть, этим… Как его… Магглом? Папа? — До того момента, как мы не найдем лекарства от болезни, не называй меня так, — холодно приказал мужчина: — Это болезнь, а не анимагия, не пытайся перепутать эти значения. Ты просто болен, возможно, смертельно, понятно? Ребенок нахмурился. Пониманием в этой ситуации, как бы это не звучало, даже не пахло. И делать он собирается то же самое, что и делал всегда, — А что он делал? Это точно? , — то есть, будет делать все наоборот. Всем на зло. Он станет контролировать эту, так называемую болезнь, и плевать, будут ли у него друзья, родители или любовь. Он будет таким, каким хочет, а перевоплощение он болезнью не видит. — И еще. Не смей разговаривать с соседями, иначе, боюсь, ты распространишь о своей болезни всем, а нам это не нужно. Ремус поджал губы, переводя злой взгляд на, теперь точно не отца, и по удивленному взгляду понял, что что-то не так. Он перевел взгляд назад, смотря на каштановый хвост волка. По губам скользнула злая улыбка, — Он сумеет быть таким, каким хочет он, а не этот мужчина. И никакая потеря памяти ему не помешает.Он может сделать все сам.