Не ходите, дети...

      Первая же трудовая неделя в редакции газеты «Голос народа» ознаменовалась вызовом к главному редактору, который с маниакальным блеском в глазах и наигранным воодушевлением сообщил, что меня, как молодого специалиста, направляют на урок профориентации в одну из элитных гимназий города. На мое слабое вяканье, почему именно меня, ведь моих ровесников в газете наберется еще штук пять, Василий Карпович, грустно вздохнув, заметил, что людей штуками мерить вообще противозаконно, ибо прошло благодатное время крепостного права, а я единственный обладатель красного диплома — мне и флаг в руки, и ярмо в виде дополнительных обязанностей на шею.       — Иди, Максим, не посрами гордое имя журналиста в глазах подрастающего поколения. Им страну поднимать, — отечески похлопав меня по плечу, Василий Карпович выпроводил меня в приемную и, довольно улыбаясь, закрыл дверь в свой кабинет.       «Чёрт, чёрт», — бубнил я про себя, подъезжая к этой сраной гимназии. Мысль о том, что я сейчас войду в класс и буду что-то рассказывать людям, разница в возрасте с которыми настолько минимальна, что я могу вполне, если особо не приглядываться, сойти за их ровесника, приводила меня в состояние лёгкой расслабленности организма. Не то чтобы я сильно боялся, просто слишком хорошо помнил наши уроки профориентации, когда приходил какой-нибудь деловой на вид перец, что-то втирал нам с умным видом, а мы стебали его вполголоса с последней парты, как это было все скучно и неинтересно. А теперь, этот деловой на вид перец — я, Максим Соболев, выпускник журфака, обладатель охренеть какого красного диплома, полученного всеми незаконными путями, какие только можно представить, вплоть до интима с деканом нашего факультета. К слову сказать, декан — весьма представительный на вид мужик, по которому и не скажешь, что вот и так бывает.       Воспоминание о стареющем теле декана Павлика, который, несмотря на свой грозный вид, оказался покорным пассивом, заставляет меня брезгливо поджать губы — очень трудно было потом отделаться от молодящегося ловеласа, который решил, что встретил свою мечту, любовь, воплотившуюся фантазию, который и представить не мог, что я со всем своим обаянием и дерзостью не запал на него, не поддался его чарам, как он думал — ах, Павел Викторович, со мной такое первый раз, я не знаю, что со мной происходит, только о вас думаю, может, это любовь? — а просто использовал его на пути к последней ступеньке на финише.       Зачем? А просто так. Привычка — быть во всем первым. Красный диплом? По большому счету мне плевать было, какого он там цвета. Хоть фиолетовый. Но мысль, что я и тут буду первым — да, эта мысль грела моё тщеславное сердце.       Павлик вел себя, когда правда открылась ему во всей своей унизительной красе, как оскорбленная невинность, как пятнадцатилетняя девочка, которую лишили девственности, прикрыв это налётом мнимых эмоций. Он плакал, умолял, пытался угрожать мне, что устроит мне кучу неприятных неприятностей. С какой-то стороны его было даже жаль. Но в этой ситуации именно он был взрослый и опытный, кто должен был просчитывать все ходы своих решений, а я юный и импульсивный, кто поддался искушению, которое оказалось по факту фикцией.       Именно так я и видел эту историю в своем сознании.       «Простите, Павел Викторович, я принял страсть за любовь. Я ошибся, — говорил я ему при нашем последнем разговоре, — да и минет был так себе, на троечку, что тоже не способствовало развитию моих к вам чувств. Вам, может, литературу какую почитать или, там, видео посмотреть. Могу подсказать пару сайтов».       Жестоко? Да, наверное. Но, по моему мнению, лучше сразу обрубать на корню любые надежды на продолжение того, что продолжаться априори не может. И если у человека есть чувство собственного достоинства, то на этом этапе обычно следует или гневная тирада, или презрительный посыл в дальние страны. Работает этот способ безотказно, как с парнями, так и с девчонками.       «Пошел вон, щенок», — нашел тогда в себе гордость декан и, гордо развернув свои широкие плечи, исчез из моей жизни.       «Но, тем не менее, все любят щенков. Такие милашки», — проговорил ему вслед я, через мгновение забыв этого человека.       Зачем помнить ненужные фрагменты? Ты проживаешь какой-то этап своей жизни, берешь из него все нужное, шлак отбрасываешь прочь — идешь дальше.       Отец часто говорил мне, что хороши любые средства, когда действительно хочешь чего-то добиться. Главное, не заморачиваться на глупые чувства, которые делают тебя слабым. Не сожалеть о своих поступках, не тащить за собой тех, кто тормозит тебя, кто пытается отхватить и себе кусок в твоей тени. Надо быть сильным, бить первым, уметь видеть на несколько шагов вперед.       Привычка иметь все самое лучшее, сделала меня тем самым ребенком из детской песочницы, который приходит, и ему кажется, что все игрушки тут его, и эти дети тоже его, и песочница также в его собственности.       Да, это я, Максим Соболев. Не нравлюсь? Да быть не может. Когда я в первый раз открыл эту истину, что люди любят мерзавцев — я был очень удивлен. Чем более наплевательски ты относишься к обществу, тем больше шансов, что это общество будет рукоплескать тебе стоя.       А вообще, если не копаться в моем, обалдеть каком многогранном, внутреннем мире, я обычный парень. На первый взгляд, в меру амбициозный, в меру напористый, открытый и искренний — из разряда тех, в кого сразу и бесповоротно влюбляются девчонки, а парни стараются подражать и втайне завидуют всей той легкости и уверенности, которую я вырабатывал в себе с самого детства путем преодоления себя и своих слабостей. Некоторые так никогда и не узнают, что внешняя привлекательная оболочка — всего лишь личина, под ней пусто, нет ни эмоций, ни чувств, мне плевать на чужое мнение, мне плевать на последствия своих поступков. Как говорил герой какого-то фильма: «Что мертво — умереть не может».       А личина, оу, личина привлекательна, притягивает к себе, обещает, что все может случиться так, как и в кино не покажут. Ты только верь, слышишь, детка? Ты только верь. И они верят. Когда-нибудь я, наверное, пойму, как это все работает. Когда-нибудь я напишу книгу «Как избежать соблазна стать приличным человеком».       А пока, пока я входил в гостеприимно распахнутые двери гимназии, внутренне сжимая в кулак весь свой негатив по отношению к этому месту. Меня уже ждали: улыбчивая и моложавая директриса и классный руководитель одиннадцатого класса, куда, собственно, и собирались вести меня на заклание, как жертвенного агнца на растерзание своре голодных адских псов.       Директриса, радостно приветствуя меня, поддерживая под руку, щебечет:       — Максим, а мы вас ждем, ждем с самого утра. И ребята ждут. Вы не волнуйтесь, они у нас хорошие.       Кто бы сомневался. Ждут они меня. Конечно, они меня ждут. Столько плюсов: моя болтовня вместо урока, и лишний повод поржать — кто ж откажется от такого цирка.       Смотрю на директрису:       — Да я не волнуюсь, — внезапно подмигиваю ей.       Она краснеет, опускает глаза. Удовлетворенно улыбаюсь, можно будет после этого паскудного мероприятия пригласить её куда-нибудь на чай-кофе, выпьем-потанцуем-полежим. Ухоженная, спина прямая — следит за собой, будет приятно на раз-два. На большее вряд ли потянет.       Ну, всё, набираю в грудь воздуха. Директриса открывает дверь — заходит первой, следом классный руководитель, затем, надев на лицо свою самую обворожительную улыбку, делаю шаг в пропасть, в слабой надежде все-таки постараться выжить в этой волчьей яме.       На меня смотрят тридцать пар глаз. Забавно, но я вижу только глаза. Зеленые, карие, черные, синие… смотрю в них по очереди, лиц не вижу совсем, всё плывет, размазывается… есть только глаза… синие, черные, карие, зеленые… спотыкаюсь на серых, фокусируюсь, наконец-то прихожу в себя — секундное замешательство, никто и не заметил, а для меня секунда растянулась километрами.       А директриса уже что-то втирает классу, вдруг слышу своё имя:       — А теперь про такую актуальную и интересную профессию журналиста вам расскажет Соболев Максим… эмм? — вопросительно смотрит на меня, на лице замешательство, что не спросила вовремя моё отчество.       Я снисходительно машу рукой:       — Можно просто Максим.       Обращаюсь к классу, начинаю что-то говорить, слова появляются сами собой. Рассказываю о выборе специальности, говорю, что меня привлекло в этой стезе, какие трудности могут встретиться, говорю о плюсах и минусах. На каком-то этапе отмечаю, что ребята меня слушают, и не просто слушают, а реально с интересом. Начинают задавать вопросы, без подстёба, искренне, заинтересованно. Начинаю юморить, класс смеется.       После звонка они не разбегаются, обступают меня со всех сторон — спрашивают, спрашивают. А потом белобрысая девчонка с веснушками по всему носу говорит:       — Вы так интересно рассказываете. А можете нам экскурсию в вашу газету устроить?       Все замирают, смотрят на меня в ожидании. Я пожимаю плечами, ну что, Василий Карпович, говоришь, подрастающему поколению надо страну поднимать? Научить их, говоришь, надо? Ну, ты сам напросился.       Улыбаюсь во весь рот:       — Ну, если хорошо попросите, то можно и устроить.       Они восторженно орут, благодарят, записывают в моем блокноте свои номера телефонов — хрен знает, зачем мне это, но, черт возьми, почему-то приятно.       Наконец, прощаюсь с ними, выхожу из класса, иду по длинному коридору, раздумывая, стоит ли зайти к улыбчивой директрисе и продолжить наше, столь мимолетное знакомство.       — Максим, подождите.       Оборачиваюсь — меня догоняет мальчишка из одиннадцатого класса. Русоволосый, чуть ниже меня, детское открытое лицо, светлые, длинные ресницы прикрывают серые глаза… Блин, серые глаза — одни на весь класс. Это на его глазах я споткнулся и пришел в себя.       Смотрю на него молча, жду, что он скажет. А он стоит передо мной, тяжело дышит, облизывает губы, а затем, отдышавшись, выдает на одном дыхании:       — Максим, я вот тоже хочу на журфак поступать. Вы можете рассказать, как лучше подготовиться к творческому экзамену?       Он говорит — я смотрю, как двигаются его губы, смысл его слов лишь мимолетно касается моего сознания. Он непонимающе глядит на меня, ждет ответа — я продолжаю смотреть на него, он вдруг так мило краснеет, опускает глаза и переспрашивает:       — Так вы мне поможете?       — В чем тебе помочь, малыш? — насмешливо спрашиваю я.       Специально так спрашиваю, хочу смутить его. Это срабатывает, он краснеет еще больше, быстро облизывает губы, нервно переступает с ноги на ногу, но не сдается:       — Ну, помочь, с экзаменом.       — Конечно, малыш, я могу тебе рассказать, что к чему.       Он облегченно вздыхает, он не чувствует опасности. Вы вообще замечали, какие дети наивные? Как легко они идут на контакт, как азартно тянутся ко всему новому. И вот он — этот мальчик. Сколько ему? Шестнадцать? Семнадцать? Скажете — не ребёнок? Ну да, в чем-то он, может, и не ребенок. Но по факту, увлечь его так же легко, как и пятилетнего. Если знать, как надавить, и на что надавить.       Я знаю таких, как он, такие, как на ладони. Это и привлекает. В голове уже ни одной мысли о свидании с директрисой. В голове только он, русоволосое чудо, слишком чистое для меня, а от этого его значимость в разы ценнее.       А он продолжает:       — Я вам свой номер в блокнот записал. Меня Слава зовут, — снова краснеет и поспешно прощается. — До свидания.       — До свидания, Слава, — говорю в его удаляющуюся спину. — Поверь, оно состоится.       День, который должен был стать одним из поганейших дней моей жизни, вдруг заиграл новыми красками и обещающим невъебенное удовольствие приключением.