путь

Дима забрал ту записку себе и бережно хранил в записной книжке, как нечто ценное, нечто, без чего он не мог продолжать дальше готовить ужины. Он пробовал разное. То, чего оставалось меньше всего — он готовил чаще. Оказалось, без слов о человеке тоже можно что-то узнать. Дима заново знакомился с человеком, прожившим за соседней стенкой большую часть его жизни. Дима действительно хотел, чтобы Юра стал ему родным. Это желание засело где-то в глубине души, но он бы ни за что не признался, что это действительно так. Дима не знал, что делать дальше. Их взаимодействие зациклилось на готовке друг для друга. Оладьи разбавили другие блюда, вроде омлета или лёгких салатов. Это было приятно. Приятно знать, что ради тебя просыпаются раньше и тратят время для того, чтобы ты поел с утра. Или это всё же была «услуга за услугу»? Дима вёл себя по переулкам навязчивых мыслей с кучей поворотов, невиданных ранее домов и совершенно другого воздуха. Более свежего, но в тоже время пугающего, не того, что был раньше. Это навевало мысль о том, что он умрёт, задохнувшись от непривычки. Дима абсолютно точно не знал, что делать дальше. Но Юра сделал всё сам. Просто пришёл как-то немного раньше и случайно засек готовящего Диму. Он не планировал делать это намеренно, он, как и Ларин, не понимал, что происходит, он выматывал себя, он уставал. Уставал от происходящего вокруг себя и от происходящего в их квартире. Странная атмосфера недосказанности, которую надо было досказать. Но ничего никогда не бывает сразу. Дима поймал его взгляд на себе и сглотнул нервно, как будто они видятся только второй раз. Как будто бы не было всех этих лет. Внутри что-то замерло, каждое движение, вздох и даже взгляд были тяжелыми. Как будто что-то больше твоего собственного веса повисло на тебе и тянуло вниз, в бездну, из которой было не выбраться. Юра прошёл на кухню и неловко облокотился о дверной косяк, прикусив губу. Диму пробрало на улыбку, скорее нервную и до жути неудобную. — Я.. — Дима долго думал, начать говорить или нет, слова словно застряли в горле и на пару мгновений ему даже показалось, что он потерял дар речи. Даже самая банальная фраза казалась сложнее, чем самое трудное уравнение. Ларин был готов вспомнить всю школьную программу и прорешать весь учебник алгебры за одиннадцатый класс, лишь бы не продолжать говорить, — я готовлю картошку с курицей. Будешь? — Да, конечно, — Хованский кивнул, чуть опустив голову вниз, разглядывая свои ноги, словно они резко стали самой интересной вещью во вселенной. — Я тогда попозже подойду. Иногда Диме попадались плохие книги, диалоги в которых были настолько сухие и неинтересные, что хотелось заснуть во время чтения. Сейчас Ларин чувствовал себя героем одной из таких книг. В любом случае, они поговорили. Несколько предложений, сказанных через силу, упали на сердце. Казалось, должно было стать лучше, но Дима чувствовал себя паршиво. Хотелось бы сказать, что дальше — лучше, но дальше — ужин. А значит его плохая книга с плохими диалогами плохих персонажей не закончена.