путь

Дима пребывал в панике от понимания случившегося, от того, что всё вставало на свои места. Хоть целой картинки ещё не было, пазл в середине уже собрался, связать одно с другим — проще простого. Он в шаге от истерики, это просто… это просто страшно, других слов подбирать не надо. А начиналось всё как хорошо… Разлепил глаза Дима рано утром, но Хованского на кровати напротив уже не было — привычка исчезать всё ещё с ним, только теперь без хлопка двери. Ещё бы, родители ведь могут проснуться. Наверное, Питер должен оставаться в Питере, тут другие правила игры в их жизнь. Правда, Ларин уже не хочет играть, он хочет всё как раньше. Он никогда не верил в то, что взрослые люди хотят обратно стать подростками, а теперь это оказалось правдой — пока ты маленький, хочется быть взрослым, а когда эта «взрослость» наступает, хочется назад. Жаль, что время назад не идёт. Оно хитро бежит вперёд, махая тебе рукой, мол, за мной! Оно не даёт передышки даже тогда, когда бежать сил не остаётся. Лежать и ждать, пока что-нибудь произойдёт, не хочется. В деревне пахнет детством и Дима приехал сюда отдыхать, чувствовать себя ребёнком, а не вновь погружаться в мысли о Юре и о том, что с ним происходит. Дима встаёт с кровати, выходит из комнаты, шагая голыми ногами по скрипучим полам. Они стали скрипеть ещё сильнее — то ли из-за их возраста, то ли из-за того, что сам Дима значительно потяжелел. В гостиной он находит отца, разговаривающего с мамой о каких-то будущих покупках и, на удивление, Юру с их сестрой на руках. Анька что-то бубнит на своём детском, пытается стоять у Хованского на коленях и схватить его за уши. Картина милая, домашняя, но от неё почему-то только колет внутри. Всё естественное так неестественно. — Доброе утро, — Дима с неловкостью мнётся в проёме, облокачиваясь на дверной косяк. Он не стоял тут всего ничего, а кажется, что вечность. — Доброе, — в один голос произносят их родители. Юра резко переводит на него взгляд и кивает. Это выглядит неловко, если присмотреться, но не так, как если бы он сказал в слух. — Мы всё ждали пока ты проснёшься, соня, — мама улыбнулась, сразу продолжая, — нам надо в Архангельск по делам съездить, там с документами разобраться, да стол надо купить нормальный, а то тот на кухне уже никуда не годится, ему лет больше, чем вам, ножки тоненькие, а у нас ещё собака жила пару месяцев, так она их грызла-грызла, что теперь качается он, там и развалится не дай бог, — она, кажется, вовсе забыла, к чему вела, но Дима на это только улыбнулся — он любил такое, это всё были детали его дома, его спокойствия, без них и мама — не мама и дом — совсем не его. — В общем, не хотели Юрку одного с Анькой оставлять, вместе всё-таки лучше справитесь, — отец закончил за неё сам, усмехнувшись. Он и Юра снова окажутся один на один, и хочется пафосно сказать, что уже не хочется, что проведенного времени в поезде с головой достаточно и вообще они друг другу никто, но неправда ведь. Хочется и остаться вместе, хочется поговорить, чтобы Юра что-нибудь рассказал, создать эту иллюзию семьи. Но страшно, и Дима подозревает, что хочется ему одному. И не понимает этого — почему Юра не хочет идти на встречу, почему не хочет сблизиться. Ведь даже первый встречный может оказаться самым близким. Родители начинают собираться, а Дима начинает беспокоиться, но беспокойство это быстро проходит. В конце концов, останутся они не совсем одни, с ними будет Аня. Надо за ней смотреть, с ней играть и как можно меньше думать о том, что будет в Питере. Будет слишком много думать о Юре — не уследит за ребёнком. Дима подозревает, что сам Юра тоже о чём-то слишком много думает, но вряд ли он когда-нибудь узнает, о чём именно. Родители уходят. Аня старательно вырывается из рук Юры и противно ноет. — Они её кормили?.. — Ларин понимает, что капризничает девчушка только из-за ухода мамы, но притвориться дурачком, чтобы начать разговор хоть о чём-нибудь необходимо. — Кормили, — Юра разговаривать не настроен. — Анечка, ну не плачь, мама скоро вернётся. Давай с тобой башню из кубиков построим, а? Хочешь? — Диме не нравится просто неловко сидеть, он забирает Аню из рук Юры и уходит в другую комнату, к коробке с игрушками. Ане вроде нравится эта идея, она даже говорит что-то вроде «хочу» и прекращает плакать, ну, а Юра остаётся в комнате, кажется, он был совсем не против того, чтобы Дима её забрал. Сам Дима с детьми дело не имел. Ему мало лет, но он уже понял, что семью не хочет. В Бога, к слову, тоже не верит. Родителям бы его отказ от традиционных ценностей не понравился, но ради их же спокойствия Дима не говорит об этом, хотя мама уже в шутку спрашивает о планах на жизнь, имея ввиду семью. Детские проблемы надо решать, надо находить контакт, понимать ребёнка, воспитывать его и уделять ему времени больше, чем себе. О каких детях может идти речь, если Дима даже свои проблемы решить не может, а времени хотя бы на себя едва-едва стало хватать. Но это отходит на второй план, сейчас он строит башню для Ани. Девчушка крушит её как только та становится более менее высокой, и Дима изображает удивление, мол, как так! я же так долго её строил! Он делает это снова и Аня снова толкает кубики так, что те рассыпаются по полу. Она весело хохочет над братом, и тот улыбается, надеясь, что этим он займет её надолго. Но ребёнку это надоедает довольно скоро, она хочет встать и уйти от Димы, но он не позволяет, девочка недовольно пищит, и на этот раз Ларин предлагает построить замок, большой-большой. Просит её подавать ему кубики, нахваливает её, что ей нравится, раз кубики таскать продолжает, пытается даже сама их ставить. Что-то наподобие замка получается и Дима уже не знает, что делать и чем её занять. Она то и дело хочет уползти куда-то, а ещё снова начинает ныть. Дима спустя время тоже хочет завыть. — Вот это у вас замок, — Ларин честно не знает, почему Юра приходит в комнату, почему начинает говорить с девочкой и в общем помогать Диме. Не понимает, как ему не сложно сидеть рядом с ним, когда они друг для друга знакомые незнакомцы. Диме вот неловко, но выбора не остаётся — оставить Юру возится с ней одному будет некрасиво. — Это ты построила? Сама? Какая молодец! А давай поиграем? Я злодей, сейчас заберу себе твой замок и сломаю его! Юра начинает медленно надвигаться на них, Диме приходит в голову дать Ане мягкую игрушку. Говорит, кидай в него! он злодей! А она и кидает, и смеётся, когда Юра придуривается, падает, но снова встаёт и ползет на них. Они продолжают дурачиться, играют, закидывают Юру мягкими игрушками, и Дима перестаёт думать о плохом, заряжается общим настроением. Они все улыбаются, и та желанная иллюзия семьи на миг создаётся, вот они, как и положено братьям и сёстрам, проводят вместе время и веселятся. Диме хорошо. Вот так хорошо они проводят весь день, хоть с Дима с Юрой и не разговаривают почти. Анька бьёт его плюшевым кроликом, они строят домик из одеял и подушек (девчушка пытается забраться на самый вверх и очень обижается, когда ей это не позволяют). Они так же играют в прятки и это девочке нравится больше всего; когда её, приговаривая «где же Анечка? ах, вот она!», снова находят в домике из одеял и подушек; когда Юра, взяв её на руки, стоит рядом с креслом, за которым спрятался Дима (намеренно так, чтобы выглядывала голова и торчали ноги), и спрашивает, где же он, а Аня тыкает пальцем в брата и радуется тому, что она нашла его. Без похвалы, конечно, не обходится. В какой-то момент Диме кажется, что играют они не столько с Аней, сколько друг с другом, ведь Юра смеется, смотря на него, кидает какие-то едкие шутки в его сторону и вообще часто обращает внимание Ани на него, соответственно, и сам обращает своё внимание на Диму. Последнему кажется, что всё это их сближает, но когда приходит время укладывать девочку спать, они снова расходятся. Юра просит уложить её, сам уходя в другую комнату. Они снова порознь. Дима укладывает ребёнка спать, но не спешит к Хованскому, сомневаясь, что тот его ждёт и что беседа в случае чего будет не такой неловкой. Говорить им ведь не о чем, кроме того, как они играли сегодня с сестрой. Дима от скуки и сам засыпает, свернувшись клубком на кровати родителей с телефоном в руке. Просыпается от громких звуков в гостиной с небрежно накинутым на себя пледом. Ани в кроватки нет и Дима, нахмурившись, быстро выходит из комнаты, но всё оказывается хорошо: гремят Юра и отец новым столом, случайно задевая об стенку и едва не роняя; ну, а Анька сидит у мамы на ручках. Дима облокачивается на стену и рассказывает матери, как прошёл их день, попутно интересуясь их поездкой в Архангельск. Мама отвечает сухо, мол, неплохо, а потом довольный папа просит их с Юрой отнести старый стол в гараж, а они пока с мамой на стол накроют, есть-то хочется уже. Говорит, подправит его чуть-чуть и пусть стоит там, может, пригодится когда-нибудь. В этом Дима сомневается: всё, что оказывается в гараже, свет больше не видит. Мама говорит, скоро машину некуда будет ставить. Стол они относят молча, даже не переглядываясь, а потом так же возвращаются назад и садятся за стол. Аня сидит за своим детским столиком, мама начинает кормить её кашей, уже положив поесть им с Юрой. Это приятно, Дима снова чувствует себя дома, ведь он уже такой большой, ему больше никто заботливо не накладывает поесть, только мама здесь, для которой эта забота — совсем обыденная вещь. Садясь за стол, Дима вспоминает Питер и завтраки, которые готовил ему Юра. Забота ли была? Не важно, ведь потом он всё равно перестал. Дима сидит за новым столом со старыми мыслями, уныло натыкая тушеную картошку на вилку. Мысли захватывают голову и он на время вылетает из реальности, но обратно возвращает голос Юры. — Ну как съездили? Стол, кстати, классный, — Хованскому видимо не нравится это молчание. — Ну так папа выбирал, он же пока самый-самый не найдёт не успокоится. А они же все одинаковые, все деревянные! — мама возмущается больше в шутку, чем серьёзно. — Стол выбирали дольше, чем с документами возились. — Если бы ты там с подругой не болтала своей полчаса, мы бы уже давно всё сделали и купили, а так, пока вы там куковали, очередь набежала. — У человека горе! Надо же было поддержать, Саша! — женщина недовольно хмурится, продолжая кормить ребёнка, а Дима берёт пример с Юры и задаёт вопросы, лишь бы тишины этой не было. — Что за подруга? И что случилось? — Да вы не знаете её, мы с ней вместе в техникуме учились, она живёт вот неподалёку от Архангельска. У неё сын умер недавно, бедная, едва не расплакалась, мне даже стало неловко, что спросила, — она тихо вздохнула. — А ведь молодой был, чуть младше Юры, наверное… Хороший мальчик был, учился в Питере. Мне теперь даже страшно отпускать вас обратно, мало что ли придурков на свете. — А что случилось? Убили, что ли? — Дима не особо интересовался новостями Питера, но слышал о каком-то убийстве не так давно, значения этому, конечно, не предал. Как страшно это — живёшь ты спокойно, а смерть совсем рядом ходит. — Убили, Дим. Самое обидное, что он-то ни в чём не виноват. Ну, так говорят. Всё замяли очень быстро, Ирка только слухи собирала. Говорила, один урод денег был должен, сумму чуть ли не заоблачную, не отдавал никак, ему угрожали-угрожали, а убили за это Никитку, представляете? Вот так и доверяй людям после такого. Дружишь с человеком, а потом на тебе. — Да уж… — Диме и не нашлось, что ответить, но Юра неожиданно встрял в разговор. Голос его был резкий, пусть и негромкий, и Дима даже кинул на него взгляд на секунду. — Почему сразу урод? Не он же убил. — Но из-за него мальчик пострадал ни в чём не повинный. Неужели нельзя было это никак предотвратить? Пойти в полицию хотя бы, сказать, так и так, угрозжают, нельзя же подвергать опасности других! Урод он самый настоящий, мозги-то на что даны? — А если он пытался всё предотвратить? — интерес Юры к такому разговору был Ларину непонятен, он прекратил есть и смотрел только на них, чувствуя себя не в своей тарелке. — Плохо пытался, раз мальчик мёртв, — вставил своё слово отец, заставив Хованского вскочить с места. — Вы же не знаете ситуации, только слухи! Почему обвиняете человека, ничего не зная, а не настоящих преступников? — Нет, ну я не говорю, что они не виноваты… — Ты переводишь стрелки на него. А вдруг он пытался? Вдруг днями и ночами дома не бывал, только чтобы предотвратить ситуацию, мам?! Не спал, деньги зарабатывал, но просто не смог! Он же не виноват! Ты же ничего не знаешь! — В полицию надо было идти, Юра, успокойся, — отец фыркнул. Хованский быстрым шагом вышел из кухни, голос его дрожал во время разговора, а Дима начинал трястись от накатившей паники и страха. Родители сидели молча, продолжая спокойно заниматься своими делами, они ведь уже давно привыкли к тому, что Хованский вспыльчивый и начинает ругаться сразу, когда его мнение не берут за единственное верное. Но тут было другое, тут было то, о чём они не знали, они не жили с ними последние несколько месяцев, не знали о его поведении, не могли догадываться ни о чём. А Дима мог, и от того коленки и руки дрожали. Он боялся представить, что чувствует Юра прямо сейчас. — Я пойду. Я успокою его… Если Дима правильно всё понял… если всё так и есть… господи. Он почти выскочил из-за стола и понёсся прочь из дома, лишь бы найти, и уже не волновало, что они не разговаривают, что они «незнакомцы». Плевать было на всё. Было страшно, но Дима был уверен, ещё страшнее было Юре. Чувство было, что сейчас случится что-то ужасное, и мозг отказывался принимать, что ужасное уже случилось. Лишь бы только найти теперь. Лишь бы. Лишь бы. Лишь бы.