путь

Дима идёт медленно, оглядывая каждый дом, каждый куст и дерево, и Юра невольно замедляется вместе с ним. — Ничего не изменилось, — он тихо усмехается. Дима приезжал сюда зимой, буквально на пару дней, а Юра не был здесь уже давно. Когда они только поступили, жили вчетвером на съемной квартире в Питере, весь первый курс родители жили с ними в Петербурге, а потом, сославшись на то, что большие города им не нравятся от слова совсем, уехали обратно. Обратно сюда. Если честно, только здесь Дима чувствует себя дома. — Только многие уже не живут здесь, — Дима чуть улыбается. Весь их класс точно давно разъехался: кто в Архангельск, кто в города побольше, одну девчонку жизнь вообще унесла за границу. — Кто-то не живёт вовсе, — Юра грустно усмехается, произнося фразу еле слышно, и Дима тихо кивает — много кого судьба и правда отправила на тот свет. Они проходят мимо родной школы, мимо двух продуктовых магазинчиков, стоящих по соседству, мимо кучи чужих домов, большинство из которых давно пустует. А проходя мимо сгоревшего дома, Дима вспоминает, как встречался с девочкой, которая как раз жила здесь. Она уехала, и Ларин очень скучал по ней тогда. Ещё через время её бывший дом сгорел, и Дима часто задумывался о том, что он бы, наверное, был очень расстроен, если бы по каким-то причинам не смог вернуться домой сюда. Пройтись по деревянному полу, открыть скрипящую дверь и лечь на старый диван, на котором провалялся всё детство… Иногда, в большом Питере, безумно не хватает этого маленького потрепанного жизнью дивана из детства. Вроде, ничего особенного, всего лишь диван, а тепла даёт больше, чем солнце. Когда на горизонте виднеется их дом, хочется бежать. Бежать бегом, с улыбкой на лице, совсем как в детстве, смеяться, быстро открыть калитку и забежать на кухню и сказать читающему газету папе, что ты… голоден. Это смешно, но именно это говорил Дима, прибегая домой в детстве. Когда он был маленьким, он с утра до ночи пропадал на улице, забегая домой только чтобы поесть. Но сейчас они заходят спокойно. Дверь всё ещё закрывается только на ночь, днём никто не боится оставлять её открытой, а летом она и вовсе нараспашку. — Саш, ты мальчикам… — родной голос матери мягко кружится в комнате, долетая и до них. Она выглядывает из-за угла и замирает, даже не договорив фразу. Расплывается в улыбке и сразу бежит обнимать их. — Мы вас так ждали, господи, уже испугались, — она обнимает их, почти душит своими крепкими объятиями, и Дима чувствует себя безгранично счастливым. Судя по широкой улыбке Юры, которую Дима не видел уже давно, он тоже счастлив. — Папа сказал, что вы часов в восемь приедете, а сейчас уже десять почти, — мама отходит в сторону, давая детям спокойно раздеться. Она всё также улыбается и Дима, клянусь, готов отдать всё, чтобы эта улыбка никогда не исчезала с её лица. — Да там возникли небольшие трудности в поездке, — Юра усмехается, переглядываясь с Димой. — Мы скучали очень, мам, — раздевшись, они по очереди обнимают её снова и проходят в гостиную. Оба садятся на диван и оглядывают такое родное сердцу место. В голове проносится новый год в этой гостиной, все дни рождения и много других праздников, отмечаемых здесь. В углу возле шкафа всегда стояла ёлка. А рядом с ним, на тумбочке, стоит и всегда стоял старый телевизор, по которому идёт очередной бредовый фильм с «России 1», на стенах и на другой тумбочке, помимо книг, чашек и ещё каких-то вещей, стоят и висят их фотографии: семейные и отдельно Димы с Юрой. Они всё ещё здесь и они всё ещё счастливы. — А папа-то где? — спрашивает Хованский, поднимаясь и подходя к стене, рассматривая те самые фотографии. Дима не сдерживается и поднимается за ним. — А, так он в бане, придёт скоро. Вы кушать хотите, наверное, да? — Да, — в один голос отвечают парни, и мама смеётся, уходя на кухню. — А это когда ты ещё в воду упал, — Ларин показывает на фотографию, где они стоят на причале и папа держит двух больших рыб, а Дима с Юрой просто улыбаются в камеру. — Между прочим, ты меня в неё и кинул. — Потому что ты меня обзывал. — Потому что ты меня заебал. Они смеются и медленно скользят взглядом по остальным фотографиям, пока не слышат голос из прихожей. — Твою налево, Маша, что за сумки?.. — Ой, это мы не убрали, — Юра выходит из комнаты вместе с Димой и они оба смотрят на отца. — О, мальчики, я уж вам звонить хотел, — он обнимает их крепко, ещё крепче, чем их маленькая и хрупкая мама, и в какой-то момент Диме кажется, что он сейчас лишится ребёр. — Ладно, относите свои вещи в комнату и идите сначала один в баню, потом второй, — мама с поварёшкой опирается на дверной косяк и с улыбкой показывает в сторону лестницы вверх, а там и комнаты, в которой они с Юрой вместе прожили три года. Её стены впитали в себя запах алкоголя и сигарет, ненависти и ссор, они слышали сотню смешных и тысячу глупых шуток. Родная комната. Дима берёт свой рюкзак, а пакет с продуктами отдаёт маме. Юра накидывает на плечо свой рюкзак, берёт гитару и сумку и они заходят в неё. В свою родную комнату. Тут чисто и прибрано, это мама постаралась. Когда они жили вдвоём, здесь всегда царил хаос, в детстве никто из них почему-то порядок не любил от слова совсем. Убирались они только после строгой просьбы отца, и то со словами, вроде «это твоя часть комнаты, ты и убирай», «это твои вещи валяются, ты и убирай», «я это не раскидывал», «я вообще тут только ночами появляюсь, я не буду убираться», «я в прошлый раз пол мыл, мой ты» и всё в таком духе. Так нелепо и по-детски, но вспоминать это так здорово. — Я первый, — сразу говорит Хованский и роется в сумке, разыскивая там чистые вещи. — Давай, — Дима кивает: подождать ему не трудно, к тому же, Юра по-любому хочет избежать всех возможных вопросов: про учёбу и про жизнь в целом. Дима, конечно, не расскажет правду, не расскажет про их молчание и скандалы. Он вообще больше в это лезть не хочет. Но в голове всё ещё мысли о переезде на съемную квартиру. Юра уходит, и Дима возвращается в гостиную. Там папа сидит в кресле и листает телеканалы, мама… маму Дима находит в спальне. Она держит на руках его маленькую сестру, которой как раз в июне исполнился год. — Можно? — спрашивает Дима, подходя к матери. — Конечно, только аккуратней, — Ларин берёт на руки сестру, а она машет ручками, кричит что-то вроде «мама» и тянется к ней. Дима только и может что улыбаться. — Чудо, — шепчет он, глядя на неё. — Своих-то ещё не хочешь? — спрашивает мать с усмешкой. — Ма-а-ам. — Да шучу я, шучу. Иди лучше поешь, вы, наверное, в поезде и не ели ничего, пакет весь полный. Дима сидит за столом, ложку за ложкой съедая весь наложенный мамой борщ, такой безумно вкусный, какой, наверное, больше никто приготовить не сможет, и чувствует себя очень устало. После они меняются: Дима идёт в баню, которую строить папе помогали они вдвоём, а Юра ест на кухне. Когда он возвращается в дом, свет уже везде выключен. Он заходит в спальню родителей, где они обсуждают планы на завтра, а после желают друг другу спокойной ночи. Дима целует маму в щёку и она говорит быть потише, мол, Юра заходил ещё минут пятнадцать назад и, наверное, уже спит. Дима кивает и уходит к ним. — Я думал, ты спишь уже, — Дима тихо закрывает дверь и проходит в комнату. — Да не, — Хованский сидит в телефоне, валяясь на своей кровати, и Дима проходит к своей. Он раздевается, складывает вещи на тумбочку и забирается под одеяло. — Спокойной ночи, — кидает Хованский, видя, как Дима отворачивается к стене. — Спокойной, — в голосе слышится улыбка. Дима ещё долго не спит. Он лежит с закрытыми глазами, и перед ними то и дело мелькают сегодняшние события. Слишком много всего хорошего за день. А дальше — ещё лучше?