so whiskey won't you come and take my troubles

Он просыпается со вкусом крови Сета на губах. Они спорят – они всегда спорят в последнее время. Ярость заставляет сердце Сета биться быстрее. Ярость уничтожает самоконтроль Ричи. Это никогда не было большой проблемой. – Я хочу вернуться, – говорит Сет, пьяный и лежащий на барной стойке, бармен протирает столешницу вокруг него. Вернуться куда? Вернуться к чему? Ричи пытается понять что-то внутри себя. К более простым и спокойным временам? Ричи облил их отца керосином и поджёг. Ричи хотел вонзить зубы в плоть Сета задолго до того, как у него появились клыки. Сет пьёт ещё немного. Ричи интересно, почувствует ли он вкус алкоголя в его крови, если сможет её испить? Ему интересно, почувствует ли он героин в ней, сможет ли высосать из неё эту отчаянную зависимость? Ричи всегда зол. Сет терял его игрушки и отмычки Ричи. Сет прятал свои синяки. Сет разбил машину. Сет не послушал его и попал за решётку. Сет подсел на героин. Сет однажды сведёт себя в могилу. Эта ярость была постоянным спутником Ричи все эти годы. Это жгучая ярость, страстная ярость – ярость от того, что Сет возьмёт принадлежащее ему и не позаботиться об этом. Они спорят, и это не выйдет из-под контроля, пока Сет его не ударит, но конечно же, Сет всегда бьёт, и вот чем это заканчивается: рука Сета в его волосах, рот Ричи на его шее, опаляет дыханием, он прислушивается к дикому току чужой крови, желая… желая… – Позволь мне, – умоляет он, касаясь кожи Сета. Среди них Ричи – педантичный и расчётливый, пока он не перестаёт таким быть, но он не может сказать Дай мне укусить тебя, дай вкусить тебя, позволь взять тебя. Из них не он был соблазнителем. У него никогда не было нужных слов наготове, как у Сета. Он иногда читал Сету стихи, и это было легко – любовные поэмы, пошлые и отчаянные. С тем, что он чувствует к Сету, легче было разобраться при близком контакте. Сейчас между ними нет никакой дистанции. – Ричи, – говорит Сет, и Ричи отстраняется, отпрыгивает прочь, чувствуя словно бы вся его кожа осталась там, примагниченная к Сету, а сам он – сборище костей и оголённых нервов. – Прости, – натянуто говорит Сет, отводя взгляд, больше смущенный потерей контроля, чем своими действиями. Ничего нового. Я хочу залезть тебе под кожу, – признался однажды Сету Ричи, молодой и влюблённый, и неуклюжий. Он хочет прорыть себе местечко для себя в груди Сета, где никто не сможет его больше увидеть. Ричи хотел снять с него кожу, раскрыть рёбра и поменять их сердца местами, чтобы брат не смог от него сбежать уже никогда. Он хотел забрать себе нетронутую никем часть Сета и не возвращать. Ничего нового, только теперь всё более буквально: если он может выпить кровь Сета прямо из его сердца, он это сделает. – Эй, – ласково говорит Сет. Он хватает Ричи за запястье и пытается притянуть его обратно, сначала мягко, а потом более настойчиво, когда тот не подчиняется с первого раза. Такой Сет и есть: отталкивает, а потом злится, если Ричи всё-таки отстраняется. – Что? – он скрипит зубами, когда Сет пожимает плечами. Это заставляет Ричи опустить взгляд на шею брата, они ещё никогда не были такими запутавшимися. Они не говорили о татуировке, не говорили о героине, укусе, огне, ни о чём. Сет ведёт себя, как тот, кто должен выживать, словно акула, как он любит говорить, а Ричи слишком занят, притворяясь, что не бежит за ним в попытке остановить. Он касается пальцами чернил, и Сет вздрагивает. Его сердце бешено стучит о рёбра. Ричи чувствует голод. Сет притягивает его ещё ближе, пока они не сталкиваются лбами и не разделяют одно дыхание на двоих. Им некуда возвращаться. Им остаётся лишь понять, какой путь лежит впереди. – Вперёд, братец, – говорит ему Сет. – Подари мне поцелуй. Кровавый поцелуй.