Obsessions

      Два месяца, что Скуало отсутствовал не то что в городе, а в стране, прошёл странно и крайне нервозно. Для самого Скуало. Ранее оставлять Бельфегора одного на такой продолжительный срок никогда не приходилось, но, увы, это был не тот случай, когда он мог отказаться — работа есть работа. И всё было бы нормально, если бы этот ублюдок соизволил хотя бы раз поднять трубку за все два месяца. Игнорировать Бельфегор любил и умел как никто другой — не нуждаясь в общении и не беспокоясь о чувствах окружающих его людей, он делал это просто потрясающе. А уж игнорировать Суперби, кажется, входило в недлинный список того, что реально доставляло ему удовольствие. Так что по прибытии в Америку, первое, что мужчина планировал сделать — это как следует выматериться за всё то время, когда сам он висел на волоске от смерти, но мысленно всё равно перебирал все варианты, как может угробить свою жизнь блондин.       Он клялся себе ещё в самолёте, что не поедет первым делом в знакомую квартиру — в конце концов последние двое суток он даже не спал, чтобы закончить со всем как можно раньше. Но в такси он называет привычный адрес и мысленно себя проклинает, понимая, что если сейчас Бельфегор в своём обычном состоянии, то его взорвёт крайне быстро и ничего хорошего потом не будет.       Сегодня пятница, и он знает, что Бел не переносил свои приёмы у психотерапевта, так что если этот полудурок не решил внезапно, что ему хочется прогуляться по ночному городу, то парень должен быть дома.       Он правда настраивается как следует наорать на него, когда звонит в квартиру, и, может быть, если вымотанное тело позволит, приложить о стену пару раз, но планам не суждено сбыться.       За дверью слышатся ленивые шаги, и, как обычно, Бел даже не проверяет, кто пришёл — замки начинают открываться до жути медленно и лениво, а его идеальный слух невольно улавливает тяжёлый вздох, словно он не дверь открывает, а занимается чем-то крайне его напрягающим и раздражающим, что уже начинало выводить из себя.       — О, — сонно, ещё не совсем осознанно, выдаёт Бел, щуря заспанные глаза, и весь запал резко пропадает, когда он видит знакомые выступающие рёбра и светлые пряди в лёгком беспорядке, открывающие один глаз. И весь этот знакомый обманчиво нежный образ словно выбивает из лёгких все возмущения, — ты вернулся, — очевидно, больше для себя говорит он и отходит, пропуская его в квартиру, даже не дожидаясь того, чтобы приходилось сторонить его плечом, как это было обычно, словно он изначально и не планировал пускать кого-то в свой дом.       Скуало привыкает к темноте коридора и слабому свету из спальни и быстро пробегает глазами по всему телу блондина, но замечает только лёгкую синеву на виске и то, что, кажется, рёбра стали прослеживаться ещё сильнее.       — Ударился, когда падал в обморок, — замечает его взгляд парень, закрывая дверь, открывая обзор на спину, на которой тоже виднелись несколько гематом.       — А это? — наконец говорит Скуало, дотрагиваясь до бледных лопаток. Бел вздрагивает, и он спешно убирает руку, зная, как сильно тот не любит прикосновений. Бельфегор застывает, так и не поворачивая ни один замок, а потом непривычно резко разворачивается и притягивает мужчину к себе, оттягивая тонкими пальцами ворот его рабочей куртки, утыкаясь лицом в сгиб между шеей и плечом.       — Бел? — удивлённо и тихо зовёт Скуало, не решаясь даже прикоснуться к практически прозрачной коже.       — Заткнись, — просит он, полностью обвивая шею руками, слепо находя его губы своими. Он не целует, просто мягко касается сухими, обветрившимися губами с привкусом сигаретного дыма. Видимо, ночь опять выдалась мутная — курит ночью он только когда долго не может уснуть, — ты пахнешь смертью и потом, иди в душ, — наконец говорит он, отстраняясь, уходя в сторону кухни.       — Не хочешь объяснить, что это было? — спрашивает Скуало, когда заканчивает с душем, находя в шкафу идеально сложенную одну из своих давно забытых здесь футболок — он даже помнит, как морщился Бельфегор, обнаружив на ней один длинный тёмный волос, неизвестно откуда там взявшийся.       — Убери эту гадость, я с трудом могу терпеть твои волосы по моей квартире, ты ещё чужие сюда тащишь. В следующий раз заходи сразу с отрезанной головой болеющей туберкулёзом шлюхи, почему нет.       Он находит Бела сидящим на кухонной стойке с чашкой кофе, задумчиво изучающим состав упаковки с зёрнами.       — Ты сменил кофе? — приподнимает Скуало брови, не ощущая так давно приевшегося запаха мексиканских зёрен, на которых Бел сидел как наркоман, больше потому что не любил изменений, чем на самом деле так сильно их любил.       — Хаято посоветовал, вроде бы неплохо, — пожимает он плечами, и имя неприятно режет слух.       Скуало не понимает, что происходит. Бельфегор выглядит таким же спокойным и равнодушным, как и обычно, но маленькие изменения по всей квартире крайне напрягают — неплотно закрытая дверца шкафчика в ванной, новый кофе, наполовину открытое окно — Бел не переносил полумер, либо всё будет нараспашку, что происходило редко, либо будет закрыто, да ещё и как следует подпёрто чем-нибудь тяжёлым, чтобы точно не было раздражающего его свободного пространства. Да боже, он даже дверь до сих пор не закрыл, что для него непозволительно.       — Бел. Что происходит? — он подходит ближе, обводя глазами комнату ещё раз, подмечая неровно стоящие бокалы.       — Иди сюда, — парень видит его взгляд и отставляет чашку, тянется рукой, поправляя неровный ряд, — где ты был на этот раз?       Ударьте его кто-нибудь по голове. Он вернулся в Америку, но в совершенно другую вселенную, где Бел интересуется тем, где он был, а не кидается острыми фразами или мучительно томится в ожидании, когда же его оставят одного.       — В Японии, — он ещё раз обводит глазами комнату, наконец натыкаясь взглядом на оранжевый пузырёк, — ты начал принимать таблетки? — он не знает, что поражает его больше в этот момент — данный факт или то, что его вновь тянут на себя, вполне буднично устраивая голову на его плече, крепко сжимая коленями торс.       — Так много всего, — бормочет Бел сонно куда-то ему в ключицы, — первый месяц был ужасен.       Скуало чувствует себя неправильно, ощущая под футболкой холодные пальцы, но уставший мозг просто не способен был переваривать все эти ощущения сразу. Он мог бы выяснить, что за херня здесь происходит, если бы мог вести себя так, как обычно. Но это Бел, и никакие нормы здесь и не витали. Это Бел, и этим сказано всё, — от его невероятно мягкого поведения до странного подчинения всем осознанным и неосознанным капризам блондина.       — Я хочу спать, — он спрыгивает с тумбы, не отпуская его руку, утягивая за собой в спальню.       — Дверь закрывать не будешь?       — Ты же здесь, — пожимает он плечами, падая на расправленную постель.       Скуало опирается коленом о край кровати, когда Бел дёргает его за руку на себя сильнее, и разглядывает раскинувшуюся перед ним картину. Острые ключицы, впалый живот и обкусанные губы, всё ещё не понимая, с каких пор ему вообще можно находиться в этой комнате дольше десяти минут. Он вспоминает тот поцелуй несколько месяцев назад и пытается понять, что двигает Белом сейчас, когда замечает едва заметную усмешку, на секунду мелькнувшую на губах.       — Что происходит, Бел? — злость наполняет уставший организм толчками, и Бельфегор приподнимается на локтях, с интересом наклоняя голову, но по-прежнему молчит. Глаза сквозь чёлку загадочно блестят, и это бесит ещё больше.       — Тебя не было больше двух месяцев, — приподнимается он ещё больше, — я скучал? — говорит он с большей степенью вопросительности, словно сам не понял, что это было, и ему нужно подсказать, верно ли он выразился. Но, даже осознавая это, тормоза у Скуало срывает моментально, и Бел словно ждал, откидываясь обратно на кровать ещё до того, как Суперби подаётся к нему, сжимая тонкие запястья. Бельфегор недовольно щурится, когда с глаз убирают чёлку, но ничего не говорит, легко высвобождая одну руку, обводя пальцами линию челюсти. Поцелуй получается непредсказуемым и резким, не как в первый раз. Пальцы на тонкой талии слишком сильно сжимают кожу, кажется, даже давя на одну из замеченных ранее гематом, а кожа на запястье краснеет, но Бел упрямо игнорирует данный неприятный факт.       — Ты устал, — внезапно отстраняется Бел, мягко ведя пальцами по напряжённым мышцам груди, — наверное, нам не стоит… — он делает неопределённое движение рукой. От простой констатации факта туман в голове медленно рассеивается, напоминая, что вообще-то, после двух суток без сна можно было бы и поехать домой отдыхать, а не как следует заряжаться ещё и эмоциональным напряжением.       — Будь добр, собери волосы, я не хочу проснуться ночью и понять, что задыхаюсь из-за… вот этого, — он накручивает на палец одну из прядей и вполне буднично выключает светильник у кровати.       «Собери волосы, я не хочу проснуться ночью и понять, что задыхаюсь из-за вот этого».       «Собери волосы, я не хочу проснуться ночью и понять…»       Ему точно нужно, чтобы кто-нибудь пояснил его уставшему мозгу, что происходит. И это, наверное, самый частый вопрос, который возникал у него рядом с Белом.       — Ску, ты так и будешь тупить? — недовольно и сонно бормочет блондин, — заколки твои в верхнем ящике, если ты об этом.       Суперби словно на автомате собирает волосы в низкий хвост и практически уверен, что всё происходящее просто галлюцинация, а его точно подстрелили на одном из заданий, и сейчас он в коме. Это объяснение было гораздо логичнее реальности. Бельфегор тяжело вздыхает и хоть в темноте и не видно, но Скуало уверен, что у него сейчас его фирменный недовольный взгляд.       — Сколько ты не спал, что так сильно не соображаешь? — он тянет его на себя так же, как несколько минут назад, но в этот раз мягко укладывает рядом, утыкаясь носом в шею и, кажется, совершенно не собирается отстраняться. Напряжение последних месяцев медленно отступает, а чувство безопасности внезапно накрывает так сильно, что глаза смыкаются моментально, не позволяя больше слишком много думать. Последнее, что он чувствует — это внезапное тепло по всему телу и мягкое прикосновение холодной ладони ко лбу.

Х Х Х

      Бельфегор методично перекладывает ручки по цвету в разные секции выданной ему Гокудерой подставки, раздражаясь, что некоторые из них другой марки и не подходят по форме.       — Мы сменили магазин, где заказываем канцелярию, — не отрываясь от компьютера буднично говорит Хаято, — и нет, мы не может выкинуть то, что ещё не закончилось, потому что тебя это бесит.       Бел тяжело вздыхает и привычно укладывает голову на скрещённые на стойке руки.       — У тебя, надо полагать, полный завал? — интересуется он, когда администратор стонет, массируя пальцами виски.       — Так заметно? — он иронично обводит глазами стол, заваленный документацией.       — Разве не очередь Кейт сводить итоги месяца?       — Кейт укатила на свидание с баскетболистом вчера вечером и в шесть утра умоляла меня её заменить.       — А ты как всегда безотказен, — констатирует Бел, поправляя один из журналов, выбившийся из стопки.       Гокудера поднимает голову, скептично наблюдая за попытками выровнять стопку. Бел сначала ровняет журналы, разные по размеру, по нижнему левому краю. Потом недовольно цыкает и выравнивает по верху. В конце концов раздражённо мотает головой и начинает раскладывать их по отдельности, ровняя по краю стойки. Хаято вопросительно приподнимает брови и с тяжёлым вздохом поднимается с места.       — Мне кажется, или у тебя обострение? — он мягко касается холодных ладоней, прижимая их к последнему выложенному ровно журналу, — я полагал, ты начал пить таблетки.       — Я начал, — глубоко вздыхает Бел, словно не дышал всё это время, — и сменил кофе.       Гокудера улыбается. Однажды Бельфегор ни с того ни с сего спросил у него, какую марку кофе он покупает. С чего блондин был уверен, что Гокудера придерживается определённой марки, и вообще пьёт кофе, а не чай, он по привычке не стал спрашивать. «Они сменили упаковку, мне не нравится» ответил он на вопрос о том, что не так с его любимой Мексикой с такой детской обидой, что Хаято смеялся ближайшие два дня.       — И тебе начало это помогать, — утвердительно говорит Гокудера, в последнее время всё реже наблюдая девятиразовую компульсию.       Бел смотрит на него сквозь чёлку недоверчиво, задумчиво выводя пальцами хаотичные линии на его раскрытой ладони.       — Я понятия не имею, что делать со всеми этими… эмоциями, что появляются внезапно и также внезапно исчезают, — наконец говорит он, раздражённо поджимая губы, словно он в жизни своей ничего противнее не говорил, — и я делаю вещи, непривычные мне, неправильные.       — И ты, конечно же, ничего не сказал доктору Тёрнеру, — вновь вполне утвердительно говорит Хаято.       — Естественно, я ничего ему не сказал, — Бельфегор аккуратно отпускает его ладонь, — последнее, что мне нужно — это полный отчёт о моём состоянии.       — Ты и правда думаешь, что доктор Тёрнер может нарушить полную анонимность? — Гокудера вновь усаживается в кресло, проводя ногтями по зудящей ладони.       — У него нет выбора, поверь мне, — улыбается Бел очень знакомо, спокойно и медленно собирает журналы в одну стопку, ровняя их таки по левому краю.       Гокудера щурится, разглядывая резко ставшего меланхоличным парня, и его словно осеняет.       — Синдром деперсонализации, — выпаливает он, совсем не уверенный в своих выводах, но это казалось таким правильным, как и широкая улыбка Бела в этот момент. Он очень надеется, что ночи, проведенные за книгами и в интернете не подвели.       — Умница, взрывной мальчик, — склоняет он голову набок, вновь опираясь на стойку локтями, используя раздражающее прозвище, которым часто называла его Кейт, — я рассчитывал на более ранний ответ, но мы же не ставили ограничений по времени. Всё ещё хочешь пообщаться со мной вне рабочих рамок?       — Даже будь это шизофрения, мне всё равно было бы слишком интересно, — кивает он, облегчённо улыбаясь. Бельфегор выглядит также эффектно, как и раньше — аккуратные пряди волос спадали на глаза — если бы он не знал Бела, решил бы, что тот посетил-таки парикмахера, хоть и полностью презирал данную профессию. Движения перестали быть резкими и хаотичным, возвращаясь к привычной плавности. — Увидимся, взрывной мальчик, — говорит Бел, направляясь к выходу, проверяя свой телефон, и закатывает глаза так, как мог только он, — я бы с удовольствием остался подольше, но я уверен, что у этого придурка имеется набор для расчленёнки в багажнике.       Хаято хмыкает и подходит к окну, замечая так давно не появлявшийся BMW. Походка Бельфегора, лёгкая и небрежная, словно не он только что рассортировал их годовой запас ручек. Бел пару дней назад упоминал, что его друг должен вернуться из длительной командировки, и его лучшее время за всю историю их знакомства закончится, но не упоминал, когда именно. Гокудера удивлённо приподнимает брови, когда мужчина выходит из машины, чтобы открыть дверь пассажирского сидения. Бел запрокидывает голову и смеётся, мягко укладывая руку на плечо длинноволосого мужчины, притягивая ближе к себе, и что-то долго шепчет ему на ухо. Гокудера уверен, что шепчет, иначе, что именно можно так долго говорить, едва ли не облизывая чужое ухо, он не знает.       Чёрный BMW уносится с парковки, а стол переполнен документацией. Ладонь всё ещё зудит от мягких прикосновений и это начинает раздражать. Ночь обещает быть крайне долгой.