I can hardly wait Till you get off my case No matter how hard I try You’re never satisfied This house is not a home I think I’m better off alone (Three Days Grace — Home)
– Ларин – чушка ебаная. Гена не знал, зачем ты это затеял. А ты знал вообще всё (единственный), только слабо представлял себе удачный расклад событий. Вряд ли тебя отпустят, в текущий момент остро осознаётся безнадёжность попытки, а так хочется иногда вывалиться из этой канители, как мелкие камни из кузова грузовика, заполненного им подобными под завязку. Как бы случайно, словно это в порядке вещей. Из-за вылетевших камней не переживают. Не факт, что вообще заметят убыль, они же мелкие. Их так много. Не то что тебя. Ты один и даже можешь надеяться на внимание. Ден выбирал тебя ещё до того, как другие стали замечать. Вместо этого ты пробуешь привлечь внимание другого каким-то несуразным методом. Ты также знал, например, что Чейни и в этот раз попытается остановить тебя, если будет, чем. Обязательно. Всегда пытается. Ради твоего блага, говорит. «Ценил бы, мудак» – проносится в голове голосом Дена. Приехали. И, хотя ты всего один, в жизни Чейни тебя тоже много. И его в твоей. Всё заполонил, даже вытеснил против твоей воли тех, кого бы не стоило, вот твоим глупостям и пришлось стать на пару уровней глупее.***
Дима сидел и что-то рассказывал про какую-то из своих бывших. Или настоящих, чёрт его разберёт. Тогда вы были не так давно знакомы, ты ещё не научился понимать, когда он лжёт, а когда честен. Это казалось забавным: побывать по другую сторону баррикад и испытать на себе ощущение, которое сам обычно вызываешь у людей. – С волосами, похожими на китайские наушники. Хлипкими. Один раз купил такие меньше, чем за сотку. Эх, ёбаная чушка. – И ей ты типа то же самое говорил? – было интересно узнать, как на самом деле выглядела шевелюра той дамы, а ещё как этот необыкновенный человек обращался с ней, если в её отсутствие происходит вот что. – Конечно! Самок по природе тянет к грубости. Так проявляется мужественность. Если бы не феминизм, они бы этого не стеснялись и не скрывали, можно было бы просто крикнуть толпе: «Чушки ебаные, кто первый сюда?» Некоторые так бы наперегонки и бежали. Ты глупо хмыкнул, представив это в своей голове. Тогда показалось, что он напрягся. – Клич животных в брачный период, человеческая версия, – не то чтобы ты во всём соглашался с ним, когда это произнёс; скорее, хотел выяснить, насколько это шутка. – Дак так ведь и есть. Как за косички в садике дёргать. Это привлечение внимания, а значит, проявление симпатии. К тому же, так ты выражаешь, что ты мужик, самки тянутся к грубости, хотя не все готовы в этом признаться. Отвлекла SMS от Дена, про которого он ещё ничего не знал. И сам ты знал крайне мало. Хотелось больше. Не хотелось писать ему, что ты у Димы, про которого он – ты надеялся, что это так – ничего не заподозрил. Как и думать о том, сколько у него будет вопросов. Жаль, что эта беседа на кухне скоро закончится, потому что до следующей встречи вы уже забудете, о чём хотели поговорить. Тянуло нарваться. Дима продолжал развивать ту же тему. – А-а, – протянул ты, когда он закончил говорить. Он уставился полувопросительно и с интересом, явно выжидающе. – А то я подумал, ты женоненавистник, – продолжил. Дима чуть зажмурил улыбчиво глаза от твоей шутливой интонации. Ну хорошо. Того и добивался, так как говорить следующее под выжидающим взглядом совсем не хотелось, оно должно быть где-то «между прочим»… – Хотел уже было спросить, кого ж ты тогда любишь, если не женщин. Нарвался.***
«Ценил бы, мудак» – Ден так никогда не говорил, это вообще на него непохоже. Если только совсем уж в шутку. Только ты так себе говоришь. От кого успел набраться? Его собственничество казалось забавным во времена зарождения дружбы. Очень льстило замечать, что оно проявляется только при близких. Ощущалась некая избранность. Ты не распространялся о его склонности «присваивать своё», хотя со стороны было несложно заметить его огорчение, когда всем остальным вместе взятым ты уделял больше внимания, чем ему одному. Со временем это перестало быть секретом, однако своячничество и даже некая семейственность, характерные для вашей общей компании, способствовали установлению негласного правила: не разглашать друг о друге ничего за пределами тусовки. Замалчивать и подстёгивать. Шутки на грани слива, намёки на грани клеветы, дружба на грани пидорства. Согласование на грани принуждения. Ден любит чувствовать, что кому-то нужен. Он действительно может подставить своё плечо для друзей, родных, знакомых. А ещё любит власть. Чтобы была. Расширение границ своего влияния как самоцель. Сам же так объявил, и не просто так: «Чейни – дикий, ебанутый, ничей». Потому что никто не приручил, потому что все – его, принадлежат ему или слушаются, а не он. Потому что интерес к чужой жизни переходит в слежку, участие заменяется непрошеным вмешательством, он всё меньше прислушивается и всё больше навязывает. Вернее, раньше навязывал, теперь же создаёт сомнительные выгоды и косвенно мотивирует поступить именно так, как он посчитал оптимальным. Заигрался? И уже не знаешь, за общее дело он переживает или только за статус-кво, привычность, стабильность, неизменность. Насчёт себя не сомневаешься: за тебя он точно переживает, знаешь же, только как за друга-соратника или куклу на ниточках, почти что загнанного в угол зверька? «Слав, ну так лучше для всех же, просто послушай меня. Или деньги не нужны? От семьи же отрекаться не будешь?» Добро, да? Лучше для Славы, а не его славы всесильного генерала? «Не причудилось ли тебе, Чудиновский?» – думаешь часто и не произносишь. Теперь. А раньше говорил. Вообще всё почти говорил, что в голову приходило, словно сам с собой, нечего тут прятаться. И он был близок к тому же.***
… Этому бы следовало звучать «между прочим», теряться в обыденных репликах или глупых шутках, но никак не в серьёзной атмосфере. Только времени было мало, чтобы до нужного её разрядить, поэтому ты сказал всё равно, ведь можно забить, ведь можно притвориться более (или менее) отбитым, чем есть, ведь ты же говорил это так шутливо – чтобы потом меньше отшучиваться. Чтобы успеть отшутиться вообще, пока тебя не выгнали к чертям. Загнанные в угол звери кусаются. Те, кому нечего терять, отбитые и отчаянные. Ты пока ещё нет, и не хочешь в их ряды. Отшучивался в тот раз не ты. Всё шло слишком гладко с небольшими заносами, которые не позволяли заскучать, утомиться и прекратить. До одного вечера. Помнится в деталях: дома пахнет луком, когда только заходишь с улицы. Замечаешь всё, кроме настроения Чейни. Совсем забыл. Только тогда и понял, что всё меньше скрывался. Чужая рука на твоём плече немым вопросом: «Где был?» А ещё недавно – настолько «своя», что это слово бы и на ум не пришло. Оборачивался медленно, предварительно освободив руки. Прямой взгляд в глаза – приглашение к разговору, в ответ на которое Ден косится в сторону кухни – поешь, мол, сначала. Чтобы не отвлекался потом. – Я сыт и так. Руку ослабляет и убирает медленно. – Домой не заходил же. Кто кормил? – пауза. – Слав, ты где весь день просидел? Хочешь ответить – перебивает. – Опять… Не хотел встревать, правда, – уже теплее, чем раньше, продолжал Ден, – но вы всё сближаетесь, а ты до сих пор её не хочешь семье представить. Чего трусишь-то? – Это с чего ты пассию мне придумал? – Разговоры ваши по телефону подслушивал. Молча перешли из прихожей в гостиную. Вернее, на кухню, где ты проводил почти всё время дома. Разве что не спал. Трезвым. Было сложно определиться, правду ли говорить. В прошлый раз это действительно была девушка, и Ден решил устроить ей пару «испытаний», после которых она боялась связываться с вами обоими. «Тебе нельзя было позволить оставаться в таких безответственных руках». Кажется, что и в таких (гипер)ответственных – его – не стоило. – Да ты трезвый от неё приходишь. – Ден, давай я сам как-нибудь. – Знаю твоё это «сам», – и уже хочется уйти, он это видит, но продолжает, – прекрати играться. Хочу знать, на что ты собираешься семью променять. Понимаешь же, помнишь, что путь сюда будет закрыт? И как он успел выставить такие условия, пока ты не обращал внимания? Постепенно окружил со всех сторон сомнительными выгодами, в совокупности образующими огромный ком причин оставаться при нём. И те же причины вынуждают сомневаться в том, что всё это нужно. Если бы знал, что вернуться возможно, что всё может обойтись без обид и скандалов, что поле для деятельности найдётся – любой из вариантов – ушёл бы, а угрожает он всем из этого и всем, что успевает придумать, сразу. – Показываешь мне её. Либо завтра вещи собираешь. Когда знакомить будешь? – Ты ответа не дождался, – а возразить не получается, ведь про вещи он всерьёз сказал. – Так лучше для всех, ты просто не хочешь замечать этого, Слав, давай только не будем снова начинать. – Давай. – Давай перебивать только не будешь? Ну всё. Если не сейчас… – Давай ты перестанешь мои контакты мониторить? – звучало почти не жалко. – Ден, я ж площадку не бросаю. Губы поджимает. Видимо, не сейчас. – Дурака не строй! В тот раз в тебя полетел твой же блокнот (лежал рядом). В следующий – куртка. «Ключи на стол», «Журнал вызовов показывай». Ничего не отдал и не показал, куртку не забрал, пытался не сорваться сам, но всё равно в итоге ушёл, только не к Диме, а к Ване. Ваня сказал, что долбоёбы вы оба, но не забрал пивко из руки. Настолько привычный расклад, что хочется не ужраться, а удавиться. Ваня шутит. Видит, что не отвлечь так просто в этот раз, и мрачнеет. Ему вообще всё равно, до скольки ты просидишь на кухне. Священная чужая личная жизнь – кажется странным, что другие могут считать её ценной и не предлагать свои порядки, и это совсем чуть-чуть настораживает. Допиваешь в одного и спишь на неразложенном диване одетым, потому что не хочешь включать свет и греметь. С утра звонишь и врёшь, что заболел, чтобы взять отгул,пока Ваня рассказывает, что ему было б похуй, если б ты разбудил, но раз уж тебе упёрлось спать в шмотках и без подушки, то ему – так и быть – похуй и на это тоже, ничего не сломай и до вечера. А если с жопой в мыле убежишь мириться, позвони и ключи занеси. Всегда создаёт жизнерадостную атмосферу, не стараясь. По визитам к нему можно сосчитать крупные скандалы с Деном. Дабы меньше распространяться о том, что у вас происходит. Пусть остальные волнуются меньше, – а Ваня не волнуется, он вообще не верит, что плохое умеет задерживаться надолго и выходов может не бывать. Ден остыл уже ко следующему дню. – Иди домой. Нагулялся же, успокаивайся и дуй на место. И это даже без «извини». – За вещами зовёшь? – ты надеялся, что он испугается твоего уверенного решения уйти. По телефону всегда врать проще. – Давай дома поговорим, – начал раздражаться, а значит, и правда испугался. Сомнительный бонус, – Знаешь же, тебя некем заменять, если эфир дадут. Нет времени сказки выдумывать, почему из состава ушёл. Да тебе и некуда же. – Хах. – Ты где, кстати? А домой не хочешь? – Неважно, Дениска. Действительно, ему неважно, где ты. А тебе не важно, хочешь ли ты домой. Хочешь. Но не в силки, где твоим стремлениям ставят препятствия. Ты же не собачка, ты не будешь под перекладинками проползать да прыгать через кольца из шин, ты ведь разносишь все эти нагромождения, толкая с плеча, не так ли? Или уже нет? – Слав… Нет, ну вот если не сейчас, то никогда точно. Так что давай, дерзай, пока можешь. Давай уже. – Меня убирать ты решил, а сам я не собирался пока. – Ты вынуждаешь, – и все замолчали, даже ветер за окном. Даже чёртов холодильник перестал гудеть. Тебе бы понимать самому, хочешь ли и насколько готов уйти и бросить вообще всё, въевшееся в кожу и ставшее… – Думаешь, что ли, лучше будет одному? – Говоришь, одному? – ставшее родным. Слова выталкиваются кусками наружу, будто инородное тело, которое организм пытается отторгнуть. – Одному, Слав. Тебя никто не заберёт такого. – И похуй, – как напоминание. – А может, я сам заберу кого? – как признание. Ещё раз спрашиваешь себя, можешь ли действительно уйти прямо сейчас, и поток мыслей становится на паузу. Об этом нечего думать. Молчание. Ден только тихо кашляет, через трубку почти не слышно, снова ни звука. Но Ден, видимо, помнит, что мобильная связь не бесплатна, в отличие от тебя, и отвечает на это: – Так вот в чём дело? В замешательстве сбросил звонок. До чего докатился, Славка, если так трусишь? Чего испугался, серьёзности своей? Хотелось, чтобы Ден оставил свои заморочки и «как раньше». А ещё хотелось выть, царапать стены и закинуться чем-нибудь. Вместо этого полчаса стоял на балконе с открытыми окнами, рассматривая иномарки во дворе, и замёрз. Грелся об кота и пил чай. Соскучился по Дену (серьёзно?) и сам перезвонил. Тот не смягчился, только пообещал сменить замок, если не вернёшься или ещё раз куда-то убежишь. Позвал «поговорить нормально» и сказал между делом: «Хватит бегать, Слава». Да, хватит бегать.***
Вернулся к Чейни с попойки, хотя Ваня говорил, мол слишком ты улизался, чтобы двигать к нему за решением. Где-то неделя прошла. Просил не звать никого, потому что говорил слишком много и долго, а ушей должно быть меньше, когда палишь лишнее. Ден не выгнал и вообще будто не удивился, что блудный сынок появился-таки у порога. Вытащил своими клешнями-разговорами всё подряд. Разворотил и оставил на столе. «Поговорим» теперь не «дома», а «завтра», от этого тепло и уютно, а от того, что завтра с ощущением выдернутых наружу внутренностей придётся что-то делать, почти что тошно, только очень безразлично. В то самое «завтра» оба промолчали, а послезавтра молчанка стала уже не следствием замешательства, а проверкой на азарт и выдержку. Набирал в рот чая или воды, когда сидели в одной комнате, а потом сам над собой смеялся, потому что играть в детский сад – смешно. Кухня как дефолтная локация для разговоров. Вот вы сидите в таком-то месте (вернее, ты сидишь, а Ден иногда приходит) в безмолвии, ощущение противоречия становится острее с каждым мимолётным взглядом и молча протянутой сахарницей. Хочется то ли обнять Дена, чтобы всем спокойнее, то ли уйти обратно. Нет, не «обратно», а насовсем и прочь от всех. Столкнулись у холодильника, он сам обнял, тебе щекотно под рёбрами, ты дёрнулся и обрадовался, а потом хотел вырваться, но не сдвинулся. Отпустить хотел: решил, видимо, что ты в обиде и дуться собрался. Рука сама потянулась к чужой (чужой?) спине. – Всё? – отдаётся холодком по пальцам, потому что он убрал с них свои, горячие. – Нахуй. Давай теперь решать, кто куда. – Да я о тебе же забочусь. Ты опять к кому-то убежал вот, – говорит без упрёка, и ты отходишь, – да тебя же такого никто не возьмёт. – Ц-ц-ц, – вырвалось. – Побойся себя, лишним не будет, подумай об этом. Тебя не примут. Я доверять не смогу, если ты съедешь, все совместные дела без тебя продолжать придётся. Опешил. Не о том ли он, что парни таскаются с парнями и не стесняются? Ты и сам не решил, стесняешься ли. – Так всё-таки переживаешь, да? Не пропаду. – Слав. Он несерьёзен. Он может испугаться себя, тебя, вы можете не сойтись на бытовой почве. – Может начать шантажировать чем-то, пытаться под свою поебень прогнуть, как ты, да? – Не язви. Ты тут до сих пор. Где был-то? – Неважно, Денчик. – Тебе всё неважно. Тебе как верить, Слав, когда нельзя проследить за тобой? – а вот уже с упрёком. Ты не согласен. Молчишь. А твой телефон – нет. – Ну, принимай звонок, чего ты? – ожидающе выспрашивает. – Поругаемся в другой разок, ладно? – хотел уйти, а он не даёт. Не ври, ты любишь его руки. Они горячие. – Ты легко кидаешься в омут. Помедли. Не доверяю я ему. И тебе не смогу, если с ним свяжешься. Ты так хочешь к нему? Прошивает смятение. Хочешь. Настолько ли, чтобы бросить всё, что стало домом? Дима тоже ставил свои условия. Которые ломались каждый раз об очевидный страх потерять тебя, а ты всё равно потерялся. Кому ты нужен, а, такой ветреный? А Дену нужен зачем? Такая ненадёжность, какую он тебе приписывает, того не стоит. Всего не стоит, чего угодно. Ты всё ещё здесь, ибо не любишь необратимые решения. Вот решишь уйти – растратишь всё накопленное и наработанное и не вернёшься никогда, останешься – можешь уйти почти в любой из следующих моментов, тем временем накопишь здесь ещё больше. А кому станет лучше от того, что ты продержишься тут немного дольше, чем мог бы? А лучше ли станет тебе, если ты не воспротивишься гнёту, зато сохранишь то, что, может, и не нужно? А замок он и правда сменил, когда в следующий раз ты не явился. А насчёт того, что ты перестанешь быть нужным всем-всем, кто был с тобой, пока жил с ним и мог быть «приближенным», он не угадал.***
В том, что эти размышления выльются наружу во время баттла хоть одним лишним жестом, нет ничего страшного. В том, что эти размышления не выльются наружу во время баттла ни одним лишним жестом, нет ни капли сомнения. Тебя это вообще мало волнует. Ты пару часов назад глядел клип парня, которого бросил, обосновав это невозможностью верить себе, и хотел его банальных рук на себе, хотя он никогда не прикасался первым. И сейчас непонятно, собирается ли он вообще тебя знать, а ты устал бегать («Хватит бегать, Слава»), ты бегать не любишь, тут же Рики Ф, про которого он стал так много говорить. Он посмотрит, да? Гена не знал, зачем ты это затеял. А ты знал вообще всё (единственный), и поэтому опять организовал какую-то трагикомедию, – надо же, Денчик, наверное, вычёркивает пункты из своего списка «Десять первых выходок Славика, за которым больше не следят» и грустно посмеивается. Теперь у тебя окно кухни выходит на юго-запад, небо вечерами красивое, занавески мамины вместе с остальными вещами забрал. С пожилыми соседями – муж и жена – познакомился, когда ключи от домофона перепутал и по привычке взял тот, что от квартиры Дена. Было грустно, все две недели грустил, а потом смотрел в окно на оранжевое солнце в розоватой дымке и мирился сам с собой. Кого-то ещё не хватает – не хватало всё это время больше, чем ещё 0,5 алкашки. А он, наверное, обиделся, или, может, злится, или забыл про тебя совсем, а ты не забыл свои глупые шутки и до умиления осторожные подколы за каждое впечатлившее высказывание, и поэтому ты говоришь: «Ларин – чушка ебаная. Антихайп». – Ларин – чушка ебаная. Ты тоже чушка ебаная, Слава. А был крутой когда-то, ходил на первый сезон #SLOVOSPB…