Медный от слова "мёд"

      Межмирье встречало пробирающим до костей ветром и ощущением гнетущей пустоты в груди, от которого не так-то просто было отделаться. В голове гудело из-за отсутствия привычного магического фона Ибере, а руки тряслись — то ли от холода, то ли от внезапно охватившего волнения.       Матеуш огляделся. Город Межмирья, где он очутился, был совсем не похож на Прентидж с его садами и хризантемовыми озёрами, что не могло не радовать. В городе было шумно и пыльно, дома здесь не стояли на твёрдой земле, как в Ибере — они были построены на фундаменте из энергии, из той же энергии были сотворены и дороги, — и всё это висело в воздухе. Айромобили — часто старенькие или самодельные — проносились мимо, и Матеуш едва успевал отскакивать. Город кочевал — плыл себе по Межмирью, стараясь не подбираться к крупным мирам и городам, кочующим или неподвижным. Кажется, они объясняли это тем, что от крупных миров или городов всегда фонило магией. Матеуш не знал названия этого места — не знал даже толком, где именно в Межмирье оно находится. Предполагал, что скорее всего город расположен в Шепчущей долине или Небесном дне — но и в этом не был до конца уверен. Других миров, чтобы понять наверняка, по близости видно не было.       Крылья Матеуша больше не слушались, даже убрать их магическим блоком получилось с большим трудом — пролететь много миль, останавливаясь на самом дне Ледяной пустыни лишь ненадолго, чтобы хоть немного передохнуть, было для него почти непосильной задачей. В Прентидже Матеушу редко выдавалось полетать вволю — Верена всё твердила, что для неокрепшего позвоночника полёты слишком вредны. Должно быть, это действительно было так, но Астарны летали куда чаще (пусть детям, чьи крылья прорезались до семилетнего возраста, до этого срока тоже не разрешали пользоваться крыльями) и с их спинами всё было в полном порядке.       Матеушу Дваарсшейду было уже почти семнадцать, и большую часть полётов в своей жизни он совершил тайком — пока не видели отец и старшая сестра. Матери с какого-то момента стало ещё хуже — теперь она и вовсе никого не узнавала и уж точно ни о ком не беспокоилась. Стоило ли говорить, что все полёты занимали довольно небольшой промежуток времени? Немудрено, что столь длительный полёт дался с таким трудом — Матеушу казалось, что ещё немного и его крылья просто отвалятся. Стоило потренироваться летать на большие расстояние прежде, чем убегать из дома. Только теперь об этом говорить было уже поздно.       Здесь было холодно. Дваарсшейд попытался завернуться в тонкую куртку, что была ему несколько велика — найти её удалось в кладовке на Прентидже, и вряд ли она принадлежала отцу, уж скорее кому-нибудь из ухажёров Верены. Ожидаемо не помогало. Матеуш надвинул ворот поношенного старого свитера себе на лицо и поправил капюшон, чтобы тот закрывал большую часть его лица — не хватало ещё, чтобы отцу удалось разыскать его прежде, чем он успеет насладиться хотя бы несколькими неделями долгожданной свободы.       — Посторонись! — услышал Матеуш звонкий голос за несколько секунд до того, как его окатили водой из лужи. — Ну прости — предупреждала!       Девчонка, промчавшаяся мимо на стареньком велосипеде, расхохоталась, помахала ему рукой, на которой виднелась цветная татуировка, проходившая от запястья до самого локтя и, должно быть, поднимавшаяся выше, и покатила дальше, периодически выкрикивая просьбы посторониться незадачливым невнимательным пешеходам вроде Матеуша Кибериаса Дваарсшейда. Дваарсшейд усмехнулся. В конце концов, подобная выходка странной девочки даже веселила — и уж точно не мешала планам Матеуша на этот городок.       Планы были простыми — найти магазинчик подешевле и поприличнее, купить там пару кроссовок, джинсы, толстовку и пару-тройку чистых футболок с принтом поэффектнее, приобрести где-нибудь подержанный мотоцикл (желательно, чтобы не развалился на первом же повороте) и карту Межмирья, после чего хорошенько подкрепиться и запастись на некоторое время едой. Одежду желательно было купить поярче (чтобы как можно больше отличалась от той, в которой он привык ходить), мотоцикл понадёжнее (так как крылья болели так, словно в них воткнули тысячу-другую острых иголок), карту поподробнее (чтобы не заблудиться на первом же странствующем городе), а еду посытнее.       Денег у Матеуша было не слишком много — только те, что он успел скопить из карманных. Впрочем, на мотоцикл должно было хватить — они стоили куда дешевле айроциклов и айромобилей, но при должном умении можно было заставить их летать. Во всяком случае, Дваарсшейд на это очень рассчитывал. Одежду он планировал выменять — его собственная была достаточно дорогой (если знать страсть ко всему дорогому у его отца), и Матеуш надеялся, что продавец одежды в этом городке будет об этом знать.       Дваарсшейд вздохнул и поплёлся дальше — не следовало задерживаться без особой причины на одном месте. Даже если больше всего на свете хотелось завалиться куда-нибудь спать. В конце-концов, следовало добраться до Свакринема — так называемого «Города Шкатулок», места, куда отец редко совал свой нос, опасаясь приближаться к чудовищам, что жили в тех «шкатулках». Существовала довольно неплохая вероятность, что хранитель города примет усталого путника и никому его не выдаст. Но, однако, расположения города Матеуш не знал. Даже примерного. Знал только, как тот должен выглядеть — увидел на старой картинке в книге одного из друзей отца. Но расположения странствующего города с целым сонмом чудовищ за стенами не знал, что и было, пожалуй, основной проблемой.       Магазинчик одежды — маленький и обшарпанный — обнаружился неподалёку от площади (пятиугольного клочка со сторонами в десяток метров). Там нашёлся и вполне неплохой рюкзак — помимо одежды, которая пусть и была качества куда более низкого, чем та, которую обычно предпочитали в семье Дваарсшейдов, но она уж точно принадлежала только Матеушу и была достаточно яркой, чтобы можно было затеряться. Следовало ли удивляться, что всю старую одежду (кроме куртки и свитера) удалось поменять на новую, как только в магазинчике вместо бестолкового подмастерья, что едва ли был старше Матеуша Дваарсшейда и нисколько не разбирался в том, что сколько стоит, появился сам хозяин?       Хозяином магазинчика оказался мужчина с морщинистым лицом и хитрыми водянистыми глазками. Он согласился на обмен сразу. Даже не поторговавшись для приличия — даже вручил Матеушу две лишних толстовки и три лишних футболки. Словно извиняясь таким образом за свою хитрость — одна рубашка, чёрная, с серебряной и золотой вышивкой, стоила, зная Йенса Дваарсшейда, дороже всего магазинчика.       Матеуш, переодевшись наспех, глянул на себя в зеркало и удовлетворённо хмыкнул — теперь он выглядел иначе. Достаточно иначе, чтобы отец поискал его лишних недели две — тогда, быть может, и удастся добраться до города с чудовищами прежде, чем его успеют вернуть домой. Даже Верена вряд ли бы сумела узнать в этом мальчишке своего младшего брата. А уж она проводила с ним куда больше времени, чем хотелось бы им обоим. Следовало порадоваться тому, что с не таким уж сложным заклинанием по поиску следа крыльев, отец никак не мог справиться — и что это явно было наследственное, ибо ни одно учебное пособие, выклянченное у ребят из военных академий, не помогало Матеушу понять, как именно работает это заклинание. Оставалось только надеяться, что Верена в этом тоже не разбиралась.       Теперь, когда все дела были сделаны (мотоцикл, подержанный, но неплохой, удалось купить у какой-то строгой дамочки, что не хотела, чтобы её сын разъезжал по Межмирью на «этом драндулете») только уйти из этого города — подождать, пока тот спустится достаточно низко к дну Межмирья и спуститься настолько осторожно, насколько только это возможно. Сил раскрыть крылья и взлететь, что существенно упрощало бы задачу, Матеуш Дваарсшейд в себе не чувствовал.       Но город ещё летел слишком высоко. До того момента, как он окажется около самого дня Межмирья, оставалось ещё полно времени, и Матеушу не оставалось ничего, кроме как припарковать мотоцикл неподалёку от одного старого здания, бродить по городку и ждать.       Он лениво поплёлся по площади, где оказалось так шумно, будто бы весь город сбежался сейчас сюда (впрочем, этот шум Дваарсшейд слышал уже из магазина), высматривая — не отыщется ли где местечка поприятнее, чтобы перекусить. Такого местечка нигде не было — торговок с какими-то не слишком приятными на вид лакомствами Матеуш Дваарсшейд видел, в странного вида трактир, не похожий ни на одно хоть сколько-нибудь приличное заведение в Ибере, заходить боялся, а больше в городке не было ничего, где Матеуш мог бы появиться, не опасаясь подхватить какую-нибудь заразу, отравиться каким-либо ядом или лишиться всех своих сбережений за пару секунд.       Зато обнаружилась девчонка, окатившая Матеуша водой: она стояла посреди площади, держа в руках стопку листовок, и пыталась докричаться до толпы. Матеуш не понял толком, чего именно она добивалась, что именно кричала — шум тут стоял страшный. Но кричала она вдохновлённо. Возможно, действительно верила в то, что кричала. Ну или умела хорошо притворяться — как отец Матеуша, что едва ли верил хотя бы в сотую часть своих заявлений.       Сам Матеуш так не умел.       Толпа девчонку, впрочем, не слушала. Не помогали ни вдохновлённость, ни яркие листовки — теперь, подойдя несколько ближе, Дваарсшейд видел, что на них изображены были перечёркнутые крылья. Толпа продолжала заниматься своими делами, гудела и медленно шевелилась, куда-то направляясь. Девчонка стояла на каком-то странном памятнике, опираясь одной рукой на бронзовое крыло статуи. Толпа проходила мимо неё — иногда кто-то бросал на неё удивлённые взгляды, иногда кто-то кричал ей что-то, на что она неизменно огрызалась, а на её лице появлялось презрительное, раздосадованное выражение, иногда кто-то даже брал листовки, даже не смотрел на них и тут же убирал. Но куда чаще люди просто проходили мимо, делая вид, что не слышат её призывов.       Матеуш попытался протиснуться к ней — он и сам не понимал, для чего это было нужно. Получалось с трудом. Толпа никак не хотела расступаться, и пришлось приложить довольно много усилий, чтобы оказаться рядом с нужным памятником. Запрыгнуть на постамент оказалось куда проще — разве что пришлось ухватиться за бронзовую руку с каким-то свитком в ней.       Девчонка, заметив Матеуша рядом с собой, дёрнулась и чуть не грохнулась со своего места. Удержалась. Вцепилась в крыло статуи так, что Дваарсшейд испугался, как бы оно не отвалилось, и удержалась. Посмотрела на Матеуша довольно зло и настороженно. Всего на мгновенье — потом вдруг взгляд стал куда мягче.       — Этот прикид тебе куда лучше! — беззлобно фыркнула девчонка, протянув ему одну из листовок. — Прости, что облила.       — Я, кстати, Стефани, — добавила она чуть погодя. — Стефани Голд.       Имя ей удивительным образом подходило. И имя, и фамилия. Матеуш не мог сказать того же про себя. Он с удовольствием избавился бы от всех упоминаний об отце. От фамилии в первую очередь. Собственное имя ему, впрочем, вполне нравилось — оно было вполне сносным. Оно неплохо звучало, и Матеуш никогда не мог представить, чтобы его звали как-то иначе — другие имена из тех, которые он знал, подходили бы ему ещё меньше.       Стефани едва ли была старше Матеуша, но на её вполне симпатичном, ещё детском, личике светлели тонкие кривые шрамы, а левая часть губ двигалась куда лучше правой. Глаза у неё, правда, были красивые — светло-светло фиолетовые. Матеуш Дваарсшейд таких в своей жизни ни разу не видел.       Впрочем, много ли он видел на Прентидже? Бесконечные озёра, бесконечные вишни, несколько слуг, вечно больная мать, вечно ласковая Верена, что, казалось, и вовсе не умела сердиться, да всегда занятый отец, которому, казалось, и вовсе было на всё наплевать (и на спятившую жену, и на умницу Верену, а уж тем более на бесталанного сына). Ровно до тех пор, пока Матеуш не совершал чего-то, что могло бы бросить тень на и без того хрупкую семейную репутацию. Тогда Матеуша в очередной раз ловили и возвращали на красивый, но безумно скучный Прентидж.       Стефани вдруг выпустила оставшиеся листовки, и ветер подхватил их, закружил над головами жителей города и часть листовок унёс прочь — остальные упали на ту энергию, что служила в этом городе землёй. Стефани посмотрела на Дваарсшейда вопросительно, видимо, ожидая, что он тоже назовёт ей своё имя.       — Матеуш, — представился он и, не желая говорить что-либо ещё, уткнулся носом в листовку.       На листовке было написано про то, что крылья не какая-то святыня, которую не следовало даже лишний раз трогать, что крылья можно менять — красить, менять форму перьев, ставить на них магические печати, что помогали бы преодолевать куда большие расстояния, даже отрезать, если крылья начинали мешать или просто надоели. От этих слов едва ли волосы на голове не зашевелились. Матеушу вспомнился рассказ отца, что в самом начале первой эпохи он сумел укоротить одно крыло Арго Асталу, лишив его возможности когда-либо взмыть в небо без использования специальных заклинаний. Представить, что кто-либо может так по-варварски обращаться с собственными крыльями по доброй воле было практически невозможно.       Впрочем, кажется, любое действие, произведённое с крыльями, меняло их магический отпечаток — что-то совсем немного, что-то очень сильно. Возможно, следовало попробовать хоть что-нибудь — это повышало шансы продержаться в Межмирье хотя бы до совершеннолетия. Дальше всё было бы гораздо проще — во всяком случае, Матеушу так казалось. Дальше можно было не беспокоиться об отце — дальше можно было даже подать прошение императрице или — что устраивало Матеуша гораздо больше — одному из генералов, если тот потребует возвращения на Прентидж.       Находиться на отцовском уровне даже один лишний день казалось невыносимым. Видеть эти скучные сады, блестящие озёра, в которых строго-настрого запрещалось купаться (для чего вообще тогда озёра, если в них нельзя даже окунуться), рояль и выражение бесконечного терпения на лицах отца и Верены — всё это было невыносимо...       — Матеуш и... Как дальше? — спросила Стефани нетерпеливо, когда ей надоело ждать.       Не дожидаясь ответа, она кивнула за небольшой кусочек площади за статуей — места там было совсем немного, но зато и люди там почти не проходили. Неудивительно, что Матеуш не заметил его раньше — за огромными бронзовыми крыльями ничего не было видно. Кусочек площади был несколько — гораздо, на самом деле — грязнее и неухоженнее самой площади, и Матеушу едва удалось подавить в себе поднявшуюся внезапно брезгливость.       Стефани легко спрыгнула с постамента. Дваарсшейд тут же последовал её примеру. Некоторое время они шли молча — пока добирались до того места, где Матеуш припарковал свой мотоцикл (оказалось, что Стефани бросила свой велосипед неподалёку). Тишина уже давно стала неловкой, но Дваарсшейд никак не мог сообразить, что ответить. Врать не хотелось. Это было бы слишком похоже на отца. Называть настоящую фамилию хотелось не больше. Для этого ли он сбегал с Прентиджа — чтобы всем и каждому говорить, кто он таков? Поймут и сами, думал Матеуш Дваарсшейд, если отец даст объявление о его исчезновении, а у людей Межмирья есть хоть капелька логики и здравого смысла. Нечего им подсказывать.       — Просто — Матеуш, — сказал он тихо и уверенно.       Во всяком случае, следовало надеяться на то, что это прозвучало в достаточной мере уверенно и не слишком грубо — ссориться с новой знакомой Матеушу совсем не хотелось, но и отвечать что-либо или даже просто слышать вопросы про происхождение тоже не хотелось.       Стефани серьёзно посмотрела на него своими светло-фиолетовыми глазами, а потом разулыбалась. Но, во всяком случае, не стала больше ничего спрашивать, за что Матеуш был ей очень благодарен.       Велосипед Стефани был очень старым. Куда более старым, чем показалось Матеушу в тот миг, когда она облила его водой из лужи. Куда более ржавым — Дваарсшейд был бы уверен, что это чудо техники ни за что не должно ездить, если бы собственными глазами не видел, как несколько часов до этого Стефани Голд вполне резво пронеслась на нём как минимум через одну улицу этого странного города.       — Пошли! — словно прочитав его мысли, усмехнулась Стефани и показала рукой на странного вида довольно айромобиль в конце переулка, где они стояли.       Велосипед она с собой не взяла. Впрочем — Матеуш отметил про себя, что было в велосипеде ещё что-то очень странное, помимо того, что эта рухлядь вообще могла ездить — не было ничего удивительного в том, что она предпочла не тащить в айромобиль всякий мусор.       Таким, кажется, и вовсе не требовалось места, чтобы подняться в воздух — Матеуш толком не знал. Видел только картинки в тех книжках, которые удавалось достать про технику — ни отец, ни сестра не любили ничего механического, считая это чем-то недостойным. Дваарсшейд едва не отпустил свой мотоцикл, который катил рядом с собой, от удивления. Едва сдержал себя, чтобы не кинуться бегом к странному айромобилю, который хотелось поскорее осмотреть со всех сторон.       Стефани, впрочем, слава всем богам Ибере и императрице, не заметила его реакции. Или сделала вид, что не заметила — даже этот вариант был вполне неплох. В конце концов, не объяснять же ей, что не так-то много айромобилей он видел в своей жизни. Во всяком случае, до того, на который Стефани Голд показала рукой, они снова шли, не обмолвившись ни словом по дороге.       Дверь айромобиля с щелчком отворилась, как только Матеуш и Стефани подошли достаточно близко, и оттуда вышел мужчина — крупный, с тяжёлым лицом и густой копной нечёсаных волос непонятного цвета. Он недоверчиво посмотрел на Стефани и вопросительно кивнул на Матеуша. Стефани подошла поближе к этому мужчине и, приподнявшись на цыпочки — и всё равно, заметил Дваарсшейд, этому человеку пришлось довольно сильно нагнуться, чтобы Стефани смогла до него дотянуться — стала что-то долго-долго шептать ему на ухо.       — Фергал Имонн, — сухо буркнул мужчина и протянул ладонь для рукопожатия. Фаланги безымянного пальца на руке Фергала Имонна не доставало.       — Матеуш, — сказал Дваарсшейд, чуть улыбнувшись и вложив свою руку в руку Фергала. — Просто Матеуш.       Рукопожатие было крепким, неожиданно крепким на самом деле, а потом, даже времени опомниться не было, Матеуша просто втащили в айромобиль — не забыв, впрочем, и мотоцикл, который он катил рядом с собой. Места в этой махине вполне хватало и на несколько мотоциклов (даже на парочку айроциклов бы хватило — а они-то были куда более громоздкие и массивные) да и специальный отсек для хранения различного не слишком крупного транспорта здесь имелся.       Стефани Голд забралась в айромобиль тут же следом — без всякой помощи со стороны Фергала. Легко, словно бы вход не располагался на довольно большом расстоянии от земли, запрыгнула — словно запорхнула — и захлопнула за собой дверь. Вышло довольно-таки громко. Дваарсшейд даже успел испугаться — не сломается ли что-нибудь.       Фергал недовольно заворчал на неё за это, забормотал что-то раздражённо, голоса, однако, не повысил — Матеуш, впрочем, уже не очень-то слушал, что Фергал говорил Стефани. Матеуш прошёл чуть дальше и больше разглядывал обстановку айромобиля изнутри, чем слушал, о чём ругались Фергал и Стефани — тут было просторно, и в кабине пилота тоже. На панелях с кнопками и рычагами (Матеуш в теории, из книг про устройство айромобилей, которые чудом оказывались на Прентидже, знал, какие должны поднимать айромобиль в воздух, какие отвечали за скорость, направление, какие могли посадить айромобиль или заставить его затормозить, но в действительности видел всё это впервые в жизни) висели разные побрякушки, похожие на обереги — Дваарсшейд не слишком-то в них разбирался. Кажется, один, сплетённый из чёрных и белых ниток, был похож на амулет затерянности, который обычно делали те, кто не хотели быть найденными.       Если бы Матеуш верил, что такой амулет мог хоть как-то помочь, он сплёл бы себе целую дюжину. Чтобы вовек не нашли. Если бы Матеуш верил в амулеты, всё точно было бы проще — вот у Верены явно было. Она верила и в амулеты, и в звёзды, и карты. Она верила практически во всё — и всё это начинало работать рядом с ней. На удивление Матеушу, у которого за всё время учёбы в школе никогда не получалось даже самое простенькое гадание — благо, прорицания и прочая дребедень не были обязательным предметом, иначе Матеуш Дваарсшейд вылетел бы в первый же год, не успев толком ни с кем познакомиться и, тем более, что-нибудь выучить.       Стефани, закончив, наконец, препираться с Фергалом, предложила Дваарсшейду сесть в одно из кресел — то, что было обшито цветастой тканью со смешной старой бахромой. Матеушу пришло в голову, что кресло могли обшить какой-то старой занавеской — вроде тех, которые висели в комнате Верены.       Матеуш послушно сел в кресло — спорить с новыми знакомыми ему не слишком-то хотелось — и почти сразу же забылся крепким сном.