Медный от слова "мёд"

      — А ты тот ещё соня! — первое, что услышал Матеуш после пробуждения — точнее, за секунду до него.       Стефани нависла над ним так, что он едва ли мог видеть что-либо, кроме её растянутой зелёно-розовой футболки, на которой расцвело несколько оранжевых и жёлтых пятен — цветные татуировки, как оказалось, были не только на её руках, но и на ключицах. Она была совершенно не похожа на Верену или кого-либо ещё из девчонок, которых Матеуш видел — и дело было даже не в этих шрамах на её лице, множестве татуировок и выбритых волосах на левой части головы. Дело было в том, как она улыбалась, как говорила, как смотрела. Матеуш подумал, что Верене следовало у ней поучиться открытости и дерзости — сестра его в последнее время всё больше превращалась в благовоспитанную барышню, у которых в голове и душе одна пустота. И душа, пожалуй, страдала куда больше и куда чаще. И тут же одёрнул себя. На Верену он в последнее время сердился всё чаще и чаще, хотя и понимал краем сознания, что не следовало — она единственная, кому его жизнь была хоть сколько-нибудь небезразлична. Она единственная, кто хоть что-нибудь пытался для него сделать — пусть и не совсем так, как ему самому того хотелось бы. Неправильно, несправедливо было злиться на неё за то, что она пыталась жить так, как ей было легче или как считала правильным. Даже если сама она расстраивалась и злилась, если Матеуш поступал по-своему.       Но Стефани благовоспитанной барышней, к огромному счастью Матеуша, не была. Она и вовсе не была «барышней». Она смеялась, как ей хотелось, она говорила, что ей хотелось, она делала, что ей хотелось — и, казалось, вовсе не чувствовала себя за это виноватой. Нет, она, вероятно, чувствовала себя свободной. И это невероятно восхищало. Стефани легонько щёлкнула Матеуша по носу пальцами правой руки и уселась в кресло напротив — старое, когда-то обшитое кожей или чем-то таким.       В левой руке Стефани держала бутылку с газировкой — этикетка на бутылке была яркая и с совершенно незнакомой надписью. В Ибере такую вряд ли можно было найти. Стефани улыбалась и говорила о том, что Матеуш проспал всю дорогу, что не увидел ни одного красивого вида Межмирья, а потом, спохватившись, добавила:       — Мы в Доэровых пустошах — это самая граница Шепчущей долины с Пустотой, если ты не в курсе.       О Доэровых пустошах Матеуш Дваарсшейд слышал лишь то, что нормальным людям там появляться явно не следовало — по Ибере ходило множество слухов, один страшнее другого. Кажется, туда вообще не следовало лишний раз заглядывать — и даже не из-за населявшего пустоши сброда. Сброда хватало и в Ибере, и в других крупных мирах, и в маленьких тоже, и в многочисленных городках Межмирья. Пустошей следовало держаться подальше из-за опасной близости к границе с Пустотой.       Матеуш с трудом смог подняться с кресла. Ноги, казалось, отказывались слушаться, а спина и шея ныли от неудобной позы. Дваарсшейд ругал самого себя за то, что позволил себе заснуть днём да ещё и в кресле — прекрасно ведь знал, что обычно после этого чувствовал себя просто отвратительно.       Интересно, сколько же он спал?..       Должно быть, довольно долго. Стефани не стала дожидаться, когда он, наконец, покачиваясь и держась руками за все выступы на своём пути, дойдёт до выхода из айромобиля, и убежала, оставив его одного.       Была уже ночь — это Матеуш понял только в тот миг, когда вышел из айромобиля. И небо над Межмирьем было совсем иное, нежели над Ибере. И оно было, пожалуй, куда более живым, чем на Прентидже. Где-то наверху виднелся тёмный магический шлейф прошедшего Свакринема, Города Шкатулок — его уж ни с чем было не перепутать даже мальчишке, всю жизнь просидевшему в Ибере. Город Шкатулок — о нём Матеуш читал так много, туда он так мечтал попасть, пока плёлся по Ледяной пустыне. Судя по шлейфу — город был здесь часов пять назад. Ужасно мало, чтобы след магии чудовищ исчез окончательно, но чересчур много, чтобы Матеуш Дваарсшейд смог теперь туда добраться.       Будь он родственником Арго Астала, подумал парень, он знал бы кучу способов добраться до нужного ему места, не обращаясь ни к кому за помощью — ему даже не пришлось бы заглядывать в тот городок, где встретилась Стефани. Он даже смог бы долететь — говорили, Драхомиру Фольмару, известному своими эскападами, что казались Верене совершенно возмутительными и, изредка, весьма очаровательными, хватило бы сил догнать на собственных крыльях, не используя никакую вспомогательную технику, любой странствующий город Межмирья, как когда-то давно хватило бы и самому Арго Асталу (последнее, правда, было под вопросом, так как Арго едва ли даже в молодости был таким же буяном, как его сын). До того, как его, Матеуша, отец, отхватил каким-то заклинанием часть крыла Арго, получив за это блокирующую печать практически на все виды магии. Будь Матеуш Астарном — он мог бы делать что угодно. И получил бы кучу техники, что позволила бы ему догнать Город Шкатулок и иначе. Будь Матеуш Астарном — у него и вовсе не было бы таких проблем. Были бы другие, конечно, но уж точно не те, что были у него сейчас. Быть Астарном в его понимании означало быть свободным. От глупых расшаркиваний, невозможности выследить нужный объект Межмирья и большинства ненужных нравоучений.       Но он был Дваарсшейдом. Его крылья вовсе не были так сильны, а нормальной техники не было и в помине.       Впрочем, едва ли стоило думать о Городе Шкатулок, когда он только очутился в Доэровых пустошах. Отцу и сюда было проблематично добраться — волшебнику без возможности пользоваться магией рядом с Пустотой делать явно нечего. Здесь обнаружилось столько айромобилей, что Матеуш в первый момент даже растерялся — их тут было так много, самых разных, почти развалившихся и совсем новых, ржавых и чистеньких, целых и не очень. Часть из них казалась... мёртвыми. Такими старыми, что на них уже никто не смог бы ездить. Некоторые даже были наполовину разобранными. Возможно, Матеуш смог бы что-нибудь починить — в детстве он не раз наблюдал за механиком, что трудился в гараже их школы. И нередко помогал — если ему, конечно, разрешали. А Стефани, отбежавшая от того, что привёз их, на почтительное расстояние, швырнула в сторону пустую бутылку от газировки, обернулась и, улыбнувшись, поманила его за собой.       И Матеуш пошёл, если не сказать — побежал. И чуть позже сообразил, что ноги снова его слушаются. Стефани Голд с лёгкостью запрыгнула на один из старых айромобилей, и Матеуш запрыгнул на него тоже. Она перепрыгнула на другой — тот, что стоял справа от первого, на совсем небольшом расстоянии. Матеуш перепрыгнул тоже. Потом они оба спустились на землю, потом пробежали мимо десятка-другого относительно новых и чистых и не очень айромобилей, снова запрыгнули на ржавый, потом ещё на два, пробежали по крышам тех, что стояли совсем близко друг к другу (Матеушу показалось, что среди них были не только заброшенные), потом свернули куда-то наискосок — около той высокой бетонной стены, напоминавшей развалины какого-то здания, проскочили в узкое подобие ворот — и увидели костёр.       Айромобилей там уже не было. Ни ржавых, ни новых. Никаких.       Вокруг костра были разбиты многочисленные палатки и шатры и сидели люди. Они переговаривались между собой. Смеялись. Кто-то что-то жарил на костре. Вдалеке Матеуш кое-как сумел заметить уже знакомого Фергала Имонна, стоявшего у одной из палаток. Тот разговаривал с каким-то мужчиной. Таким же крупным и странно одетым, как и он сам. Только волосы были несколько темнее — больше ничего разглядеть было нельзя. Стефани Голд, впрочем, не стала дожидаться, пока Матеуш Дваарсшейд наглядится на них обоих вдоволь — она весьма бесцеремонно схватила его за рукав толстовки и тут же потянула за собой, не давая своему новому знакомому как следует опомниться и прийти в себя. Остановились они у одного из шатров — того, что был расписан светящимися красками под звёздное небо. Стефани оглянулась, придирчиво осмотрела Матеуша, взъерошила ему волосы, застегнула толстовку и затащила в шатёр.       Сказать по правде, Матеуш ожидал там увидеть кого-то вроде гадалки, обмотанной шалями или с тюрбаном на голове, но не четверых подростков, усевшихся прямо на земле. Тот, что сидел прямо напротив входа, видимо, считался в их компании старшим. Что Матеуша в нём поразило — так это удивительно чистая для кочевого образа жизни белая рубашка, рукава которой этот парень засучил выше локтя. Справа от парня сидела девчонка возраста Стефани, но куда более похожая на барышню, чем она — Матеушу сразу вспомнились фотографии с пятнадцатилетней Вереной, которые он как-то нашёл. На этой девчонке было платье в цветочек, а на её голове была сооружена простенькая причёска из кучи хвостиков. Слева от него сидел мальчишка помладше — вероятно, лет тринадцати. Со злыми светлыми глазками на худеньком веснушчатом личике. Тот, что сидел рядом с этим мальчишкой, был завёрнут в какой-то странный балахон. Ни лица, ни фигуры не разглядеть.       А ещё удивил свет — точнее, то светящееся существо, запертое в клетке, прикреплённой на балке наверху. Матеуш был уверен, что не видел его в отцовских книгах — а уж там-то были собраны животные, в том числе волшебные, не только Ибере, но и всех четырнадцати миров и даже Межмирья. Неужели, отец мог хоть что-то пропустить? Как бы плохо Матеуш к нему не относился, в его безалаберность верилось с большим трудом.       — И зачем ты его привела? — недовольно буркнул мальчишка помладше. — Нам и без него неплохо! Правда, Ань?       Последние слова он, произнёс, к удивлению Матеуша, повернувшись к тому парню, что сидел посередине. Тот недовольно скривился, пробурчал что-то невнятное и отвесил мальчишке несильный подзатыльник.       — Он сказал, что его зовут Анрэй, — довольно громко шепнула — впрочем, все явно слышали — Стефани на ухо Матеушу, подталкивая его вперёд. — Мелкого звать Моркантом, рядом его брат, Сидмон. И ещё есть Юдита. Но ты можешь звать их Аней, Мором, Сидом и Юдой, даже если будут плеваться на это ядом. Они не обидятся! А если и обидятся, то не слишком. Здорово, правда?       Оптимизм Стефани казался... странным. И не внушал доверия. Нужно сказать, Матеуш не мог уверенно сказать, что всё так уж здорово. Во всяком случае, по выражению лиц, которые он видел, можно было понять одно — ему были не слишком-то рады. Не сказать, что он сам был особенно рад возможности знакомства, но эти ребята явно радовались ещё меньше, и, пожалуй, Дваарсшейду следовало незаметно покинуть шатёр, пока всё не скатилось плавно к тому, что его начали бить.       Стоило заметить — это вполне могло случиться. Моркант и Юдита уже что-то рассерженно говорили Стефани, Сидмон некоторое время молчал, но спустя пару минут откинул капюшон — и Матеуш понял, зачем он был нужен: капюшон скрывал уродливые шрамы, что пересекали лицо, наверное, везде, что можно было сказать, что эти шрамы и были лицом Сидмона — и тоже ввязался в спор.       Стефани огрызалась в ответ, но в отличие от остальных едва ли казалась рассерженной. Она словно радовалась тому, что ей выпала возможность выговориться — Дваарсшейду, во всяком случае, казалось, что всё именно так.       После некоторого обмена любезностями — Матеуш в это время старался молчать и вообще вести себя как можно тише, чтобы не привлекать к своей скромной персоне чересчур много внимания — Анрэй, за всё время спора не сказавший ни слова (если считать началом спора легкомысленные слова Стефани о том, как кого следует называть), поднялся на ноги и, легко оттолкнув со своего пути Морканта и Сидмона (Юдита отпрыгнула в сторону сама), подошёл к Матеушу и внимательно посмотрел ему в глаза. Взгляд этот показался Дваарсшейду скорее неприятным. А затем голову пронзила тупая ноющая боль, словно кто-то напоролся на телепатический щит. Не попытался пробить. Просто напоролся. Матеуш практически никогда не забывал его ставить — это было не так уж трудно, если этому обучали с младенчества. И сегодня тоже не забыл, даже сумел удержать его во время сна — слишком уж важный был день. Болевые ощущения повторились ещё раз. Но опять — в ту же силу. Недостаточно, чтобы пробить щит. Невыносимо захотелось вывернуться, выскользнуть, убежать — как обязательно бы поступил отец, — но даже на это не было никаких сил. Сколько так продолжалось, Матеуш не знал. Но в какой-то момент он просто оттолкнул Анрэя от себя и выбежал из шатра.       Снаружи было шумно. Вероятно, на шатёр было поставлено заглушающее заклинание, ибо иначе Дваарсшейд не смог бы объяснить, почему несколькими мгновениями ранее ничего не слышал. И даже не обратил на это никакого внимания, если честно, пока пытался поспеть за Стефани.       Матеуш побрёл куда-то прочь от шатра — он и сам не понимал, куда. Просто побрёл, не особенно разбирая дорогу.       Кто из пятерых, интересно, был магом разума? Вряд ли Стефани. Она явно попробовала бы раньше. И имела на то возможность. Вряд ли Анрэй. Матеуш вспомнил его взгляд и решил — нет, точно не он. В моменты попыток прочесть чужие мысли глаза магов разума были совсем другими — уж это-то он мог сказать. Слишком много их видел в Ибере: в школе, дома, на Кханготене. Анрэй смотрел прямо, не моргая, но его разум был закрыт. Слишком фантастичное умение для того, кто не смог пробить щит мальчишки, которому эти щиты никогда особо не давались. Возможно, Сидмон — магия разума отчего-то всегда притягивала увечья. Возможно, Моркант — характеры у магов тоже всегда были так себе. Возможно, увечья и характер были как-то связаны. Матеуш редко раздумывал над этим. На Юдиту он отчего-то не думал — впрочем, исключить её совсем было нельзя.       Кто-то тронул его за плечо, и Дваарсшейд отшатнулся, инстинктивно задев потенциального обидчика локтем, и обернулся так скоро, как только сумел. Перед ним стоял Анрэй. Растрёпанный и раскрасневшийся — словно долго бежал. И несколько испуганный. Он смотрел куда-то за спину Матеушу, и тот оглянулся. И испугался сам — в десятке шагов от него была граница с тем, что называли Пустотой. Тонкая грань из сплошной магии, за которой была пугающая неизвестность.       — Пошли отсюда! — сипло и как-то задушено распорядился Анрэй. — Пошли отсюда — от греха!       Матеуш молча кивнул и поплёлся следом за парнем. Спорить не хотелось. Да и — чего таить — сейчас он был полностью согласен: отсюда следовало бежать и как можно скорее. Говорили, рядом с Пустотой ничего не стоило сойти с ума. Только некоторые — вроде императрицы, её брата, семейства Анкраминне или хозяйки звёздного города — могли безнаказанно войти пересечь черту и вернуться обратно.       Впрочем, вероятно возможность сойти с ума повышалась только в нескольких шагах от границы — иначе было бы непонятно, как в Доэровых пустошах обосновалось столько народу. Пусть даже на не слишком длительное время — Матеуш был уверен, что остановка здесь продлится не больше двух-трёх дней. А дальше... Дальше следовало срочно что-то решать — желательно, до того, как отец или Верена сумеют его отыскать.       Вот снова стал виден костёр — и слышны звуки странной музыки. Той, услышав которую, Верена определённо заткнула бы уши. И скривилась бы многозначительно, сказала бы что-то вроде: «приличным людям такое слушать не пристало». А этим людям нравилось. Они одобрительно кричали, хохотали, танцевали под музыку и были, казалось, совершенно всем довольны. Ещё раз заходить в тот шатёр не хотелось, и Матеуш поплёлся дальше — к той свалке всякой техники, где он уже был.       — Знаешь, как Стефани тебя представила? — усмехнулся Анрэй Дваарсшейду, когда они забрались на старый ржавый айромобиль неподалёку от того, который принадлежал Фергалу Имонну. — «Матеуш, которого я нашла в городе Кетсу»!       Дваарсшейд не сумел удержаться от смешка, хотя не слишком понимал, что здесь такого смешного. Впрочем, возможно, это была какая-то их — лишь этой компании понятная — шутка, в которую не мог вникнуть тот, кто видел их впервые в жизни?.. Да, скорее всего так, подумал Матеуш — а смешок был просто нервным. Ещё никогда в жизни у него не было столь насыщенного дня. Подумать только — сначала он на своих крыльях добрался до того городка, познакомился с девчонкой, что не вызвала бы доверия у добропорядочных граждан, потом сел в айромобиль к весьма настораживающему типу, заснул там, очутился в Дорэровых пустошах, познакомился с шайкой каких-то оборванцев и даже чуть не нырнул в пустоту. Вполне достаточно для одного дня.       Анрэй больше ничего не говорил — просто сидел рядом с ним на айромобиле и молчал. Дваарсшейд почему-то отметил для себя — если бы он дома посмел усесться так, как сейчас сидел этот парень, отец его со свету бы сжил, а Верена прочитала с десяток нуднейших проповедей. Но, стоило заметить, сидеть так, вероятно, действительно было гораздо удобнее. Во всяком случае, Анрэй, кажется, чувствовал себя прекрасно.       — Кто из вас маг разума? — спросил Матеуш, когда тишина стала действовать ему на нервы.       Анрэй повернулся и сначала удивлённо посмотрел на него, словно не слишком понимая, о чём идёт речь. Дваарсшейд же снова вернулся к разглядыванию стоящих рядом айромобилей — мысль о том, что стоило попробовать починить один из тех, что считался ничейным, занимала его. Айромобиль куда надёжнее и лучше мотоцикла, если хотелось продержаться чуть дольше, чем пара дней — хотя и паре дней свободы Матеуш, по правде говоря, был бы очень даже благодарен.       — Мысли-то читать может? — наконец, догадался Анрэй. — Это Юда! — и тут же немного смутился. — Не следовало нам этого делать. Извини.       Дваарсшейд кивнул — то ли соглашаясь с тем, что делать этого не стоило, то ли принимая извинения, то ли всё одновременно. Он и сам не мог решить. Анрэй, кажется, понял, что их шайку прощают за не слишком удачную выходку, и снова заулыбался.       Засиял. Как начищенный чайник, подумал Матеуш несколько раздражённо. Ну или как Драхомир Фольмар после прыжка в ледяное магическое озеро со шпиля императорского дворца — фотография весьма довольного нарушителя порядка была в газете, которую читал отец. И затрещал — а ведь в шатре Дваарсшейд решил, что этот парень в той компании наиболее молчалив. Зря решил, вероятно.       Говорил Анрэй много — в основном, про Юду и про её способности. И про то, как сам Анрэй несколько лет воспитывался в приюте Шепчущей долины, где и познакомился с Юдой. Про то, что девочка уже тогда отличалась некоторыми способностями, про то, как они сбежали из приюта и прибились к общине «Борцов с культом крыльев», которая проповедовала возможность распоряжаться крыльями на своё усмотрение: отрезать, красить, подстригать и прочее. И что именно там они познакомились со Стефани, Сидмоном и Моркантом, и как использовали способности Юды в корыстных целях — и с помощью тех же способностей отсекали тех, кто хотел из тех же корыстных целях прибиться к их компании. В основном, благодаря сердобольной и чересчур активной Стефани — она тащила за собой всех подряд, начиная от брошенных котят, щенков и попугаев, заканчивая сиротками и «потеряшками», которых видела в разных городах. Совершенно ненужная информация, думал Дваарсшейд, продолжая слушать. Бессмысленная. Бесполезная.       — И вот мы удивились — оказывается, и аристократишки-то тоже что-то да умеют! — выдал Анрэй, снова рассмеявшись, когда речь шла уже о самом Матеуше.       Тот даже вздрогнул от неожиданности. От мысли, что ему даже было как следует не затеряться среди всей этой толпы — если уж несколько подростков, что даже колдовать как следует не умели, смогли понять, в какой среде он воспитывался, что уж было говорить о взрослых и настоящих наёмниках — хотелось прийти в отчаяние. Неужели, столько усилий было потрачено напрасно? Неужели, ему никогда не удастся вырваться с Прентиджа окончательно? Неужели, он обречён оставаться там, в опостылевшем доме, рядом с презираемым отцом и сестрой, которая всё равно не могла его понять?..       — Что выдаёт? — хмуро поинтересовался Дваарсшейд, из последних сил стараясь сохранять спокойствие, чтобы не швырнуть что-нибудь об стену или не побиться об эту стену головой. — Аристократишку-то?       — Спина, шея, руки, глаза — да всё, словом! — хохотнул Анрэй. — Ты... Как бы сказать... Другой! Ты как вошёл — дохнуло всеми этими «здрасьте», «пожалуйста», «будьте любезны», умными книжками, хорошими манерами, белоснежными рубашками...       От тона, каким были произнесены эти слова, невозможно было не рассмеяться. Вероятно, подумал Дваарсшейд, именно поэтому тогда, когда Анрэй заговорил о Стефани, он и не смог удержаться.       — Эй! — засмеялся Матеуш. — Белая рубашка из нас двоих на тебе!       И тут же снова помрачнел.       Это было просто ужасно, просто отвратительно — что эти ребята заметили его и сообразили, кто он. Пусть они пока и не знали его фамилии, но... Что уж там говорить — он даже не догадался выдумать себе другое имя. Понять, что «аристократишка» Матеуш и есть разыскиваемый Ибере Матеуш Дваарсшейд — дело пары секунд. Даже идиот догадается, кто есть кто.       Анрэй тут же заметил эту перемену настроения Дваарсшейда и, сообразив, из-за чего именно она произошла, весьма дружелюбно толкнул его в плечо. Довольно ощутимо, на самом деле, хотя сам Анрэй, казалось, не затратил на это никаких усилий.       — Не переживай, Матеуш из Кетсу! — усмехнулся он. — Если уж тебе так важно, чтобы тебя не нашли, мы поможем тебе затеряться! Ты нам вполне симпатичен. Пошли — заберём твой драндулет, о котором мне Стефани успела все уши прожужжать. И в шатёр. Поужинаем, и там решим, что с тобой делать.       С этими словами он соскочил со старенького айромобиля.