Кто этот мерзавец?

Тяжелая атмосфера в зале выражалась во всём и каждом. Но особенно нервными казались сейчас Гилберт, барабанящий пальцами по столу и хмурящий брови, и Америка, который всячески избегал встречи взглядами с немцем, надеясь, что каким-то образом тот исчезнет, если хорошенько зажмуриться и поверить в чудо. Англия, всё время наблюдавший за этой немой сценой, начинал злиться больше, чем когда-либо. Его веко дергалось, губы были плотно сомкнуты, а руки сжаты в замок и подпирали подбородок. Его пытался растормошить француз, шепча о каком-то внутреннем урагане и прочей ерунде, но британец лишь стрелял в него раздраженным взглядом и заставлял заткнуться, пусть и ненадолго. В общем-то, все остальные выглядели на лучше, только Брагинская восседала на мягком кресле и с видом дамы воспитанной элегантно попивала ароматный чай, приготовленный ей раннее ещё не таким злым Артуром. Кажется, только Россию не беспокоило то, что двое «псов» могли сорваться с цепей в любой момент и перегрызть друг другу глотку. И неизвестно, кто бы победил — более амбициозный или более опытный. Девушка поднесла чашку к губам, сделала пару глотков и взглянула на происходящее со своего места зорким насмешливым взглядом. Два напыщенных индюка, собирающихся набить друг другу лица, убеждали себя в том, что сражаются за благое дело, за честь, в конце концов. Но в итоге они всего-лишь мальчишки, которые просто давно не выпускали пар и искали для этого любой повод, и вот он. На мировой конфликт не тянет, но как причина для обыкновенного мордобоя сойдет. Брагинская ухмыльнулась и моргнула, не сводя взгляда с напряженного лица Гилберта, который в этот момент был заинтересован лишь в том, чтобы начистить морду американцу и уйти поскорее отсюда. Или, если такая возможность существует, расставить все точки по местам без лишнего рукоприкладства. Пруссия не забияка, но кто этих парней разберет. В глазах Анны лишь несколько стран мужского пола обладали тем самым душевным равновесием, чтобы не срываться на драки из-за сущей ерунды или охоты «тряхнуть стариной». Среди них был Нидерланды, который, к слову, на эту встречу и не явился совсем, наверняка предпочтя делам сердечным деньги. Про Китай говорить было нечего, потому что с ним давно всё ясно. Как и про Японию.  — Итак, — наконец, заговорил Пруссия, выпрямляясь и наклоняясь вперед, чтобы внимательно рассмотреть напряженное лицо Альфреда. Тот вытянулся как струна и очень внимательно посмотрел в ответ через стекло очков. — Ты не хочешь мне ничего рассказать, задница твоя демократическая? Подавившись от возмущения спертым воздухом помещения, Джонс потянулся рукой и немного расслабил галстук, приспустив его, чтобы было немного легче дышать. Он кинул полный обиды взгляд на Германию и Канаду, разумно забившихся подальше в угол, затем снова на Гилберта, и нервно улыбнулся, выдавая себя с потрохами. Теперь отступать уже поздно, оставалось идти напролом, что бы там не случилось. Он выдохнул, поправил очки и заговорил:  — Начнём с того, что всё это «представление» было устроено с одной целью — выжать из тебя правду о твоих злостных намерениях! — Гилберт вскинул бровь на эти слова. — И не смотри на меня так! Мы все прекрасно знаем, как сильно ты ненавидел Россию все эти годы. А тут совершенно внезапно проникнулся к ней новыми тёплыми чувствами, и всюду таскаешься хвостом подобно верному псу! Америка подошел к Пруссии вплотную и сверкнул глазами. Он не готов был отступать от своих слов, тем более, когда его намерения совершенно справедливы. А наивная, светлая и добрая Анна совершенно ничего не знала об этом грязном фашисте, но сколько бы ужасов он не совершил, всегда прощала и принимала с мягкой улыбкой, которой не удостаивался даже сам Джонс. Немыслимо! Байльшмидт же очень выразительно смотрел на американца и слушал его душевную речь чуть ли не взахлеб, впитывая каждое словечко как губка воду, и получал от этого непреодолимое удовольствие, почти как мазохист. Он с радостью подметил его сравнение со служивой собакой, и тут же на устах его расцвел оскал.  — Да что ты говоришь? — протянул он, прожигая взглядом точку между глаз Америки. Джонс поджал губы, настроенный твёрдо отстаивать свою позицию спасителя, пока Пруссия в глазах окружающих должен был остаться злодеем, моральным уродом, негодяем, каких свет не видывал. И это было бы абсолютно правильно, рационально, логично, справедливо.  — И какую правду ты хочешь от меня услышать?  — Скажи, что ты задумал, и мы оставим тебя в покое. В зависимости от ответа. Англия больше не оставался в стороне, приблизившись вместе с французом к разговаривающим. Из уст британца сочились яд и надменность, он выглядел особенно гордым тем, что его воспитанник сумел заставить этого немца говорить при всех. Француз мялся, взглядом принося извинения за то, что составил компанию всем этим странам в маленькой борьбе за сердце и честь Брагинской. Мнение самой Анны никого из присутствующих кроме неё самой не беспокоило, и вообще, казалось неуместным в данной ситуации, в которой строго судили одного подлеца. Впрочем, она и сама не торопилась вмешиваться. Ей куда интереснее было следить за реакцией мужчин, ловить взгляды, которыми те так и упрашивали девушку оценить их поступки по десятибалльной шкале. Брагинская чувствовала себя королевой, она гордилась этой игрой, победитель которой был заведомо известен лишь ей одной, а все остальные — развлечение для глаз. Хотя сейчас ей очень бы хотелось посидеть в компании своего китайского друга и обсудить с ним самые насущные, но совсем не политические проблемы, вроде погоды за окном или предстоящего празднества Нового года. Атмосфера рядом с Яо всегда была умиротворяющей, как если бы Аня находилась рядом с матерью — такой родной и тёплой. В этот момент она прислушалась к продолжающемуся разговору, который перешел на какой-то новый уровень, а участвующих в нем стало в два или три раза больше. Испания смеялся и пытался успокоить разгневанного англичанина, Франция метался между ним и Америкой, которого за локоть придерживал Романо, хотя во взгляду его было ясно, что Италия просто хочет попасть поскорее домой, где его ждал горячий кофе и свежие ингредиенты для приготовления пиццы. Германия тер переносицу всё это время и находился в глубоком процессе раздумий, а отвлекал его лишь шум голосов в стороне. Вдруг, Америка отшатнулся в сторону, Феличиано что-то прокричал, зажав голову руками, а Артур дернулся по направлению к Гилберту, тыча в его грудь дрожащим пальцем.  — Тогда докажи здесь и сейчас, что ты действительно хочешь быть с ней не в корыстных целях, или я вызову тебя на дуэль!  — Да достал ты меня уже со своими «докажи» и «покажи»! — Пруссия всплеснул руками, глухо прорычал и уставился прямо на Анну. — Хотите доказательств? Получайте! Аня вопросительно похлопала глазами, когда поняла, что спор между странами подошел к концу, и Гилберт задумал нечто импульсивное и эгоистичное — то, что всегда было в его духе. Не отступать, рвать цепи на себе до того момента, пока от них не останется ни кусочка. Россия отставила пустую чашку в сторону и как-то резко вскочила с места, вытянувшись во весь рост, когда Гилберт отвернулся от британца и размашистым шагом приблизился к ней. Между ними оставалось ничтожно мало, и Брагинская в волнении сжала ткань пиджака, не снимая с лица рабочей улыбки. Хотя уголки губ предательски начали подрагивать, когда Гил, не говори ни слова, склонился к лицу русской и опалил дыханием ее порозовевшую то ли от смущения, то ли от тепла щеку. Страны затаили дыхание: Америке было очень сложно сдерживаться, чтобы не помешать задуманному, но глубоко внутри он почти ликовал. Если русская оттолкнет Пруссию, всё будет намного легче, и он сам сможет ухаживать за девушкой в два раза больше и усерднее.  — Ань. — Немец почти физически ощущал, как его тело расчленяют и скрупулезно раскладывают по черным пакетам. А потом загружают в багажник какого-нибудь старенького автомобиля и вывозят в лес, где его уж точно никто искать не будет. Но раз от него потребовали прямых доказательств, ему ничего другого не оставалось.  — Да, Гил? Казалось, между ними двумя возникла совсем тонкая, невидимая нить, через которую они общались неслышимо для других. Пруссия вздохнул, сглотнул и наклонился, чтобы иметь возможность вплотную рассматривать лицо девушки, пока та позволяла это делать. Ему бы впору сейчас провалиться сквозь землю, потому что стыд за одно маленькое желание уже начинал пожирать тело и разум Байльшмидта, но он усердно продолжал бороться, а также оттягивал момент неизбежного действа. И когда его губы — тонкие и бледно-розовые — коснулись пухлых и мягких губ Брагинской, весь его внутренний мир сжался до мизерной черной точки в центре белоснежного полотна. Он зажмурился, сминая уста русской, и готов был поклясться, что в следующий миг та не выдержит и отвесит ему пощечину. Но Брагинская оказалась подозрительно тихой и неподвижной. Через несколько секунд Гилберт понял, что риск того стоил, и нежные ладони русской, оглаживающие сейчас его щеки, нельзя было променять ни на что на свете, ни на какие подарки или услуги. Он потерял достаточно, чтобы сомневаться, не так ли? Губы сами растянулись в довольной улыбке, когда немец громко вдруг рассмеялся и сжал русскую в крепких объятиях, вынуждая её вцепиться в плечи альбиноса своими тонкими пальцами. Он заглянул в её невероятно прекрасные глаза, потом обвёл взглядом страны и не смог удержаться от своей фирменной ухмылки. Все были в шоке.  — Надеюсь, теперь вы будете держать свои хреновы планы при себе? — задал Гилберт вопрос присутствующим. Америка открыл и закрыл рот, затем отвернулся и махнул рукой, прогоняя эту парочку куда подальше, пока не передумал. Артур зло зашипел и попробовал нарваться на драку, но вовремя остановили. Испанец хмыкнул.  — Если дама сделала выбор, мы обязаны ему подчиниться. — Француз улыбнулся неподдельно грустно и сжал на секунду плечо друга. — Позаботься о ней как следует, или я на тебя в суд подам, cher.  — Буду иметь в виду. Уже в самолёте Анна долго расспрашивала Гилберта обо всём, что могла припомнить, а он только смущался и отвечал по мере возможности. Даже если их чувства оказались взаимны, никто не обещал спокойной размеренной жизни и счастливого конца. Потому что любой конец для страны — это её непосредственное исчезновение. А этим двоим еще многое предстояло решить как для себя, так и для окружающих, которых, как выяснило, их отношения волновали чуть ли не больше их самих. Впрочем, мир никогда не стоял на месте, ни секунды. Вот, например, Америку очень заинтересовали романы, хранившиеся на полках в доме Кёркленда, которыми тот с удивительной щедростью поделился с Джонсом. А Германия и вовсе пообещал себе впредь никогда не встревать в споры с братом, которые в любом случае имели один и тот же результат.  — …И я тебя уверяю, что этот демократ ещё высунет свою морду очкастую, и так ясно, — ворчал Гилберт, у которого всё никак не получалось сесть поудобнее. Аня улыбнулась, немного перегнулась через подлокотник и коротко поцеловала немца в губы, на что тот немедленно замолчал. — Пожалуй… Об этом можно и в другой раз поговорить.