Каждому королю нужен свой шут

Баттл кончился чистой победой Гнойного. Но Славе победа была не важна. Было важно лишь то, что он, какой-то там парень из Хабаровска, заставил понервничать самого короля русского рэпа. Заставил его волноваться, испуганно тыкать в оппонента, дабы придать своим словам хоть какую-то мощь. Может, на интервью Слава старательно и делал вид, что не смотрит на будущего противника, но все равно заметил, как нервничает Оксимирон. Ему всегда нравился Окси, пусть он боялся признаться в этом даже самому себе. Нравилась эта способность заводить толпу, нравились его слова, может, иногда нравились даже тексты, нравилась эта Империя. Он изучил его досконально: все его слабости, все его сильные стороны. Изучил, пожалуй, даже лучше, чем себя. Слава всегда хотел быть Славой, а не Оксимироном, Славой, но королем. А двух королей не бывает. И вот теперь власть пошатнулась. Все увидели, что Мирон Янович не совершенен, теперь это увидел сам Слава. КПСС, наконец, вырвался из плотного кольца друзей. Не каждый день ты ждешь целый год, не каждый день ты выкладываешься на все 200. Он вспотел, горло саднило. И все, чего сейчас хотелось — тишины. Ебаной тишины. Все уголки этой площадки Слава давно выучил наизусть. И потому весьма удивился, когда в служебном толчке увидел эту розовую, вполне заебавшую за вечер, рубашку. Мирон стоял спиной и лихорадочно шарил по карманам. И делал это настолько истерично, что становилось страшно. -Ты еще штаны сними и потряси, — хмыкнул КПСС и прошел к умывальнику, оставив Мирона позади. Ответа не последовало. Слава плеснул себе в лицо ледяной воды и повернулся теперь уже к бывшему оппоненту. И черт бы его побрал, если бы кто-то сказал ему, что Это — Оксимирон. Его вид был жалок. Может грандиозный провал, а может напряжение всего вечера дало о себе знать. Хер его знает. Но сейчас Мирон был больше похож на нарколыгу с какой-то помойки. Задранная, смятая, кое-где мокрая, частично расстегнутая рубашка, вывернутые карманы и взгляд…взгляд побитой собаки. — Что-то потерял?.. — боевой пыл КПСС еще не спал до конца, да и не в его привычке жалеть людей. Тишина. Слава дернул головой, подошел ближе, ткнул в плечо: — Оглох чтоль? Мирон взглянул на Карелина и скривился: — Таблетки не найдется? Секундой позже до Славы дойдет, что именно не нравилось ему сегодня в Мироне, что было не так в этих глубоко посаженных глазах, не так во всем этом образе. И вот сейчас перед ним стоит Оксимирон, этот король и любовь всех малолеток, который даже не факт, что сможет доползти до дома. План родился слишком быстро. — Найдется, и, может, даже не одна. Искра интереса мелькнула в глазах Федорова и тут же погасла. — Но за просто так ты мне ее конечно же не дашь? Не так ли? — Конечно нет. Ты мне отсосешь. То, что происходит дальше слишком непредсказуемо. Король, чуть пошатнувшись, сползает вниз, попутно цепляясь за ремень Славы. Просто падает на колени, впечатывая свои слишком светлые джинсы в обшарпанную плитку. КПСС рычит, даже толком не успевая удивиться поступку Федорова, бьет ладонью по чужим рукам и, схватив за рубашку, тащит в ближайшую кабинку. Мирон не сопротивляется, на лице нет ничего, кроме какого-то полубезумного удовольствия. Он снова молча тянется к ремню Гнойного, расстегивает негнущимися пальцами пуговицу, тянет собачку молнии и, наконец, лезет рукой в чужие трусы. То, что у Славы почему-то стоит еще с того самого момента, когда увидел обдолбанного Мирона, можно не упоминать. КПСС вздрагивает, когда холодные пальцы задевают живот и крепко берутся за член. Секунда, и вот уже Оксаночка насаживается ртом, давится и берет еще глубже. Славе становится совершенно похуй, что они два парня, два самых сильнейших мс, похуй, что кто-то может зайти. По кабинке разносится стон, нет, не Славин — Федорова. И это срывает голову Гнойному окончательно. Он кладет руку на затылок Мирона, тянет к себе и толкается в горячий рот. Федоров даже не задыхается, не сопротивляется, глаза затянуты пленкой безумия, и, пожалуй, он кайфует от происходящего больше, чем сам Карелин. Знай КПСС, что через год ему будет отсасывать сам Оксимирон с видом развратной шлюхи, он может и правда написал бы книгу. Черт, так не сосут в первый раз, так не сосут во второй раз, так вообще не сосут. Карелин хватает свободной рукой Оксану за шею, обхватывает широкой ладонью и чувствует, как под пальцами движется его собственный член. Мирон стонет, кладет руку поверх чужой ладони и сжимает. Лицо краснеет, ему явно начинает не хватать воздуха, но он продолжает сосать так, будто от этого зависит его жизнь. КПСС держится до последнего. Черт, да он готов вечно стоять в этом дурацком туалете и смотреть на падшего короля. Федоров берет особенно глубоко, хотя, казалось бы, куда еще глубже, и Соня, впиваясь ногтями в чужое горло, кончает. Мирон даже не пытается отстраниться, напротив, он принимает чужую сперму в себя с какой-то жуткой улыбкой-благодарностью, насколько это возможно с членом во рту. Принимает до последней капли, а отстранившись, облизывается, не отрывая мутного взгляда от лица Славы. — Ну так что? Дашь мне или наебал? В первый момент Слава даже не понимает, о чем речь, он вообще толком еще не понимает, что только что произошло. В голове шумит, а по телу плещется блаженство. Мирон встает напротив, задрав голову вверх, и Соня видит следы от собственных ногтей. — Ну? — У меня их нет, — просто отвечает он. И слышит в ответ безумный смех безумного короля. Мирон дергает край рубашки и весьма шустро для того, кого совсем недавно ломало, выскакивает из кабинки. Слава вылетает следом из туалета, наплевав на всякую там конспирацию и прочая и прочая, на ходу застегивая штаны. У черного выхода он, наконец, ловит Мирона за плечо и сильно впечатывает в стену. Федоров морщит лоб. — И? Я отсосал тебе на баттле, я отсосал тебе в туалете. Что-то еще, мой господин? Корону почистить? — и плюет в пол. КПСС сжимает губы и закатывает глаза: — Будут тебе таблетки. Но ты идешь со мной. И, не дожидаясь ответа, тянет за ворот рубашки за собой на улицу.