Каждому королю нужен свой шут

Чем закончился вечер, Слава на утро уже не вспомнит. Не вспомнит, как притащил довольного, как кот, обожравшийся сметаны, Мирона домой. Не вспомнит, как они молча вливали в себя бутылками бухло, сидя напротив друг друга в маленькой кухоньке, где освещение ничем не лучше, чем в подвале. Не вспомнит даже то, как Оксана залезла к нему на колени, как какая-то влюбленная фанатка, впервые попавшая на концерт. И уж точно не вспомнит, как чисто на автоматизме трахал ее на кухонном столе. Утро встретит Карелина расцарапанной спиной, жутким похмельем и кучей пустой тары на кухне. То, что ему отсасывал сам Оксимирон, покажется просто больной фантазией. Забывать на утро, с кем ты провел ночь, пожалуй, главное хобби Славы. Просыпаться на утро одному — лишь редкое исключение. Целый день он проведет дома, тролля всех и вся в интернете. Раскачавшись к вечеру, со сворой антихайпа припрется в 1703, услышит еще не одно поздравление, успеет изрядно набраться и совершенно случайно столкнется с, невесть откуда взявшимся, Мироном. Все вроде не так уж и плохо, да только на шее он увидит следы от ногтей, которые никто даже не попытался спрятать, полоски, которые еще утром казались бредом. Пока Карелин будет стоять в ступоре, Мирон уже исчезнет в толпе. Остаток ночи Слава проведет в бессмысленных поисках Мирона или хотя бы его номера. Домой он вернется почти трезвый и очень злой. Домой он вернется в гордом ебаном одиночестве. В ближайшие дни из головы Славы не будет выходить эта дурацкая шея, в ближайшие дни из его головы не будет выходить Оксимирон. Он будет все так же бухать, может даже пару раз переспит с какой-нибудь девчонкой. В один заебенно прекрасный день (нет) он, наконец, достучится до Оксимирона в сообщениях в твиттере. На следующий день припрется к нему домой. Мирон встретит в пиздецки идеальной квартире, будучи одетым в замызганную рубашку и не менее замызганные джинсы. На вопрос, что между ними было после баттла, Мирон искренне улыбнется и скажет, что ничего особенного, все из разряда ты напился — я ушел. Если что-то и было, то следов на шее уже не будет. «Ничего особенного» резанет по слуху и Слава, проглотив комок обиды, шементом уйдет из квартиры, громко хлопнув дверью. Ухмылку на лице Оксимирона он уже не увидит. Жизнь Славы продолжит скатываться по наклонной. Ненависть, граничащая с обожанием, которая никому теперь не нужна. Корона, новоявленная империя, с которыми не понятно, что надо делать. И он, человек, который этого хотел и не хочет большего. И совершенно некстати вспомнится цитата из какой-то мелкой книжки: «если ты ничего не желаешь, значит ты уже мертв». Да, он будет по-прежнему тусить с друзьями, будет обычным Гнойным, которого так все любят, писать свои недопесенки, смеяться над шуточками фанатов про любовь к Окси. А последний иногда будет отвечать на подначивания Славы, или может, так будет казаться. И вот, в один момент его заебывает это окончательно. Он приходит на порог к Мирону. Даже толком не понимая, что он тут забыл. Мирон держит почти пустую бутылку от какого-то дорогущего вискаря и дышит ему перегаром в лицо. — Корона тянет на дно? — спрашивает Мирон, ухмыляясь, но пропускает в квартиру. — Смотрите, бедный Славик задыхается от власти. Слава психует и хватает за горло Мирона, которому, надо заметить, совершенно плевать. Он лишь смотрит этим дурацким взглядом сверху вниз, даже несмотря на рост, несмотря на руку, которая прижимает к стене. Мирон закидывает голову вверх, стукнувшись о стену и улыбается. И Слава понимает, слишком ясно понимает, что теперь они оба на дне, только один пал сам, а другого затащили намерено. Что целый год, ему лишь позволяли чувствовать себя хозяином положения. Понимает, что так и остался пешкой. Пешкой в руках сраного Оксимирона. На вопрос «Зачем?» Мирон лишь тихо хрипло смеется, хватает свободную чужую руку, поднимает к своему лицу, перехватывает и тянет длинные тонкие пальцы в рот. Медленно, тягуче медленно облизывая каждый, так и не разорвав зрительного контакта. И Слава бесится от этого еще больше. Он вырывает руку из настойчивого рта, хватает чужую кисть, заламывает за спину. Бутылка падает на пол, чудом не проливая жидкость. КПСС хватает в одну ладонь обе руки и заставляет встать на колени. Мирон послушно встает, даже, блять, сейчас продолжая смотреть в глаза. Второй рукой Слава кое-как расстёгивает джинсы, лезет в трусы и, взяв член в руку, с силой вжимает в себя Мирона. Тот, не издав ни единого звука, послушно начинает сосать. Как и тогда, в ту сраную ночь, он сосет с улыбкой, с блядской улыбкой, будто это вовсе не он стоит на коленях с руками за спиной. В какой-то момент Славе надоедает топтаться в коридоре, он отрывает от себя Мирона и тащит в первую попавшуюся комнату, на этот явно очень дорогой кожаный диван. Толкает на него спиной Мирона, встаёт на колени сам, плюёт на руку, забив на всякие смазки, проводит по своему члену и просто входит в Оксану. На мгновение последний болезненно морщится и закрывает глаза. Ни слез, ни криков, будто Мирон Янович дает по несколько раз на дню. Но внутри пиздекци узко, горячо и так… Необходимо. Для Славы все перестаёт существовать, есть только выжигающая все внутри ненависть и боль. Рука привычно ложится на чужое горло и сжимает. В его собственные руки впиваются чужие ногти. Мирон слишком резко разрывает своим стоном тишину, но Славе как-то плевать, он продолжает вбиваться в чужое тело. Оргазм накатывает неожиданно, прокатившись горячей волной по всему телу. Слава падает на диван, закрывая глаза, но хрипло брошенное «Слав» не дает полностью провалиться в сон. КПСС приходится недовольно глянуть на Мирона, и замереть, смотря как тот, с ногами залезает на диван, ложится против Славы и слишком развратно разведя ноги, смотря в глаза, начинает дрочить, как кончает в руку и как слизывает собственную сперму с ладони. Славу передергивает. — Как же низко ты пал? Нет никакого желания издеваться, остается лишь серое безразличие. — А ты? — смеется в ответ Окисимирон, — Ты слишком давно стал моим шутом, настолько давно, что даже сам об этом забыл. И вот теперь, когда я добровольно короновал тебя, твоим шутом придется стать мне. Он залезает на грудь Славе под презрительный, но все еще тот самый обожающий взгляд, протягивает, хрен знает откуда взявшуюся, бутылку коньяка, кладет голову и слышит в ответ безумный смех… Давным-давно кем-то было решено, что у каждого короля будет свой шут. Символический близнец короля, которому будет позволено больше, чем кому-либо.