Cold Water

Чживон отвёз его в больницу и обратно домой, прождал в коридоре полтора часа, пока Сынри полностью осматривали (на деле, Сынри большую часть времени просто просидел на кушетке, желая позлить этого парня). Потому что, какого хрена, он чуть не сделал прошедшую ночь последней в его жизни. Но незабываемой – точно. Джиён их обратно не дождался, этот факт немного огорчил Сынри, который надеялся застать до его ухода. Но на смену мрачного и озлобленного Чживона приехал просто мрачный и недовольный жизнью и самим существованием Сынри его величество Ку Чжунэ. Серьёзно, то, с каким одолжением всему человечеству он вошёл в двери особняка, это ж просто уму непостижимо, репетировал что ли, засранец. Сынри не хотел так скоро увидеть свою сестру, которая в последнем их разговоре прямо сказала, что верит кому угодно, но только не своему брату. Огонь их споров угас, но всё ещё болезненно тлел и разжигать его снова не было желания совсем. У Черин был довольно упёртый характер, который она унаследовала от их отца и стала применять его против родного брата. Сынри не желал ей зла, он был на её стороне даже в собственных кошмарах, и поверил бы ей на слово скажи она даже, что Сынри всегда был приёмным. И то, что она поверила Дэсону, пусть и своему близкому другу, но не поверила родному брату… - Хватит дуться, - Черин упирается бедром в косяк двери и тяжело вздыхает, аромат её духов разлетается цветочным шлейфом за ней с самой лестницы. – Милый, я люблю тебя, но ты говоришь ерунду. Сынри сам был виноват. Часто, чтобы ей было легче принимать главенство во многих вопросах, Сынри делал вид, что слишком юн и глуп, слишком незрел, чтобы хоть что-то решать, играл роль дурачка, чтобы сестре было проще принимать свою главенствующую роль. И теперь он пожинает свои плоды – он стёр свою личность под труху, в пепел и порошок, так, что сразу и не поверишь, сразу и не догадаешься, особенно она, та, кто видела его только дурачиной, убивающим время на ерунду. Сынри тяжело вздохнул, уставившись взглядом в одну точку. Жёсткий высокий ворот смешного свитера давил на кадык, в нём было жарко и неудобно, но приходилось терпеть, чтобы сестра не увидела отметки чужих пальцев. Говорить было также трудно, но уже гораздо терпимее. - Милый, - Черин подцепила его подбородок пальцами, поглаживая лёгкую щетину подушечками, заглядывая в его глаза с абсолютной теплотой, любовью и желанием разрушить все стены между ними. – Пожалуйста, давай никогда не будем ругаться, это причиняет мне боль. Родной, я так люблю тебя, не отдаляйся от меня. Сынри со вздохом обнял её, притягивая к себе и больше всего на свете желая, чтобы вся та непосильная ноша на ней, волшебным образом перешла к нему. - Всё будет хорошо. - Конечно, милый. Гипс ему снимали дома, Сынри весь исчесался, это было невыносимо и невежливо, он считал секунды до того мгновенья, когда он сможет полноценно расчесать кожу на руке, снять уже эти потемневшие бинты и принять душ нормально, а не так, что совесть уже ныла. Милая медсестричка со смехом отошла, когда Сынри принялся яростно тереть кожу, до покраснения и капелек крови, чуть ли не постанывая от облегчения. - Но руку не напрягать, - прощебетала она, подмигивая. Эти слова вылетели из головы Сынри, не успела она натянуть на себя пальто и выскользнуть из особняка под метущий снег. Дома было откровенно скучно, даже приехавший Джинхван ситуацию не скрашивал (когда он вообще это делал, короткий пиздюк любил долго и много над ним издеваться). Вроде милый с виду, такой из себя одуванчик, Черин души в нём не чаяла, но знала бы она, какими грязными словами любит пробросаться это любимое дитя Бога. Но плюс в его карму, он верил тому, что говорил Сынри. - Дэсон друг вашей семьи и многое знает, - согласно кивает рыжей макушкой этот засранец. – Охрану, прислугу и прочее. Как, кстати, продвигаются дела с этим Министром? Есть шансы его засадить? - Моя нуна ему вставит, век не забудет, - самодовольно говорит Сынри, ухмыляясь. Джинхван усмехается, но привычными словами не поддерживает. - Пошли, сходим, купим те булочки, - Джинни пихнул его голой пяткой в плечо, заливаясь смехом, когда Сынри попытался спрятаться в вороте своего свитера с головой. – Вставай, тебе надо прогуляться. Они как раз вываливались из его комнаты по направлению к лестницам, когда Чжунэ, задремавший после бессонной ночи в его комнате, чуть зашевелился. Он спал на диванчике в холле, закинув ноги на столик, заботливые домработницы накрыли его одеялом, но не стали тревожить его сон. - Возьмёшь с собой своё сопровождение? Короли без охраны не ходят? – Джинни смешливо стрельнул глазами, как будто проверял его реакцию. Сынри на секунду задумался, в его голову пришла мысль – он не должен ходить один, это опасно, плавали-знаем, но то была лишь секунда. А Джинхван уже придумал миллион и одну шутку на тему Сынри, сбежавшего из детского сада. Слушать их все было бы кощунством, к тому же, это была просто прогулка, маленький поход в магазин, если угодно, поэтому он просто качнул головой и прижал палец к губам. Так они и ушли – молча, едва сдерживая смех и натягивая на головы шапки. Сынри был в яркой куртке, настроение было на удивление хорошее, и даже свитер уже бесил не так сильно. Джинхван рядом с ним как внебрачный сын, но уже такой привычный в своей суетливой манере издеваться и шутить. - Кажется, снег снова пойдёт, - Сынри козырьком приложил ладонь ко лбу, вглядываясь в светлое небо. Они с сестрой жили в спокойном районе, хорошо охраняемом и сплошь обвитым камерами и наблюдением. Днём тут всегда было спокойно – многие жители работали на государство и в такое время привыкли быть на рабочем месте. Идти до знаменитой булочной было не далеко, а за кривляньями на камеру и вовсе как одно мгновенье. Сынри слушал приятный голос друга, иногда возвращаясь мыслями к одной важной персоне. Это стало чем-то привычным, уже обыденным, он свыкся часто не к месту вспоминать чужую загадочную улыбку, серьёзный прищур карих глаз, с беспокойством осматривающим его. Он помнит ощущение его ладоней на своём теле, тепло, исходящее от него и эту волну уверенности в каждом мгновенье. Это было чем-то несравнимым, чем-то настолько потрясающим, что даже на утро следующего дня было всё ещё с ним. Сынри уже очень-очень давно не чувствовал себя в такой безопасности, как те часы, проведённые в одной комнате с Джиёном. Он даже не смог уснуть той ночью, просто пялясь в потолок, пока не наступил рассвет. - Заходи, - Джинхван распахнул тяжёлую дверь, из-за которой тут же хлынул приятный запах выпечки, знакомая обстановка чуть развеяла сомнения, Сынри всю дорогу старался не оглядываться и не быть параноиком. – Ты будешь как всегда? Кофе с собой? - Всё-то ты знаешь, - Сынри нервно улыбается, выглядывая место, куда можно было бы упасть. На удивление, заведение было совершенно пустым, из посетителей не было никого. Все столики были свободными, а продавец куда-то тут же скрылся, пригибая голову и исчезая за прилавком. – Джинни? - Странно, - Джинхван так и не стянул перчатку с пальцев, застывая возле стойки обслуживания. Он поозирался по сторонам, натыкаясь на бегающий взгляд Сынри и ободряюще ему улыбаясь. – Если хочешь, мы можем уйти. - Думаю, да, - Сынри сухо сглотнул, хватаясь за телефон в кармане куртки. Он посмотрел в окно, но и на улице никто не проходил, как будто всё внезапно вымерло. – Давай уйдём. - Ты испугался? – хитро растянул губы в улыбке Джинхван. Он смотрел смешливо, чуть прищурив глаза, как будто знал, догадывался, какие ужасные мысли крутятся у него в голове. Было так светло, был день, но страх был тёмным, чернильным, и лучи скрытого за облаками солнца вдруг перестали освещать маленькую булочную. – Скажи честно, ты испугался! - Джинни, давай не сейчас, - Сынри отступил назад, видя в тенях, отбрасываемых мебелью настоящую угрозу, опасность. Шутить и юлить хотелось меньше всего. – Пошли отсюда. Джинхван не сдвинулся с места. Он был всё там же, стоял и улыбался, как будто Сынри тут играет. А потом его друг сказал: - У тебя такой загнанный взгляд. Так бывает только во второсортных фильмах. В жизни друзья так не поступают. Не дружат с тобой годами, чтобы потом в один миг, в одно мгновенье, развеять дружбу по ветру, как будто это ничего не стоило. - Ты привёл меня сюда…- Сынри ещё раз осмотрелся, приоткрыв рот, в неверии глядя на человека перед собой. Это всё могло бы быть шуткой. Игрой, простым безобидным розыгрышем, скажи Джинни сейчас, что просто дурачился. Но он не говорил. – Специально? Взгляд Джинхвана стал острым, он сделал шаг назад, и Сынри не успел даже охнуть, закричать или обернуться, как на его голову любезно натянули мешок, крепко стискивая плечо. Да ладно, с таким опытом как у него, он даже не попытается дёрнуться. Его руки схватили и связали толстыми плетёнными верёвками, на ощупь не очень приятными, которые тут же стали натирать кожу запястий. Он ощутил чужое приближение спереди, и точно знал кто роется в карманах его куртки в поисках спасительного звонка. - Я навсегда запомню твой загнанный взгляд, Сынри-я. Сынри беспомощно зарычал, дёргаясь и лягаясь. Ладно, Сынри лузер. Столько, сколько похищали его, не похищали никого. Столько, сколько он имеет опыта в подобных посиделках (холодный пол, темнота и сырость, стуки капель воды, серьёзно?) не имеет никто и даже положа руку на сердце, можно сказать, что он тот самый человек, имя которого смело можно вносить в Книгу Рекордов Гиннеса. Смешно было пару десятков раз назад. Черин его убьёт. Найдёт и убьёт. Тут актуален вопрос – а так ли сильно он хочет быть спасённым, чтобы потом быть убитым гневом собственной сестры. Одним из минусов в бесконечной череде списка таких вот встреч Сынри бы выделил особый пункт – скука. Серьёзно, слишком скучно, и ничего с этим не поделаешь. Поменять положения нельзя, стул, к которому он был привязан, был бы очень против этого, так что приходилось мириться с одной и той же позой. Спать удавалось урывками, это не поддавалось никаким уговорам, нельзя было сделать абсолютно ничего с тем, что просто даже встать нельзя. Его не кормили, не приносили воду, про него будто совсем забыли, спасибо, что не раздели, не факт что его лёгкие молча бы пропустили подобное упущение. Его психолог заумно сказала бы – ты пытаешься не думать, не размышлять, не анализировать. И это хренова правда. Не каждый день его один-единственный друг (пошёл к чёрту Дэсон, этот тоже на руку не чист) предаёт его хрен пойми зачем, посылая к чёрту их дружбу, их общие моменты, темы, разговоры по душам и всю ту фигню, что люди обозначают как близость и привязанность. Ах да, он всё ещё в мешке, который, слава богу, ничем не пахнет. И с темнотой, которая буквально в каждом его вдохе-выдохе, тоже ничего не сделаешь. Стало слишком много всего, что нельзя исправить и подкорректировать. В такие моменты невозможно измерить время. Оно просто течёт и нереально понять, прошёл всего день или ты уже неделю тут разлагаешься. Но мнимое ощущение, что чем больше пройдёт времени, тем быстрее ты помрёшь, моментами пугает. Он спит, откинув голову назад, и дважды чуть не сваливается со стула, к спинке которого его привязали, так себе ощущения, кстати. Пожалуй, оно попадет прямиком на четвёртое место после голода, затекающих конечностей и желания поссать (его отвели в туалет лишь однажды). Каждый чёртов раз он думает, что этот был последним, но каждый раз прогадывает, каждый раз мимо. Где-то между сном и реальностью, находясь в отчаянии, он почти расклеивается, устав вздрагивать от звуков, доносящихся за дверью. Он думает – сейчас придут и убьют. Точно убьют. Ему не могло всегда так везти, что он выбирался из очередной передряги живым и почти невредимым. Неизвестность пугала, угнетала, порой он думал – лучше бы убили, лучше бы уже закончили всё это. И в такие моменты он пытался воссоздать образ Джиёна, ощущение его присутствия. Словно он тут, стоит в четырёх шагах от него, а значит, всё будет хорошо. Хотелось вновь почувствовать его прикосновения – как он делал это, просто касаясь его лба, убирая липнувшую чёлку, или как он поддерживал его, помогая встать, как внимательно и настороженно осматривал, ища ранения. Хотелось, чтобы он был тут, чтобы вновь спас, чтобы вытащил отсюда. Это почти удавалось, и мнимое спокойствие приходило к нему, окутывая тишиной и привычной темнотой. Он шептал в бреду: - Помоги мне, - пересохшими губами, не слыша собственного голоса, не веря в чудо и лишь проваливаясь в сон-фантазию, в котором за ним приходят. – Спаси меня. Он звал его часами напролёт, тихо-тихо, как молитву, как мантру, как заклинание произносил его имя в темноте, вдыхаемой им: - Джиён… Почти теряя сознание от слабости, от голода и усталости, он до последнего просил прощения у сестры за собственную глупость. Он думал – не надо было вестись на глупые подначки, не надо было быть таким безответственным, кажется, это последний раз, когда его похищают, кажется, он так и умрёт, запертый, дышащий спёртым воздухом, не увидевший больше света. Даже теряя нить между реальностью и бредом, он чётко понимает, что сейчас он не спит. Дверь резко выбивают, с шумом и лязгом отодвигая её в сторону и впуская холодный воздух внутрь, пробежавший по телу дрожью. Он вскрикивает и на стуле отъезжает назад, отворачивая голову и инстинктивно пытаясь спрятаться. Мешок с его головы сдёргивают, и он вдыхает, промаргиваясь. После долгих морганий и прищуриваний, он сумел разглядеть человека перед собой, душа надежду, что он знает спасителя за маской. - Меня зовут Мино, я один из людей Джиёна, - быстро проговаривает человек в маске, приподнимая ткань над губами. Сынри запинается взглядом за полоску смуглой кожи, всё ещё держа руками чужие ладони, не давая к себе прикоснуться. – Соображать надо быстро, так что давай-ка ты хотя бы встанешь для начала. Сынри держится за крепкие плечи, ощущая слабость в собственных мышцах, как будто он долго и с успехом выворачивал наизнанку свой желудок. К чёрту руки, но ноги – да, их можно просто ампутировать, настолько те не его. Помещение всё ещё тёмное, сырое, (никакой фантазии) пахнет одуряюще плохо и желудок вновь начинает бунтовать. -Я их задержу, - говорит Мино, разминая пальцы в перчатках. На его поясе болтается оружие, на вид, точно что-то замудрёное, не просто пистолет. – Ты должен бежать, не останавливайся, не оборачивайся, не пытайся кричать, только продолжай бежать. Джиён тебя проинструктирует. - Подожди, давай со мной, - Сынри цепляется за его руку, из последних сил пытаясь потянуть его за собой. Какое ещё задержу, что за попытки умереть геройской смертью, не надо так, такое совесть Сынри точно не переживёт. Этот парень, он выглядит совсем юным, наверняка, у него есть родители, которые ждут его, любят, и надеяться на него, одно дело спасать целую нацию и другое – его. - Нет, ты должен бежать один, - Мино подмигивает ему и в этот момент он так сильно кажется похожим на Джиёна, вырезом глаз, взглядом, лукавым прищуром, что ещё чуть-чуть и Сынри умер бы тут же. – Вперёд, парень, тебя ждут. И Мино выталкивает его на улицу, на свет, его, кто не видел солнечные лучи хренову тучу времени и Сынри почти выворачивает от резких звуков и яркого дневного света. Камни тут что надо, огромные булыжники, валяющиеся под ногами и спешащие уронить Сынри. Его преданные найки всё ещё на нём, спасибо, что не босиком он собирается восполнить все те километры забегов, которые он упустил. Сынри начинает задыхаться от долгой беготни ещё у дворика дома, он нафиг совсем не спортсмен, долгие олимпийские забеги не для него. Утренняя зарядка, прохладный душ и стакан воды перед едой – всё всегда было мимо него. Выжатое от усталости заточений тело валится вперёд, заваливается назад и вбок, ноги как будто принадлежат вовсе не ему, дрожат предательски и пот катится по горячей коже, исходившей нагретыми парами от внутреннего жара. Сынри продолжает делать шаги, которые с натяжкой можно назвать бегом, вытирает рукавом яркой, но испачканной куртки потный лоб, и старается выровнять дыхание. Холодно, воздух вырывается клубами пара. Холодно, но жарко. Надоедливый Джиён, кажется, сидит где-то и жуёт поп-корн, а не пытается его спасти. За что Сынри просто ненавидит его! - Ты на верном пути, продолжай бежать. - Откуда ты знаешь, сволочь, - стонет он, едва не пропахивая носом небольшое углубление вниз. - Я гуглил. - Где ты, чёрт возьми, - Сынри держит телефон у уха, боится его уронить и разбить, потерять в погоне, боится остаться со своим страхом один на один. Сумерки вокруг сгущаются, топя лес в тенях. – Ладно, неважно где, важно, когда ты будешь тут. - Очень скоро, - Джиён говорит спокойно, не пытается внушить Сынри ложную надежду, но, тем не менее, делает это. - Пожалуйста, поскорее! Никогда не жаждал видеть твою физиономию так сильно, как сейчас. – Сказал бы раньше, что соскучился. Не остаётся ровным счётом ничего, кроме как поддаться этой блёклой надежде, призрачным шансам, невероятным непостижимым возможностям, которыми зазывает его человек на другой линии. Шутки в сторону – он правда хочет его увидеть, он, мать его, соскучился, и вся та брехня, но ещё чуть больше он хочет просто выжить прямо сейчас. В итоге, где он оказывается, в какой жопе, это же словами не описать. Сынри оборачивается назад (прости, Мино), видя, что дом, в котором его держали, остался позади, скрытый за редкими деревьями и огромными камнями, он бежал немного в гору и пусть это так себе оправдание его отдышке, но то где он оказался, не то, на что он рассчитывал с самого начала. Типа, ему обещали спасение, сказали, что его ждут, внушили ложную надежду, обманули. Но вместо выхода ему всучили абсолютную ложь. Это обрыв. - Это обрыв! – кричит он в трубку, всеми интонациями, доступными человеку просит его разубедить, потом что какого хрена, мы так не договаривались! - Прыгай, - спокойно говорит голос Джиёна, а потом он насмешливо добавляет: – Я тебя поймаю. - Ты сдурел?! Тут метров двадцать! - Двадцать пять. Прыгай. Ему легко говорить, он где-то не тут, не там где Сынри вот-вот умрёт либо от пуль, либо разбившись о подводные камни, либо от страха. Кто вообще позволил ему стать кем-то, кто должен спасать чужие жизни, где этот умник, Сынри есть, что ему сказать. Сынри оглядывается, держа телефон у уха, стоя немного дальше от обрыва, он до последнего надеялся, что возможно, его спаситель шутит (где шутки и где хренов Джи) и внизу его ждёт чудо (спасительный батут, сам Джиён с парашютом, вертолёт или Бэтмен, сойдёт даже морская пена, которая не даст ему умереть). Но вокруг завывал ветер, ероша тёмные волосы и чёлку, бросающуюся в глаза. Сынри в отчаянии кусал губы, адреналин хлестал через все края, глаза от ветра слезились. Он был на хреновом склоне, на хреновом обрыве, он слышал приближающиеся голоса людей, которые бежали к нему не с намерениями закутать в одеяло и отогреть озябшие руки. Они хотели его убить. Мино задержал их на сколько смог, остаётся надеяться, что парень хотя бы жив. - Я не умею плавать! – обвинительно тычет ему Сынри, размахивая руками. Со стороны вполне себе деловая беседа между недовольными бизнес-партнёрами. Ещё бы не надо было бы никуда прыгать. - А уворачиваться от пуль? – в голосе этого засранца слышатся игривые нотки. - Я, по-твоему, Нео?! - Тогда прыгай. - Да пошёл ты! Это самоубийство! Я не умею плавать и скорее всего, умру до того, как коснусь воды! - От чего? - От сердечного приступа! - Послушай, - в голосе этого придурка, который с чего-то решил, что спасает Супермена, проскальзывают нотки тепла, уговоров, как будто он пытается погладить по голове его на расстоянии. И Сынри прислушивается. У него не выбора. – Я пришёл за тобой, а это значит, ты будешь в порядке. Доверься мне и прыгай. Сынри стоит у обрыва, его кошмар, его ночной ужас, он боится высоты и блять, даже не плавает, не может удержаться на плаву даже сраные три секунды, а сразу ко дну, как камень, как булыжник. И если этот придурок решит пошутить про дерьмо, которое не тонет, то это будет последней шуткой в его жизни. - Давай же, детка! – Сынри вздрагивает, держа дрожащими пальцами телефон у уха. Холод пробирается прямо в сердце, он чувствует это, как страх, как едва ощутимый ужас словно дуновением ветра проходится по коже. – Я клянусь тебе. Сынри прислушивается к его голосу, пытается впитать в себя чужую уверенность, смотрит вперёд и не верит, что правда сделает это. Он, блять, правда должен будет это сделать. Нет никакого другого выхода, он что, блин, спит и ему это снится?! - Клянусь тебе, ты не пострадаешь. Сынри прикрывает глаза, пытается хотя бы на секунду, на долю мгновенья оказаться там, где нет всего этого кошмара (вышел прогуляться, блять), хватается за грудь, прикладывая ладонь к бешено стучащему сердцу и слушает ровное дыхание того единственного человека, который сейчас пусть так, пусть на расстоянии, но с ним. Разделяет возможно его последние минуты жизни (плюс минус минута-две на барахтанье внизу). Он открывает глаза, облизывая сухие и искусанные губы, вглядывается в серое небо над головой, часто-часто моргая. Как девчонка, чёрт возьми, но просто… - Обещаешь? Обещаешь вытащить меня? Сынри сейчас не нужны утешительные шутки, не нужна ложь во благо, он собирается прыгнуть буквально не имея никаких шансов, так что ему нужна правда, которая ему понравится. И Джиён неожиданно смертельно серьёзен, когда говорит: - Я здесь только ради этого. Сынри кивает, потому что не знает, что надо говорить, сглатывает и пытается быть смелым. Он отбрасывает телефон, холодный, раздирающий в клочья ветер забирается под куртку, которую приходится снять, также как и обувь, его верные изорванные найки, и в этот момент он очень близко слышит звуки криков и выстрелов. Босые ноги ступают по каменистой дорожке, два шага до обрыва, он скулит то ли от холода, то ли от чувства безмерной высоты и теперь это вовсе не двадцать пять метров, это пропасть, бездна, в которую он самолично прыгнет. И тот момент, когда он сделал последний шаг – последний, разделяющий его от конца, обрыва, он видел перед глазами вовсе не распростёртую водную гладь, беспокойную и сильную, высокими волнами поднимающуюся вверх. Он видел вовсе не серые облака, не каменистые склоны или людей, пытающихся его убить, и даже вся его короткая жизнь не пробежала перед глазами. Он прыгал и видел только карие глаза, смеющиеся над ним в его гостиной, хранящие огромный сундук с тайнами, лукаво наблюдающие за ним из-под ресниц. Он представлял лишь его образ. И прыгать было отчего-то легче.