Бобровьи страданья

Мысли о смерти с самого раннего детства всегда пугали меня. Впервые сознательно столкнувшись с ней в возрасте семи лет, я долго не могла понять, почему бабушка уснула и больше не проснется, но вид ее безжизненного лица у меня тогда вызвал истерику: я громко плакала над ее телом, размазывая слезы по щекам и отказываясь отходить от нее. Многим позже, я стала задумываться «А что чувствует человек, когда умирает?», «Что будет после смерти?» (и эти два вопроса лишь одни из множества). Ответы никто мне дать, конечно же, не мог: наука занималась более глобальными вещами, как поиски новых препаратов против постоянно мутирующих вирусов или же постройкой супер-телескопов, чтобы заглянуть в самые дальние уголки нашей вселенной, а церковные постулаты вызывали лишь отторжение — я росла в семье атеистов. Так что же чувствует человек находясь на грани смерти? Из своего опыта скажу, что самое страшное и тяжелое в смерти, это ее ожидание. Когда ты лежишь в ванне и наблюдаешь за тем, как вода медленно окрашивается в красный цвет, как неприятно по началу болят порезы на запястьях, как сознание медленно начинает ускользать и, в самые последний момент у тебя в голове пролетает шальная мысль о том, что возможно суицид не выход, и есть другой способ решить свою проблему, но уже слишком поздно: глаза закрываются против воли, а тело стало словно свинцовым, не поднять руки. И вода. Везде вода. Вода, вода, вода, вода… Не было никакого голоса свыше и света в конце тоннеля тоже не было. Была только темнота. И умиротворяющая тишина, которая проникала в самую глубину моей души, принося покой и легкость. Я никогда не подозревала о том, что мое тело настолько тяжелое и что, едва стоило мне его покинуть, как я могла бы взлететь. Я парила в темном пространстве бесконечное множество лет, наслаждаясь чувством невесомости и, убаюканная темнотой, пребывала в состоянии, близкому к дреме. Что нас ждет после смерти? А после смерти, нас ждет… жизнь. Все началось с вибрации: моя уютная тьма гудела так, словно вся вселенская пульсация сконцентрировалась в одной точке, где-то совсем рядом со мной. В начале это был еле заметный на грани сознания гул, который постепенно становился все громче и громче, пока полностью не заполнил собой все пространство. Это пугало, но единственное, что я могла сделать, это безвольно наблюдать за тем, как мой маленький мирок готовится разваливаться по швам. Конечно многим позже, я поняла, что являюсь всего лишь маленьким эмбрионом и что главный источник вибрации — это сердце моей матери, и успокоилась, но по началу мне казалось, что близится конец света. На фоне паники от всего происходящего, вибрацию, которую издавало мое неистово колотящееся сердечко, я просто не замечала. Из курса гистологии тема эмбриогенеза была одной из тех, которую я ненавидела всей своей душой: за короткое время клетка проходит через такое количество изменений, превращаясь из одной в целый организм, и все эти стадии нужно было зазубрить и отличать между собой. Но читать это на бумаге и переживать на собственном опыте совершенно другое. Я росла, с каждым днем я становилась все более и более сложным организмом, восхищаясь и наслаждаясь всем происходящим с моим телом. Через несколько недель я наконец-то смогла различать вкусы. Первым делом, после того, как я вдоволь наглоталась воды с мясным привкусом, мне захотелось сладкого. Похоже, желание пузожителя (меня) дошло до моей матери, так что несколькими часами позже я с удовольствием ела сладенькую водичку. А позже началась рубрика «Эксперименты». Салаты, фрукты, всевозможные блюда — я развлекала себя тем, что каждый день пыталась вспомнить блюда народов мира из прошлой жизни и заказывая их маме, попутно узнавая о том, какие из них существуют, какие нет. Самым большим разочарованием для меня стало отсутствие борща и жаренной картошечки с грибочками, я несколько дней терроризировала ими маму, и она лихорадочно ела все подряд, пытаясь найти то самое сочетание вкусов. Мама, прости меня за напавший на тебя жор и лишние несколько килограмм веса! Следующим важным событием в моем развитии, стало появление звуков. Вся пульсация, окружающая меня вдруг чудесным образом обрела свое звучание: гулкие удары сердца, шум крови, бегущей по венам и артериям, вдохи и выдохи, работа кишечника — все это соединялось в симфонию звуков. А после, я услышала её. Мягкий и приятный голос моей матери, он словно проникал через остальные внутренние органы и звучал где-то прямо надо мной, слабо приглушенный жидкостью. Она смеялась, кому-то что-то говорила, пела, и, хоть голос и звучал искаженно, я уже любила его, всякий раз с упоением вслушиваясь в него в моменты своего бодрствования. Вообще большую часть своего времени я только и делала, что спала, восстанавливая свои силы. Неожиданно, все обыденные действия требовали колоссальных усилий и отнимали кучу энергии: я пила воду, двигала своими руками и ногами, в безрезультатный попытках достучаться и дать маме знать о себе, но уставала быстрее, чем добивалась результатов, вновь проваливаясь в сладкую полудрему. Я злилась, я бесилась, я уставала, но с упертостью барана продолжала свои попытки и, судя по мерному дыханию мамы, в одну из ночей, когда мне в очередной раз не спалось, все же смогла добиться своего и наконец-то душевно пнуть пяткой эластичную стенку. Реакция на удар последовала незамедлительно — она вздрогнула, резко выныривая из сна, замирая и прислушиваясь к своим ощущениям. Довольная произведенным фурором, я еще пару раз подрыгала ногами. Встречай меня, маманя! А после началась какофония звуков: ее сердце забилось в два раза быстрее, чем обычно и она, громко дыша, что-то возбужденно заговорила мягкому баритону, который предположительно принадлежал моему отцу. Сколько бы я не старалась, я никак не могла понять и слова, хотя голос моей мамы всегда звучал четче других, и мне оставалось только различать интонации, пытаясь понять, что она говорит. На следующий день мой пинок стал достоянием общественности, иначе я это никак не назову. Со мной, точнее с животом, где я сидела, постоянно кто-то говорил, не давая мне отоспаться после ночного бодрствования. Кажется, мама была в восторге от моей выходки — ее голос звучал звонко и счастливо, приобретая заботливые нотки, когда она, как я думаю, обращалась ко мне. Следующий сеанс пинания состоялся через несколько дней, после того как первые эмоции домашних улеглись, и я смогла нормально проспаться. Это событие тут же собрало вокруг себя народ (судя по количеству голосов там было человек 5, не меньше) и я с упоением пиналась в чью-то теплую ладонь, которую приложили по другую сторону. Контакт налажен. Здесь, в животе, течение времени совершенно не заметно. Вот я вроде бы только начала распознавать вибрацию, а вот я уже начинаю различать оттенки, а пространство вокруг становится меньше (а точнее сказать, это просто я становилась больше). Чаще всего я пребывала в темноте, которая лишь иногда становилась мягковато-коричневатой, когда мама выбиралась из дома на прогулки, где она постоянно читала вслух детские книжки и мягко поглаживала ладошкой живот. Слушая ее спокойный и ласковый голос, я развлекала себя тем, что пыталась пяткой метко попасть по ее руке, потому что совершенно не могла разобрать слов. Меня терзают смутные сомнения, что мои родители живут явно не в России. Дай бог я вообще нахожусь в нашей галактике на планете Земля, а не где-нибудь в Альфа Центавре. Было странно осознавать себя эмбрионом и помнить свою прошлую жизнь. Мне всегда казалось, что после своей смерти человек, его разум и душа, если и не исчезают где-то в просторах космического пространства, то забывают свою прошлую жизнь и отправляются на перерождение без сожалений. Получается, мы всегда помним свою прошлую жизнь? Где та грань, после пересечения которой я забуду себя и свою жизнь? Когда я покину лоно своей матери и сделаю свой первый вздох? Или это произойдет постепенно? Я не хочу ее забывать, какой бы она не была! Стоп. А какой она была? Я помнила свою семью, друзей, школьные знания и часть университетского курса и многое другое, но они не вызывали никаких эмоций: ни грусти, ни радости. Н и ч е г о. Это был просто набор информации, словно я посмотрела фильм средней паршивости и почему-то запомнила его сюжет. Тогда, может быть, забыть все будет не так уж и плохо? Чем ближе был срок родов, тем теснее мне становилось и тем страшнее мне было. Пугало все: от сужающегося вокруг меня пространства, до осознания того, что день Х становился все ближе и ближе. Еще из прошлой жизни я помнила: роды всегда являлись стрессом как для матери, так и для ребенка, и я боялась, что все испорчу своим вмешательством. В какой-то момент я, ведомая инстинктами, перевернулась на 180 градусов и осталась так лежать вплоть до родов. С движениями пришлось тоже быть осторожнее — последний мой пинок пришелся аккурат в солнечное сплетение, и слыша, как задыхается моя мать и не может сделать и вдоха, я испытала какой-то иррациональный страх. Мне казалось, что своим существованием я медленно, но верно убиваю ее, и последнее время я старалась и вовсе не шевелиться, боясь сделать ей больно. После того, как я поняла, как пинаться, я постоянно была в движении, делая перерывы на сон, и моя игра в статую, кажется, напугала не только мою мать, но и все семейство. Нас никогда оставляли одних, рядом постоянно раздавались обеспокоенные голоса, а из-за своей связи через пуповину, страх мамы я ощущала, как свой собственный: она боялась, что со мной что-то произошло. На третий день моего манекен-челленджа нас отвели к доктору, где меня просканировали странным зеленым холодным лазером, ощутив прикосновение которого я рефлекторно попыталась отодвинуться подальше. Ощущение были такие, словно меня обтирают ледяным полотенцем, при этом направив в мою сторону вентилятор и все это происходит зимой, когда тебя в домашнем выволоки на улицу в -15. Мои движения были встречены радостно-облегченным вздохом и легким поглаживанием живота. Да жива я, жива, никуда ты от меня не денешься. Еще пару раз легонько пнув ее, для профилактики, я вновь затихла. День Х настал внезапно. Нет, не так. Он настал ПИЗДЕЦ как внезапно. Лежу я значит, сплю, а потом меня сжимают так, словно я чертова зубная паста, которую хотят выдавить из тюбика. Я отчетливо услышала, как полилась вода, а дальше все смешалось в разноцветном хороводе звуков и эмоций, и, по ощущениям, это длилось ничуть не меньше, чем вечность. — ВЫ ЧТО, ОХРЕНЕЛИ?! — это было первое, что проверещала я в своей жизни, после того, как меня наконец-то вытащили и душевно ударили по заднице. Мои крики возмущения быстро заткнули, сунув что-то в рот. Как выяснилось чуть позже, этим что-то оказалась грудь моей матери, к которой я присосалась не хуже клеща. Попытки разглядеть хоть что-то не принесли никакого результата — весь мир был похож на калейдоскоп, на котором совершенно не возможно было сконцентрироваться. К полугоду фокусировка наконец-то наладилась, и я смогла рассмотреть лица своей родни, а то наблюдать за нечеткими цветными пятнами было не очень интересно. Моими родителями оказалась молодая пара, лет двадцати трех, оба светлокожие и светловолосые, что в сочетании с типичными азиатскими чертами лица давали очень интересное сочетание. Мама так была вообще красоткой: светлые серебристые волосы, маленькое лицо, миндалевидные стальные глаза и тонкий чуть вздернутый нос — отец просто терялся на ее фоне, хотя сам тоже был ничего так. Особенно мне нравились его бирюзовые глаза, которые ярким пятном выделялись на лице и сразу цепляли взгляд. Еще одной новостью было то, что у моей мамы оказывается есть сестра — близнец. Похожие как две капли воды, отличить их можно было разве что по цвету домашних платьев, своим кроем больше напоминающие китайские платья ханьфу, чуть традиционную японскую юкату (а то, что я находилась в где-то в Японии я не сомневалась, японский я ни с каким не спутаю). Где-то еще на задворках мелькала бабушка, но она практически не подходила к моей колыбельке, лишь иногда читая мне что-то по вечерам. Но самым главным открытием для меня стало наличие еще одной личинки ребенка, который, на проверку, оказался моим кузеном и отзывался на имя Хикару. Первая наша осознанная встреча (каюсь, до этого я принимала его за кота, хотя и чувствовала, что где-то был подвох) состоялась на ковре, куда меня отпустили поиграть с игрушками. — Ну привет, брательник, — проагукала я, когда доползла до башни из кубиков, которую он до этого строил, и села рядом, внимательно смотря ему в глаза. — Саю! — в отличии от меня, он уже мог говорить, чему я несказанно завидовала, — На! — проговорил он и заделился оставшимися кубиками. Кажется, мы найдем с ним общий язык. Присутствие Хикару было отличным стимулом: глядя на него, я с мыслями из серии: «А чем я хуже? Раз он смог, то и я смогу!» пыталась встать на ноги, стала пытаться произносить слова, отнимала ложку у мамы из рук и пыталась сама есть противное пюре из броколли, измазавшись при этом не хуже поросенка. Было дико весело вновь проходить через все это — первые шаги, падения, слезы, первые произнесенные слова. — Блатан, — это было первое связное слово, которое я наконец-то смогла из себя выдавить на глазах у всей семьи во время очередных бабских посиделок (мой отец по всей видимости пропадал где-то на работе, а где был отец Хикару я была без понятия — его я еще ни разу не видела) обращаясь естественно к своему старшему брату, который до этого нагло увел у меня из-под носа плюшевого медведя, вокруг которого я строила форт из кубиков. Выходило паршиво, мелкая моторика еще была слабо развита, но все это было делом времени. — Блатан! Все, конечно, сразу дико обрадовались тому, что я заговорила (а вот это они зря, еще устанут), но никто так и не понял, что за слово я пытаюсь произнести. И приз за соображалку уходит к отцу, который вечером, став свидетелем моего очередного «блатан», предположил, что это я так пытаюсь выговорить слово «братик». Не, мужик, «братан» я пытаюсь выговорить. Братан он мне, а не братик. Ближе к моему первому дню рождения (да, я таки дожила до этой знаменательной даты и не самоубилась, упав со своей колыбели) в наш большой дом стал стягиваться народ. Первым новым лицом оказался улыбчивый смуглый мужчина с золотистыми глазами и, как и у всей моей семьи, серебристыми волосами, подозрительно похожий на Хикару, тот разве что глаза серебристые унаследовал, а так практически одно лицо. То, что именно он и есть его блудный отец подтвердила тетя Кагами, когда радостно бросилась ему на шею, а потом и повторно познакомила с ним Хикару, который уже успел его забыть. Я наблюдала за счастливым воссоединением семейства с высоты своего детского стульчика, где моя бабуля собиралась скормить мне уже вторую порцию молочной каши. — Как поживает наша Саюри-химе? — весело проговорил он, наклоняясь ближе к моему лицу и внимательно всматриваясь в него. Растрепанные серебристые волосы, каша, стекающая по подбородку — я была эталоном красоты и изящества в этот самый момент, — Ваа, какая красотка, — он серьезно? — я уже вижу, как она разбивает сердца. — Еще бы она не была красавицей, — недовольно пробурчала бабушка вытирая мне подбородок, смирившись с тем, что больше каши в меня не влезет, — Чтобы ребенок был красив, нужно, чтобы на протяжении всей беременности мать окружали красивые вещи и люди. Угадай, почему именно тебя отправили решить ту проблему с шахтами, принадлежащими нашей семье? — Ах, Кото-сан, вы раните меня в самое сердце. — Он драматично приложил руку к груди, — Я наивно думал, это потому, что я невероятно обаятелен — наигранно-обиженно отвернулся в сторону, а затем разразился громким смехом, который подхватили все остальные. Я не сдержалась и тоже засмеялась, хлопая в ладошки. Он мне уже нравиться. — Эй, Ичиро, смотри, я понравился твоей дочери! — Это все потому что ты клоун, — беззлобно бросил отец, внимательно вчитываясь в какие-то бумаги, которые вчера приволок с работы. В день моего рождения наш дом стал больше похож на проходной двор. Серьезно, я даже не подозревала о том, что это событие соберет столько народу. Приготовления начались еще за сутки до самого праздника — сгрузив меня и Хикару на руки моей матери, все остальные были заняты подготовкой, носясь по дому, словно к нам на праздник придет сам дайме, не меньше. В утро праздника прибыла целая делегация гостей с кучей подарков, которую мой отец провел в зал, где в окружении нарядных родственников с не менее нарядной мной на руках на татами сидела моя мама. Я ненавидела этот день — меня подняли раньше обычного, тщательно вымыли и нарядили в неудобное платье, толком не накормили, так что новоприбывших я встречала с гримасой вселенского недовольства. День был бесконечно долгим и нудным: меня официально представили старшей сестре моей мамы, по совместительству главе клана, к которой относилась наша семья, и древней бабушке, глаза которой были не видны из-под нависающих на них век. Пошамкав беззубым ртом, она внезапно посмотрела на меня невероятно ясными и живыми голубыми глазами, которые так не вязались с образом древней старухи, из которой чуть ли не песок сыплется и замерла на несколько секунд, не сводя с меня взгляда и даже не моргая. Затем сделав несколько пасов руками, прокусила себе палец и приложила его к полу, вызвав небольшой хлопок и столп дыма, и, наблюдая за тем, как из серого облака, недовольно ворча выходит едва ли не древнее самой бабки сова-сипуха, я поняла, в какой же ЖОПЕ я умудрилась переродиться. Ну твою же мать…. Поднявшись на услужливо подставленную морщинистую руку, сову подняли на уровень моих глаз, где сипуха зависла точно также, как и призвавшая ее старуха несколькими минутами ранее, а затем заговорила скрипучим противным голосом: — Да, этот ребенок действительно относиться к главной семье и я, как главный Архивариус и Хранитель генеалогического древа клана Хагоромо, признаю эту девочку и нарекаю ее наследницей. — я явственно ощутила, как позади меня облегченно выдохнула вся моя родня, но мне категорически не нравилось, что здесь твориться. Нет, возможно быть просто Химе классно, но быть Химе в явно боевом клане в мире Наруто мне совершенно не хотелось. — Присутствующие, поприветствуйте Саюри-химе. И все присутствующие, даже моя семья, за исключением Хикару, который, как и я, мало одуплял что здесь твориться, поклонились в мою сторону. Приплыли. Я наивно думала, что на этом все действо кончится. Ха, наивная. Все только начиналось. Когда взрослые между собой наговорились, начался следующий акт действа, под названием «Мой день рождения». Меня наконец-то опустили на пол, в центр импровизированного круга из вещей, на которые я мало обращала внимание, ибо первым, что попалось мне на глаза, была пиала с рисом. Ммм, еда. Я явственно услышала, как парочка ладоней стукнулись со лбом, когда я прямо руками стала есть рис, только потом понимая, ЧТО за действо сейчас происходит. Чаучоу — ритуал определения жизненного пути, во время которого ребенок должен самостоятельно выбрать один предмет, который что-либо обозначает. Как пример: меч — ребенок будет воином; деньги — безбедная жизнь и прочее. Я осмотрела предметы, которые были раскиданы вокруг — кунай, свиток, украшения, игрушки, пиала с рисом (уже наполовину пустая), деньги, ложка. Да, точно он. Уууу, чтож вы ироды ребенка голодным держите в такой важный день, я же растущий организм! — Ну… — задумчиво раздалось из толпы, — по крайне мере, она будет получать удовольствие от жизни! — оптимистично отозвался дядя Фудо, наблюдая за тем, как я пытаюсь заесть свое горе. Мама смекнув, что я близка к тому, чтобы разреветься и подавиться рисом (обидно, твою мать!), быстро подняла меня на руки и под предлогом того, что для маленького ребенка слишком много впечатлений за день, унесла меня в детскую где наконец-то сняла чудовищно неудобный костюм и уложила в кроватку, где я моментально отрубилась. А поздним вечером я стала свидетелем одного очень интересного разговора. Началось все банально — мне захотелось по малой нужде, и я уже хотела устроить поход к моему детскому горшку (на радость мамы я, глядя на Хикару, сразу же села на него, едва только научилась сносно ходить на ногах), но ощущая мягкое поглаживание по голове замерла, пытаясь понять, что происходит. В комнате собралось все женское население дома: мама со своими сестрами, бабушка и та древняя старуха, чье имя я так и не узнала. Судя по всему, они гоняли чаи, устроившись за столиком у стены, а тетя Асэми сидела рядом с моей кроваткой. Речь в основном шла о совершенно обыденных вещах — обсуждали то, как устроилась наша семья в деревне (уж ли не в одной ли из Великих деревень мы живем?), обсудили ситуацию с шахтами и ювелирным магазином, принадлежащим нашей семье. И я почти потеряла интерес к беседе, как речь внезапно зашла обо мне. — У тебя такая спокойная дочь, — раздался грустный голос тети Асэми, и она заправила непослушные пряди моей челки. Стараясь не выходить из образа сладко спящего ребенка, я даже пустила слюну, готовясь греть уши. — Я так тебе завидую, Гин. Тебе и Кагами. На несколько секунд в комнате повисла мягкая тишина, прерываемая лишь стуком содзу* и журчанием ручья из сада за стенками моего сёдзё. Я бы даже вновь задремала, если бы так не хотела в туалет. — Она стала спасением вашей семьи, — раздался старческий голос, принадлежащей той древней старухе, — Каэдэ-сан всерьез поднимала вопрос о том, чтобы назначить наследницей свою внучку и старейшины были близки к тому, чтобы дать свое согласие. Если бы не новость о том, что вторая дочь сейчас носит ребенка, она добилась бы своего, и правление перешло бы к ней в руки. Я смогла отсрочить принятие решения вплоть до родов, но если бы у тебя родился сын, ваша семья потеряла бы свое положение. Эвоно как тут все сложно. Не, в прошлой жизни я была той еще любительницей китайских исторических сериалов про будни становления Императрицей, где прекрасно были показаны взаимоотношения в закрытом бабском серпентарии, где одна змея ядовитее другой. Но есть большая разница, между тем, как смотреть за этим делом с экрана монитора и быть в это дело втянутой. Мда, оптимизма не прибавляет. Того глядишь и избавиться от меня надумают, с них станется. — Я боюсь, что теперь весь гнев Каэдэ-сан перейдет на нее. Прости меня за то, что за мои ошибки должна расплачиваться твоя дочь. — Проговорила Асэми, обращаясь к моей маме, — Если бы я лучше следила за собой, если бы я не упала тогда и не потеряла ребенка, если бы я вновь смогла бы зачать, ей ничего бы не грозило. Но сейчас я боюсь представить, что может сделать с ребенком властолюбивая женщина. Стараясь хоть как-то подбодрить тетю, лишенную простого женского счастья, я прижалась щекой к ее ладошке, доверительно смотря ей прямо в глаза. Не такого окончания вечера я ждала. * Содзу – устройство, используемое в японских садах. Обычно изготавливается из бамбука. Считается, что его стук отпугивает от дома злых духов, птиц и животных-вредителей.