Драббл-альбом

- Пошла вон из моего дома. - Гарри... - светлая рука, влажно поблескивающая в свете по меньшей мере полусотни свечей, романтично расставленных по гостиной, потянулась к его лицу, и он скривился. По какой именно причине она влажная Гарри старался не думать. - Я. Сказал. Пошла. Вон! - он честно не хотел кричать, но эта подрагивающая нижняя губа его таки вывела из себя. Сжав кулаки так, что ногти больно впились в ладони, Гарри нахмурился, стараясь не смотреть на веснушки, отчего-то такие яркие в полутьме. - Прости меня, прости меня, Гарри, - голос дрожал, а нежные девичьи руки беспомощно сжимали простыню, в которую Джинни наспех завернула свое обнаженное тело. - Я не знаю, как... Ты... Мы... На слове "мы" Гарри вздрогнул, и где-то этажом выше что-то разбилось. - "Нас" больше нет, Джиневра, и никогда не будет, - холодно проговорил он, смотря куда-то поверх ее головы. - Не хочешь уходить ты - уйду я. И когда вернусь, чтобы духу твоего здесь не было. Молли и Рону можешь сказать, что расстались полюбовно. Не тащи сор одной избы в другую. Вы всегда будете мне семьей. Джинни всхлипнула и, последний раз виновато подняв на него взгляд и шепнув что-то благодарное, скрылась за дверью ванны. Гарри судорожно выдохнул и облегченно зажмурился, опуская плечи, которые все это время держал напряженно и гордо расправленными. Он никогда не был хорошим лгуном, а актером был еще хуже Гермионы, но, кажется, на этот раз у него получилось. Он, несомненно, любил Джинни. Яркую, бойкую, веселую Джинни - Огонек, как он ее иногда ласково звал из-за цвета волос. Она умела находить слова, умела правильно обнимать в нужную минуту, умела слушать и умела молчать. И была достойна любви и, разумеется, ласки, которую Гарри подарить был не способен: с утра до ночи в арорате, а по выходным и праздникам - в шумной Норе. Казалось бы, многие пары так и живут всю жизнь вместе. А многие пары ночами без сна думают не о невесте, доверчиво прижавшейся к боку, а о школьном враге, который даже через почти декаду лет после войны умудрялся его волновать? - Кажется, "вас" никогда и не было, Гарри, - тихо сказали ему и бесстрашно накрыли ладонью его плечо. - Ты знаешь, я всегда ее любил. Поттер смотрел храбрецу в глаза долгие секунды, на задворках сознания отмечая приглушенные всхлипы за дверью ванны. - Не вздумай ее обидеть, Невилл, - сказал он Долгопупсу, который за этой сценой "ревности" и поттеровской задумчивости успел натянуть на себя штаны. Тот лишь поджал губы и кивнул, медленно отпуская плечо. - Ты же давно уже не с ней. Сердцем не с ней, - продолжал нажимать Невилл, смотря прямо в глаза. Поттер отрешенно задался мыслью, когда он успел так возмужать?.. Гарри внутренне вздохнул. Все меняются, Долгопупс не исключение. У него была точно такая же война, как у него. Такая же напряженная и опасная работа разрушителя проклятий, как Аврорат у Поттера. Те же шрамы на душе и теле, что были у многих. И, пожалуй, огонек Джинни и правда сможет их зализать. А Гарри судьбой предначертано жить со шрамами. И один из них - длинная спираль без начала и конца - испещрял сердце, ложась очередным ободом в один и тот же день каждого нового года. В годовщину окончания Битвы за Хогвартс. Как и сегодня. - Так почему ты все еще здесь? - вдруг спросил Невилл, складывая руки на груди и выжидательно, спокойно смотря в глаза вздрогнувшему Поттеру. Хлопнула дверь ванны, и Гарри машинально перевел на нее взгляд. Джинни, стрельнув в Невилла красными от слез глазами, открыла было рот, но руки Поттера взмахнули палочкой быстрее. Он не хотел слышать оправданий. Они ему были ни к чему. Он не держал на нее зла, наоборот, даже был относительно благодарен за эту измену. Но сейчас нужно было сыграть пострадавшего. Разозленного. Оскорбленного. Чтобы не возникло ненужных вопросов. Плотина звуков обрушилась на Гарри также внезапно, как мир перед глазами перестал вращаться. Вдалеке слышались редкие гудки машин, а прохладный ночной воздух порывом швырнул ему в лицо обрывок газеты с неподвижной фотографией. Поттер вздохнул. Апарация никогда не давалась ему успешно, но сегодня планеты явно были в благосклонном положении к некоторым Героям магической Британии. Действительно, где его уж точно не смогла бы найти чистокровная ведьма Джинни - так это у маглов. Коротко оглядевшись на предмет свидетелей, Гарри взмахнул палочкой, трансформируя аврорскую мантию в магловский плащ, закутался в него поплотнее, и пошел вдоль тротуара по пустынной улице. В последнее время он бывал у маглов слишком часто - молодые волшебники отчего-то полюбили красоваться магией в неподобающих местах, - но в этих краях он был впервые, хотя пейзаж был, мягко говоря, типичный: трехэтажные многоквартирные домики с резными балконными решетками и симпатичными горшками с цветами, фонари, освещающие слегка побитую дорогу, несколько продовольственных магазинчиков с неоновыми вывесками, пара кафе, потихоньку сворачивающие свою деятельность на сегодня... Мимо Поттера прошла стайка девушек, выпорхнувших из-за угла, и по чуткому носу ударил запах свежего кофе с лимоном и мартини. С тоской посмотрев на жестокую вывеску "Закрыто" на ближайшем кафетерии, он вздохнул и смело зашагал за угол, почти сразу замирая у двухэтажного длинного домика, из которого доносился радостный смех и множество голосов напополам с музыкой. Из приоткрытой двери сочился яркий приятный свет, освещая небольшую площадку с клочками зеленого газона, на котором, как был уверен Поттер, стояли невысокие столбики с узорчатыми фонарями, которые зажигали по праздникам. Откуда он был уверен? Да он пялился на колдофото этого места общей сложностью где-то год, разрываясь от тоски и невозможности бросить все и вернуть Его. Апарировать в чертов бар, схватить тонкое белое запястье и зажечь в душе тот огонь, который не смогла зажечь Джинни. И умирал каждую ночь, беспомощно пялясь в потолок горящими от обиды и безысходности глазами. Взгляд мазнул в сторону стоянки, и оттуда ему дружелюбно улыбнулась и махнула рукой девушка, что как раз докуривала сигарету. - Холодно на улице. Кофе не хотите? - спросила она у опешившего от такой непосредственности Гарри, и он только тогда заметил повязанный на бедрах передник официанта. Он еще раз бросил взгляд на здание, из которого раздался чье-то заунывное пение и новый взрыв хохота. "Какого черта, - зло подумал Гарри. - У меня сегодня... Есть повод. И я слишком устал. Устал от мыслей о нем. Устал без него". - Пожалуй, можно, - вздохнул он и слегка улыбнулся девушке, светлевшей на глазах. - Только можно мне столик в отдалении? Чтобы... не сильно докучали. Девушка понятливо поморщилась и виновато улыбнулась. - Сегодня открытый микрофон, - сказала она, бодро зацокав по плитке шпильками. - Иногда попадаются неплохие голоса. Не волнуйтесь, посажу, где нужно. А за хорошие чаевые обеспечу приятным музыкальным сопровождением. Девушка подмигнула ему и толкнула дверь, а Поттер на мгновение ослеп от слишком яркого после фонарей улицы света. Замерзшие щеки уколол жар, и Гарри блаженно передернул плечами. Он никогда не видел это место изнутри, но и сейчас рассматривать не хотелось. Хотелось сначала трансформировать, а потом натянуть на голову капюшон в лучших традициях шпионских фильмов, потому что вход оказался слишком близко к барной стойке у сцены. Одна из многих лампочек, что длинной линией прослеживала периметр стойки по потолку, ярко сверкнула на идеально вымытом бокале в тонких чутких руках. Слишком близко. Он не готов. "Лишь бы узнал меня... Лишь бы не заметил!..". - Сюда, пожалуйста, - сказала девушка, на бейджике которой Гарри прочел "Мириам" и поспешил к своему угловому столику. Тот стоял в тени, у самых гардеробных вешалок, но был отгорожен от них приятного цвета занавеской. Вид на сцену открывался потрясающий, но его самого за многими головами вряд ли было видно. - Секундочку, принесу вам ме... - начала девушка, но Гарри ее остановил. - Коньяк, на свой вкус. Всю бутылку на стол. И лимон с сахаром. Много лимона, - кто-то за микрофоном особенно безобразно попытался взять высокую ноту, и он поморщился. - Любые чаевые, лишь бы это прекратилось. - Будет сделано, шеф, - засмеялась девушка и скрылась в толпе, лавируя между столиками и светло улыбаясь. Подошла к стойке, наклонилась ("Слишком близко!") к его персональному наваждению, что-то активно зашептала, изредка ударяя маленьким кулаком по точеному плечу в идеальной - разумеется, идеальной - рубашке. Наваждение хмурилось, удивленно вскидывало брови, качало головой, доставая бутылку из-под стойки и нарезая лимон, а затем вдруг улыбнулось дико грустной улыбкой и едва заметно кивнуло, откладывая полотенце, которым натирало бокалы, и вышло из-за стойки, даже не посмотрев в его сторону. Мириам радостно подпрыгнула, нисколько не смущаясь нечеловеческих шпилек, и порывисто обняла его за шею. От внезапно вспыхнувшей ненависти к официантке Гарри отвлек оживленный крик и овации остальных посетителей, под которые Он шел к небольшому пианино в углу сцены. Отовсюду слышались крики одобрения, а стоило мужчине опуститься на стул возле инструмента, как зал, будто по невербальному Силенцио, затих. Даже паршивое зрение сейчас не мешало Гарри жадно ощупывать взглядом того, о ком думал слишком часто, непозволительно долго и в совершенно неподобающем русле. Светлые волосы слегка потемнели и отросли до той длины, когда нельзя было ни собрать их в хвост, ни оставить распущенными. Длинные пальцы нежно, почти с благоговением, невесомо ласкали клавиши, не извлекая звука. Мириам вышла на сцену и поднесла к пианино невысокий микрофон, и лишь тогда Он заговорил. - Этот день для меня особенный, - голос был слегка хриплый, и Гарри, нахмурившись, заметил легкий румянец, что лежал на высоких скулах. Простыл, но вышел играть? - Он полон скорби и сожалений из-за ошибок, что уже не исправить. И сегодня, - он внезапно прервался, коротко кашлянув в ладонь. - Сегодня я хочу исполнить особенную композицию. Для человека из той жизни, что я безвозвратно утратил. Для... очень важного мне человека, - он тяжело вздохнул и порывисто приложил тыльную сторону ладони ко лбу. - Жаль, что он никогда ее не услышит. И пока Гарри внутренне закипал от ревности и неуместной злости, наливая в рюмку поспешно подставленный на его столик коньяк, чуткие пальцы, наконец, вдавили клавиши, извлекая мягкую, но наполненную невысказанной грусти мелодию. А потом мир вокруг Поттера разлетелся сотней осколков. Потому что Драко запел.