Юра
18 сентября 2017 г. в 20:35
Юра на самом деле — кот. Просто есть коты хвостатые, шерстяные, с ушами торчком или прижатыми плотно к толстощекой плюшевой голове, а есть — Юра. Отдельный вид, уникальная порода, единственный экземпляр. Отабек не сразу это выяснил, но с тех пор как это случилось, понимает Юру гораздо легче. Юра спит поперек кровати — и это нормально, Юра залипает у подоконника, созерцая ничем не примечательный двор — и это нормально тоже, Юра с легкостью кусает себя за пятку и не поморщившись задирает ноги выше головы — ну что тут особенного, правда? У него даже волосы мягкие-мягкие, как у длинношерстных котов, только надо регулярно вычесывать, и Отабек очень старается делать это почаще. У них даже есть расческа для вечерних ритуалов чесания, отдельная, только для Юры.
У Юры характер чемпиона. Отабек знает, что если Юра и не умеет чего-то — так это сдаваться. Надо прыгнуть выше головы — прыгнет, надо вывернуться наизнанку — вывернется, но это обо всех спортсменах, во всяком случае о тех, кто чего-то достиг. Юра идет ещё дальше. До предела, на пределе и за пределами. Никакой тренер не заставит и не научит этому, для этого надо что-то иметь внутри: не цель, не выдержку, не спортивную злость, а жизненную необходимость быть лучше и сильнее всех, иначе — смерть. Отабек думает, что для миниатюрного Юры это тем и важно, что никто никогда не поверит, что он сильнее других, если это наглядно не доказать. Что он сильнее взрослых и опытных, высоких и крепких, с лучшими данными, с выносливым телом. И не из своего полупрозрачного организма он выжимает эти свои жизненно важные победы, а именно из характера, прочного, как кевлар.
Талантливый человек талантлив во всем. Юра, помимо успехов в фигурном катании, неплохо рисует, и если бы мог уделять рисованию больше времени, писал бы картины. Он рисует Отабека, когда тот зависает за ноутбуком дома или тренируется, а Юра ждет его на скамейке. Ничего особенного, скетчи, он редко доводит их до ума, так и бросает в блокноте, но Отабек, удивительное дело, нравится себе на этих набросках, потому что Юра умеет выхватить главное, самое яркое во внешности, и парой штрихов запросто передает настроение. Может быть, говорит ему Отабек, ты доучишься после, когда закончишь карьеру? Юра мотает головой, да куда там, этому надо учиться с детства, а я так и остался недоучкой. Да и вообще, зачем, для удовольствия он рисует и так. Чтобы закончить, говорит ему Отабек, хоть один мой портрет, я повешу его на стену. Юра смущается и меняет тему. Но рисование — не единственный его отдельный от спорта талант, Отабек считает, что Юра мог бы петь. Голос, во всяком случае, у него сильный, слышно от входа в ледовый дворец и Якова, и его, так у Якова вон какая грудная клетка, чтобы набрать воздуху, а у Юры?
Юра неплохо готовит, особенно, конечно же, пирожки. Он рассказал однажды, как кормил пирожками Кацуки после этапа Гран-При в Москве, и Отабек, наверное, странно отреагировал, и Юра решил, что он ревнует. На другое же утро в кухне стояла огромная миска с тестом. Оно лезло оттуда, как пуховая подушка из тесной наволочки, а Юра его усмирял, а после разодрал на кусочки и в каждый спрятал начинку. Отабека выгнал из кухни, чтобы он не знал — с чем. Начинок Отабек потом насчитал целых восемь, включая тот самый кацудон. Пирожки таяли во рту, Отабек хвалил с полным ртом, а Юра отмахивался, что научился у дедушки, и его собственного умения тут мало, и дедушкины всё равно вкуснее.
У Юры отменный аппетит. Отабек диву дается, куда в него всё помещается, и куда пропадает. Самому Отабеку приходится следить за весом, вместо Юры на эту тему думает Лилия Барановская, и думает так серьезно, что каждую неурочную трапезу Юра начинает словами: ну, пока Она не видит. Отабек с удовольствием готовит для них обоих, потому что Юра просто замечательно ест. С наслаждением и такой, что ли, искренностью, как некоторые речи толкают. Обливаясь и обсыпая грудь крошками. Жмурясь и урча. И чавкая иногда, конечно же, и не смущается говорить, толком не прожевав. Отабек любуется им. Тем более знает, Юра умеет прилично есть и жевать с закрытым ртом, но дома не заморачивается, и есть при Отабеке для него всё равно что наедине с собой. У Отабека от этой мысли сладко сжимается сердце.
Юра до неприличия человеколюбив, хотя упорно корчит из себя отъявленного мизантропа. Отабек с удовольствием наблюдает, как он поливает отборными ругательствами и пинает ногами ровно тех же, о ком беспокоится после сильнее всего. Когда Виктор Никифоров окончательно завершил карьеру, Юра каждый божий день докладывал Отабеку, что этот долбанутый старикан отправился в очередной вояж, «в Северную Корею, прикинь, ну отбитый наглухо, его там расстреляют за гейство», или «опять в опере, это вообще прилично — фоткаться в опере?». А зачем ты, собственно, отслеживаешь его передвижения, не спрашивал его вслух Отабек, потому что тут всё и так очевидно. Завершение карьеры, даже самой успешной, веский повод для депрессии, тем более в столь преклонном, как говорил сам Юра, возрасте, а Юре не всё равно.
Юра очень красивый. Редкой и какой-то особенной красотой. Отабек не может этого сформулировать и сказать, что именно в нем красиво, потому что — всё. Что некрасивого может быть в зеленоглазом блондине? Но Отабек совсем не это имеет в виду. Есть что-то невыразимое в Юриных чертах, в его мимике, в том, как он зачесывает волосы за уши, как держит голову, как оглядывается через плечо. Он красив на льду, не причесанный и одетый для выступления, а растрепанный и потный, он красив спящим, когда ниточка слюны тянется из приоткрытого рта и впитывается в подушку. Он красив, когда ярко краснеет и смотрит на Отабека из-под ресниц, близко-близко, так, что дыхания смешиваются. Юра отворачивается и бормочет: господи, да не смотри ты так. Отабек не может не смотреть. Он слишком долго видел Юру только на фото и видео.
Юра удивляется, как ребенок: мгновенно и шумно. Он немного стесняется этого, отворачивается и прячется под капюшоном, — в Азии особенно хорошо, поэтому там Юра с радостью носит эти их маски, — но Отабек видит, как загораются у него глаза. Отабек помнит его реакцию, когда он возник перед Юрой на боковой улочке в Барселоне, и так жалеет, что не мог видеть его глаза, когда они тронулись с места, это, наверное, было что-то невероятное.
У Юры странное чувство стиля, но Отабек не считает это проблемой, потому что Юре идет абсолютно всё: от леопардовых лосин, которые лежат никем не тронутые в магазине, дожидаясь только его одного, до стремной шапки-ушанки, ради прикола привезенной с дедушкиной дачи. Юра надевает по утрам то, что нарыл из сваленных горой на стуле вещей или что в буквальном смысле выпало на него из шкафа, и всегда выглядит на все сто.
Юра удивительно теплый и совсем не тяжелый. Отабек знает это, потому что Юра приходит вечерами и ложится ему на грудь. На втором часу такого лежания Отабек затекает весь, но не шевелится, чтобы Юра не поднялся и не ушел. Ни за что нельзя так его обидеть, потому что Юра на самом деле — кот.