Мисс Блэк

19 июня. 1989 год. — И сколько можно ее ждать? — озвучила свои мысли Марлин. Никто из присутствующих в гостиной ответа дать не мог, поэтому блондинка лишь вздохнула, скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула. Через пару минут в дом забежала и тотчас скрылась запыхавшаяся Милисента. На втором этаже послышался топот и хлопок двери. Марлин удивленно подняла брови, развела руками, встала и направилась в сторону лестницы. — Милисента! — поднявшись на пару ступенек, громко и возмущенно окликнула девушка свою дочь, — Ты ничего не перепутала? В тот же момент из-за двери выглянула недоумевающая девочка. — Я снова забыла поздороваться? Привет, — не встретив ответной улыбки, Милли полностью вышла из комнаты, — Что случилось? — Что случилось? — Марлин была готова уже вот-вот потерять терпение, но держалась, — А ничего, что тебя гости уже час ждут? Из-за того, что на лице Милли всего за пару секунд непередаваемое удивление сменилось искренним раскаянием, Марлин тотчас смягчилась и улыбнулась. Они вместе спустились вниз, Милли извинилась и села за стол. Ее с улыбками и поздравлениями встретили Римус и полный состав семьи Тонкс. Хоть у Милли в округе и были знакомые магловские дети, с которыми она иногда могла провести время на улице, на свой День рождения она их позвать не захотела. Может быть не считала их друзьями, а может быть надеялась на волшебное шоу, которое могли бы устроить вместе с мамой ее друзья. Во время праздничного обеда Милли всё никак не отставала от Нимфадоры, надоедая ей вопросами о Хогвартсе. — Кстати да, Тонкс, твой следующий учебный год будет последним, верно? Грустно наверное расставаться со школой? — поинтересовалась Марлин. — Не особо, — пожала плечами Дора. Ее волосы тотчас потускнели. Такой ответ вызвал возмущение и непонимание на лице Милисенты, — Я просто жду того, что будет дальше. Хочу быть мракоборцем. После этих слов лица ее родителей заметно помрачнели. Мало кто в здравом уме хотел бы пустить своего ребенка в такое опасное дело. Но споров на эту тему было уже не мало, поэтому возражения в данный момент не имели бы смысла. Со второго этажа вновь послышался шум. Взрослые слегка напряглись, а кто-то и вовсе неосознанно потянулся к палочке. Один лишь Римус заподозрил что-то неладное, когда обратил внимание на притаившуюся Милли. Она, заметив изучающий взгляд дяди, все-таки решила заговорить. — Ой, мам, тут такое дело… — Твоих рук? — Нет! Я ведь сижу здесь. А это всего лишь Боб. — Что еще за Боб? — Кролик. Я его с утра поймала. Наверное он прогрыз коробку и теперь… Девочку прервал звук чего-то разбившегося. — Мам, я, если честно, все равно ту вазу не любила, — немного замявшись сказала Милли. — С меня хватит. Отнеси его туда, откуда принесла. Это дикое животное, оно не может жить дома. Милли хотела сказать что-то против, но не решилась, поэтому тут же встала из-за стола. — Хорошо хоть вазу успел разбить, — прошептала она, некрасиво кривя губы. — Чего чего? — А? Ничего, уже иду. Когда Милисента выпустила кролика на улицу и вернулась домой, ее ожидал сюрприз. Андромеда, с присущей благородностью во всем своем внешнем виде, встала из-за стола и обратилась к девочке. — Дорогая Милисента, еще раз поздравляю тебя с восьмилетием. Мы с Тедом долго думали о подарке для тебя и, посоветовавшись с Дорой и Римусом, все вместе решили подарить тебе один большой. Не сказать, что я люблю такие увлечения, — женщина сказала это замечание тише, чем все остальное, поэтому недовольный вздох Нимфадоры был услышан и вызвал улыбку у всех присутствующих, — но ты, очень яркая и энергичная девочка, поэтому думаю, что тебе будет кстати. Милисента, хоть и нетерпеливо ерзая на стуле, все же молча дослушала речь своей тети. Она любила ее ровно так же, как и всех сегодня собравшихся, ведь несмотря на свою аристократическую принадлежность и строгое воспитание, Андромеда все же была доброй и заботливой. И все же перечить такой даме девочка побаивалась. Римус вышел в коридор и вернулся обратно, неся в руках метлу. — Модель, конечно, не самая новая и профессиональная, но для получения первых навыков ее хватит. А еще, надеюсь, что твоя мама не убьет всех нас. И сама не убейся, аккуратнее будь, — заключил Люпин и протянул подарок Милисенте, попутно поглядывая на Марлин, которая прикрывала улыбку рукой. — Спасибо! Наспех всех обняв, девочка со всех ног побежала на улицу. Уже у двери она обернулась, чтобы позвать всех за собой. Нимфадора первая, не долго думая, встала и пошла на улицу. Тед издал тихий смешок, встал сам и протянул руку своей жене, и они тоже отправились посмотреть на первый полет Милли. Свежий воздух и теплые летние лучи солнца располагали проводить время на улице. Марлин вынесла плед, а Римус тарелку с пирожными и фруктами. Взмахом палочки блондинка расположила все на траве, где позже устроились все наблюдающие. Пока Нимфадора показывала Милисенте как нужно правильно сидеть и держать равновесие, взрослые разговорились. — Миллисента такая неугомонная. Ей все время не сидится на месте. Если рядом с ней нет никакого движения, то она создаст свое и всех на ноги поднимет, — с нежной улыбкой, наблюдая за дочерью, сказала Марлин. — А чего еще стоило ожидать? — с усмешкой изрек Люпин, — Всё от родителей досталось. Что у одного вечное шило в одном месте, что у другой энергии выше крыши. У Поттеров хотя бы Лили была более-менее спокойная. А тут вообще без вариантов, — заключил мужчина и лишь развел руками. После упоминания Поттеров, Марлин с грустью задумалась о жизни Гарри, искренне надеясь, что тетя его любит. — Как вспомню Нимфадору в детстве, так волосы дыбом готовы встать. Я с детства привыкла к дисциплине и порядку, а тут такое, — прервала беспокойные мысли Марлин Андромеда. — Иногда я боялся, что ты позеленеешь от злости, — слегка улыбнувшись подметил Тед. — Вот так? — словно из ниоткуда появилась Нимфадора. Спустя какое-то время ее кожа уже была полностью зеленой. — Дора, прекрати! — с наигранным возмущением и улыбкой на лице махнула на девушку рукой ее мама. Компания залилась смехом. Праздник определенно прошел неплохо. Когда гости разошлись, МакКиннон с трудом загнала Милли домой. Ее растрепанные черные волосы, слегка касавшиеся плеч, раскрасневшееся лицо и горящие глаза явно указывали на то, что полеты на метле пришлись ей по вкусу, а Хогвартсу стоит ждать нового потенциального игрока в Квиддич. Когда с помощью дочери на столе не осталось грязной посуды (видимо Милли думала, что даже с волшебной палочкой ее мама одна не справится), Марлин устало села на диван. Через пару секунд она уже оказалась в объятиях Милисенты. Нежно поглаживая ее по волосам, Марлин начала разговор. — А ты так и не сказала, что хочешь от меня на День рождения. Может быть сову? Или того же кролика, но уже домашнего? Как тебе идея? Милисента на секунду задумалась, но согласиться не решилась. У нее уже давно было свое предложение, которое она все побаивалась высказать. — Нет. Я хотела бы другого. — Так чего? Теплая улыбка и добрые глаза мамы все-таки вызывали доверие, поэтому Милли с несвойственной себе робостью продолжила. — Я знаю, что ты не любишь, эту тему, но… — Я тебя не узнаю, почему ты так боишься это сказать? — Марлин попыталась уловить взгляд дочери, но та отвернулась. На лице МаКкиннон выразилось беспокойство. Она начала догадываться о том, что пытается сказать Милли. — Хочу узнать всю правду о папе. Догадки Марлин оказались верны, а взгляд погрустнел. Как впрочем-то и у Милли. Она не хотела ссориться или расстраивать маму, но правда ей нужна была больше. Подумав, что ей откажут, она хотела просто согласиться на сову и отложить эту просьбу, но тут Марлин заговорила. — Ты даже не представляешь, как мне не хочется, чтобы ты это знала. Я бы могла рассказать тебе какую-нибудь красивую историю из разряда «Он отправился в далекое плавание за жемчужиной и все еще не вернулся», но это ведь так глупо, — на секунду задумавшись, Марлин вновь заговорила, — Я рассказывала тебе о дементорах. Помнишь? — получив кивок от дочери, девушка продолжила, — На протяжении всех этих лет у меня такое чувство, словно меня окружают дементоры. Но ты, — Марлин взяла дочь за руку и посмотрела ей в глаза, — мой патронус. Ты самое дорогое, что у меня сейчас есть. С тобой я чувствую себя живой. Только благодаря тебе я вынесла все, что произошло почти десять лет назад. А теперь слушай. Мой рассказ будет длинным, — судорожно втянув в себя воздух и успокоившись, Марлин начала рассказ. Она поведала всё. Начиная от статей о Волан-де-Морте, которые они всей компанией читали по утрам в Хогвартсе, до убийства Поттеров. Безусловно, она как могла старалась сгладить все ужасы того времени, но несмотря на это, глаза Милли то становились большими, то грустными, а то и злыми. Под конец и вовсе наполнились слезами. — А потом был суд, — к этому моменту у сдержанной Марлин задрожали губы. Говорить становилось очень тяжело, — И знаешь, что мы там с Римусом увидели? Ничего. Он не пытался снять с себя вину. Лишь когда его уводили, он на секунду обернулся, а в его глазах появилось нечто вроде удивления. Словно он впервые нас видит. А может быть он просто посмотрел на нас другими глазами, я не знаю. Я ничего не понимаю, — в голосе Марлин послышались истеричные нотки, а руки слегка затряслись. Это в какой-то момент напугало девочку даже больше, чем вся рассказанная история. — Мам… Марлин заметила испуганную дочь и постаралась взять себя в руки. — Все в порядке. Просто, — Марлин прокашлялась и снова продолжила, при этом нервно теребя рукав своей кофты, — я до сих пор не могу понять, как Сириус, которого знала я, мог превратиться в Сириуса, которого весь мир знает как нашумевшего заключенного Азкабана. Я не понимаю, когда он успел таким стать. Как мы этого не заметили? Или, что самое страшное, может быть он всегда таким был. После этих слов Милли не выдержала и подскочила с дивана. В ее глазах читалось ярое возмущение. Марлин уж было подумала, что прямо сейчас ее дочь питает ненависть к своему отцу. Однако она ошиблась. — Но он же не виновен! — Милая, — Марлин обомлела. Такого громкого заявления она точно не ожидала, — ты ведь и не представляешь себе всей ситуации. Для тебя он все равно папа, поэтому ты его защищаешь, — приобняв дочку, с грустной улыбкой ответила Марлин. — Да нет же! — грубовато оттолкнув маму, девочка сорвалась с места и побежала на второй этаж. Уже через минуту она бежала обратно, сжав в руке колдографии. — Ты только посмотри в его глаза, они такие, такиииие, — возмущенно тараторила девочка, указывая на фото, которое пару лет назад ей дала мама. — Какие? — Добрые, — выдохнув, закончила Милли, — А здесь, ну же, посмотри, — на этот раз девочка размахивала вырезанной из Пророка колдографией уже осужденного Блэка, — А здесь они грустные. Даже растерянные. Он потерян! Он не понимает, что произошло. — А я вот вижу в них злобу. — Ну конечно! А как тут не злиться, когда тебя все считают виновным в таком, таком… ужасе! — Зайка, хватит. Судом же доказано… — Суд, суд. Ага. Они чужие люди и не знают его. Вот я сама докажу, что он не виновен. Когда-нибудь докажу! И закончив свои восклицания, она снова убежала на второй этаж. И на этот раз возвращаться не спешила, поэтому, когда время близилось ко сну, Марлин поднялась в ее комнату. Она тихонько приоткрыла дверь и застала дочь сидящей на подоконнике. Та уткнулась лбом в стекло и совершенно не реагировала на чье-то присутствие в своей комнате. — Милая, — Марлин подошла к Милисенте, присела рядом и взяла её за руки, — Это не сказки про спецагентов и спасателей, — девушка нежно поглаживала ладони дочери и смотрела в ее мокрые глаза. Глаза девчонки через силу держали слезы обиды, чтобы не дать им скатится по щекам. — Я просто хочу сказать, — после недолгого молчания продолжила Марлин, — Прямо сейчас я смотрю в твои глаза и вижу твоего отца. Знаешь, когда ты плачешь, твои серые глаза, которые, казалось бы, достались тебе от меня, за пеленой слез словно становятся синими. В точности такими же, как и у Сириса. Несмотря на старания Милли, слеза все-таки скатилась по ее щеке. Она сделала это в один миг, оставив в память о себе лишь мокрую дорожку. Марлин, все-таки заметив быструю слезинку дочери, не выдержала. Слеза потекла и по ее щеке. Разница лишь в том, что из-за слабых нервов, испорченных войной и всеми вытекающими из нее последствиями, такие душевные переживания давались ей намного тяжелее. — Я до сих пор люблю твоего отца, — после этих слов, слезы не стеснялись литься по щекам обеих, — И я благодарна миру хотя бы за то, что несмотря на отсутствие в моей жизни Сириуса — у меня есть ты. И свою любовь я могу дать тебе. Я запомнила Сириуса таким, каково знала и любила. Заботливого, храброго, самоотверженного, с огромной силой воли, да, временами вспыльчивого, — уголки губ девушки еле заметно приподнялись, стоило появиться в памяти воспоминаниям о моментах с какими-то пустяковыми ссорами, — А также с отличным чувством юмора. Я ума не приложу, как он мог совершить такое. Марлин отпустила руки дочери и отвернулась. Ее губы задрожали, а глаза стали совсем красными от слез. Рукавом свитера она стерла с лица слезы и снова повернулась к дочери. Та в свою очередь словно являлась отражением той ноющей части души МакКиннон, что все так же хотела верить в невиновность Сириуса. Девочка тихо сидела, обняв руками колени и опустив на них голову. Она подняла взгляд на Марлин, ожидая продолжения разговора. — Но, — со стертыми с лица слезами на второй план отошли и чувства, давая место разуму, — обвинение есть, и оно действительно доказано. Как бы мне не хотелось в это верить, но что, если Сириус действительно виновен и сидит в Азкабане заслуженно? Эта мысль мучает меня изо дня в день, на протяжении уже стольких лет. В голове крутится такой Сириус, которого я видела каждый день в школе, на прогулках, да даже на нашей свадьбе. И такой Сириус, которого описывают все очевидцы, — тяжело, словно заставляя себя закончить фразу, продолжила девушка, — Он был в ярости. И эта ярость была обращена прямиком на Питера. Его друга, с которым, честно говоря, он не был в таких уж прекрасных отношениях, как с Джеймсом. Но ведь, с Сириус с Джеймсом были действительно как братья, и вот то, что он мог убить его, просто не укладывается в голове. Да и Питера он бы не убил, каким бы он не был. Но это мнение о том Сириусе, которого я знала. Кажется, что в Азкабан отправили уже совершенно другого человека. Именно это и не дает покоя мне и всем остальным. В любом случае, сделать что-либо уже не представляется возможным. Его вина доказана, у него пожизненный срок, в Азкабан никого не пускают, — закончила свой монолог Марлин. Девушка слезла с подоконника, последний раз обратив внимание на ночное небо. Вслед за ней поднялась и Милли. Вздохнув, девушка обняла свою поникшую дочь и нежно прошептала ей на ухо: — И ты, и я все равно будем любить Сириуса. Нашего Сириуса. Такого, каким я его запомнила, и о каком постоянно рассказываю и буду рассказывать тебе. Вырвавшись из объятий, Милли посмотрела на маму и кивнула. На ее лице появилась слабая улыбка, а мокрые от слез глаза едва заметно повеселели. Но от того, что сказала ей мама, а от мысли, промелькнувшей в голове: «Я все равно спасу тебя, папа». Марлин, поняв, что все не так уж просто, ухмыльнувшись скрестила руки на груди, все еще смотря на свою дочь. — Ты ведь все равно не оставишь этой затеи? — Нет, — улыбнувшись еще сильнее, ответила Милисента, — Тетя Меда мне поможет. Да, мам, она разрешила мне так себя называть. Она, как и я, наверняка точно знает, что мой папа невиновен. Только вот, я его в жизни не видела, а она была с ним знакома. — Все могут ошибаться. И мы все, и вы с Андромедой. Однако официально он виновен, и это все, что у нас есть, — ухмылка сразу же пропала с лица, плавно сменив игривое выражение на обыденное для этой темы — грустное и задумчивое. — У нас есть вера. А у вас желание, чтобы папа все-таки оказался невиновен. Ночью Милли долго не могла уснуть. В ее голове не раз прокручивалась вся рассказанная мамой история. Положив руки под голову, она посмотрела в незашторенное окно. Звезды светились все с той же яркостью, что и пару часов назад. Девочке всегда казалось, что они заглядывают в ее комнату и словно хотят что-то сказать. Она, благодаря маме, знала, что Сириус — это не только имя ее отца, но и самая яркая звезда в созвездии Большого пса. Хоть Милли совершенно не знала, как оно выглядит, ей хотелось верить, что именно в него звезды выстроились этой ночью. Под эти мысли она и уснула. Ранним утром, когда мама еще спала, Милисента уже была в полной боевой готовности. — Так. Приступим к нашему плану, — едва слышно, самой себе, произнесла девочка. Она взяла со стола самые обычные магловские фломастеры и бумагу, вернулась на ковер и начала рисовать, как ей казалось, план Азкабана, о котором она вчера услышала впервые в жизни.