Эпилог?

Год 2009       Было уже около полудня. Вадим ехал на машине, погруженный в свои мысли, почти не глядя на дорогу, и по старой привычке не замечал скорости. Когда раздался звонок, Самойлов старший, удерживая руль одной рукой, нащупал телефон и, нажав кнопку громкой связи, бросил его на соседнее сидение. - Алё, Самойлыч, ты там в шахте что ли, что за шум? - звонил Хакимов, который сейчас пытался расслышать ответ Вадима через фоновое шуршание. - За рулём я, на студию еду, хочешь- приезжай, поработаем немного в кои-то веки, - Вадим твёрдо решил, что с Глебом или нет, но нужно было продолжать подготовку к туру, потому что последнего явно не собирались отпускать из больницы ближайшие пару недель, там и до нового года недалёко, а дел накопилось, что не продохнуть. - Чего ты хотел то? - Не хочешь к Глебсону заехать? - прозвучал внезапный вопрос из трубки. - Хочу поработать, - Самойлов старший подумал, что ему незачем ежедневно ездить в больницу, и не был там уже третий день, потому что считал, что брат уже не маленький, и наблюдения врачей ему вполне хватит, а вот работать без пинка Вадима определённо никто не станет. - Ну, как знаешь. Я заезжал к нему сейчас, ему хуже стало, температура держится; то ли лекарства что-то не то, то ли ещё что, не знаю. В общем, хреново ему, - Снэйк ждал ответа, но Вадим почему-то молчал, - Ладно, приеду, поработаем, - Выдохнул он и положил трубку. Самойлов старший зубами вытащил сигарету из пачки и свободной рукой щёлкнул зажигалкой. "Твою ж мать, вся работа из-за него стоит"- Вадим выдохнул облако дыма и перезвонил Снэйку, чтобы сказать, что на студию сегодня можно не приезжать, потому что планы резко изменились. Он не хотел говорить Хакимову, куда поехал, но тот и так всё понял. - В целом, ничего критичного, но температура всё ещё высокая, мы наблюдаем, - Вадим выслушал отчёт врача о состоянии младшего брата, задумчиво кивнул и вошёл в палату.       Глеб спал. Вадим решил, что просто посидит рядом и подождёт, пока тот проснётся сам. Он смотрел на худое, несколько бледное лицо брата, вглядываясь в каждую чёрточку. Самойлов старший вспоминал, как в детстве, когда Глеб просил поговорить с ним перед сном, он садился на краешек кровати брата, практически моментально засыпающего за разговорами, и потом смотрел на это детское невинное личико с мягкими чертами, и легонько касался чуть пухленькой щеки, прежде чем самому лечь спать. Вспоминал, как в юности Вадим, просыпаясь раньше брата, смотрел на его умиротворенное сном лицо с уже заострёнными, но всё ещё мягкими чертами, которое закрывали пышные кудри, и удивлялся, откуда в нем может взяться столько спокойствия, скрывающего внутренний ураган. Вспоминал, как с годами в этих тонких чертах становилось всё больше и больше необъяснимой тоски. Вспоминал, как год назад они с Глебом выясняли отношения и на родном лице было столько презрения и насмешливости, и каждая чёрточка была настолько чужой, что в душе пробегал холодок.       Сейчас Вадим смотрел на лицо Глеба, такое же спокойное и родное, как раньше, и ему казалось, что брат ни капли не изменился за последние лет пятнадцать, только угольки глаз тронули лёгкие морщинки. Самойлов старший коснулся пальцами шрама на подбородке Глеба, и его губы тронула лёгкая улыбка- он помнил, откуда это. Ещё лет семнадцать назад на одной из репетиций Глеб так разошёлся, показывая товарищам свою новую мелодию, что со всей своей экспрессией ударил себя гитарой прямо в подборок. В первые минуты Вадим и Саша не могли успокоиться от смеха, а вот Самойлову младшему было вовсе не смешно. Особенно не смешно было, когда пришлось накладывать пару швов. - Глеб, знаешь, мне тебя не хватает, -Вадим говорил едва слышно, чтобы брат не проснулся и не услышал этих слов. - Какого чёрта с нами произошло. Ты выздоравливай скорее, я переживаю, - он аккуратно убрал несколько упавших на лицо брата кудряшек-всё такие мягкие. Глеб открыл глаза, и Вадим резко отдернул руку. А в голове крутились мысли о том, что в минуты душевного одиночества, когда даже работа не помогала, больше всего хотелось просто сесть и поговорить с братом, как раньше. - Вадик, будь человеком,- он посмотрел максимально грустным взглядом, - принеси сигарет, умоляю. - Режим соблюдай, зараза, - язвительно усмехнулся Вадим, - Мы без него работать не можем, а он прохлаждается тут, - он достал из кармана начатую утром пачку Мальборо и сунул под подушку Глеба так, чтобы никто не видел, и подмигнул брату. Последний расплылся в довольной улыбке, предвкушая как под покровом темноты наконец сможет закурить, прячась от всех. "Как будто снова шестнадцать"- усмехнулся Глеб, вспоминая, как в юности прятал сигареты от мамы.       А на студии сидели Бекрев и Хакимов, которые в ожидании Вадима пили кофе с коньяком и курили. - Я же говорил, он сможет перебороть себя, - Дима развалился на диване, держа в одной руке стакан, а другой крутя барабанную палочку между пальцами. - Ты о чём? - Костя уже пятнадцать минут монотонно дергал одну и ту же струну бас-гитары, что дико действовало Снэйку на нервы, и он обещал постучать палочкой Бекрева по голове, если тот не прекратит. - Ты ж не тупой вроде? Очевидно, что Рудольфыч у Глебсона. А я с самого начала говорил, что он поймёт, что это всё не со зла, что натура просто такая-бунтарская, - Дима выдохнул облако дыма, - Он из детства шагнул на сцену. Наиграться не успел. И насколько бы они ни выросли, они всё равно останутся старшим и младшим братьями, которым априори нужно перечить друг другу во всём.       Дверь открылась, в студию вошёл Самойлов старший. Хакимов резко сменил тему, а Костя стал дёргать другую струну, размышляя над тем, что говорил Дима. - А теперь дела, - Вадим налил в стакан коньяк из бутылки, стоявшей на столе, выпил в один глоток и, закурив, взял гитару.