Да будет день, да будет свет Я проживу эоны лет Пока пойму, что у меня Есть только ты и только я. Что мир лишь сон, где мы не спим Познаем страх и вместе с ним Шагнем в огонь, напьёмся слёз И повернём земную ось. Мы как вода, мы как вода в море Кровь в жилах, боль в сердце Нож в спину, двое как крылья Сон в руку, миг счастья, жизнь в муках. Не хочу другой судьбы Где есть не я, где есть не ты Благодарю сейчас и здесь За всё, что нет и всё, что есть.*
Год 2009 Через две недели Глеб совсем поправился, и его выписали из больницы со строгими указаниями не переохлаждаться и курить поменьше. Самойлов младший на слова врача кивал с серьёзным видом, поблагодарил и тут же, выйдя на улицу в расстегнутом пальто, несмотря на мороз и сильный снегопад, закурил. Вадим сказал, что встретит его на машине и отвезёт домой, но Глеб предложил сразу поехать на студию, потому что дома он поваляться всегда успеет, а работа не ждёт, и так много времени ушло. А между тем было уже двадцать девятое декабря. - Ты неисправимый идиот, - сказал Вадим, плотно закутанный в тёплое пальто и шерстяной шарф, Глебу, когда тот сел в машину. Всю дорогу Самойловы активно обсуждали дела, планировали как наверстать упущенное. И как бы ни было странно, работа пошла намного легче и быстрее. - Ну вот и всё, всем спасибо за работу, - последняя песня "Эпилога" была записана, оставалось только доработать, но это Вадиму предстояло делать уже самому. Самойлов старший сидел на диване и с грустью смотрел на остальных участников группы. - Костян, ты сейчас куда, может отметим? - Хакимов окликнул Костю, который уже накидывал куртку и собирался уходить, последний довольно согласился на предложение. - Ну что, Родольфыч, увидимся на репетиции, пока, с наступающим, - Снэйк пожал руку Вадиму и, сдернув со стены свой "флаг", радостно размахивая им, побежал догонять Бекрева. - Этим двоим лишь бы отметить что-нибудь, - Глеб поднял с пола стойку для микрофона и поставил её на место и, как показалось Вадиму, погладил её, будто прощаясь. - Вот и всё, - Глеб накинул пальто, - Я надеюсь, для тебя это достаточно красиво, - сказал он уже в дверях. - Отвезти тебя домой? - Не надо, я, наверное, пойду и присоединюсь к Снэйку и Косте, - дверь закрылась. Вадим остался один. Самойлов старший выключил аппаратуру и стал собираться домой. Уже наматывая шарф, он заметил на диване шляпу. И как только Глеб мог её забыть? Вадим ещё раз окинул взглядом опустевшую студию, казалось, будто здесь не осталось и следа Агаты Кристи. - Прощай, Агата, - Самойлов старший тяжело выдохнул, взял с дивана шляпу и вышел. Конечно, впереди ещё были концерты, но это было лишь продолжение конца. Выйдя на улицу, Вадим увидел Глеба, который стоял чуть в стороне от двери и, пиная носком ботинка сугроб, курил, глядя отстранённым взглядом, как снег медленно падал в свете фонарей. Самойлов старший нахлобучил шляпу на промокшие от снега кудри брата. Тот вздрогнул и выругался от неожиданности. - Ты на диване оставил, - пожал плечами Вадим. - Точно, спасибо, - Глеб сунул руки в карманы, будто проверяя, ничего ли он больше нигде не оставил. -Ну, с наступающим, - Он пожал брату руку и пошёл в сторону метро. - Глеб, подожди, - окликнул Вадим, - приедешь встречать Новый год ко мне? - неожиданно даже для самого себя предложил он. - А вот возьму и приеду, - не менее неожиданно ответил Глеб со сдержанной улыбкой, даже не оборачиваясь. И вот наступил последний день 2009 года. За окном сыпал снег, мороз разрисовал окна невероятными узорами; а в квартире было тепло, пышная ёлка сверкала разноцветными огоньками, которые отражались в блестящих шариках. Вадим и Глеб Самойловы сидели на диване, на фоне что-то тихо бубнел телевизор, на столе перед ними стояла начатая бутылка виски и салатница с традиционным оливье. Телефон Вадима завибрировал. - Привет, мамуль, и тебя с наступающим. Хотел приехать, но ты же понимаешь, у нас работы много, альбом, репетиции, концерты, - Вадим так и не рассказал маме, что Глеб почти три надели провалялся в больнице, не хотел расстраивать, - Мы тебя тоже очень любим, скучаем... Кто мы? Да мы это, тут с Глебом... Передам, ну всё, мамуль, пока, - он положил трубку и поцеловал сидящего рядом брата в щёку. - Мама просила поцеловать от неё, - оправдался Самойлов старший, - А это чтоб не расслаблялся, - он влепил Глебу подзатыльник, тот недовольно поморщился и потянулся за салатницей. - Прям как двадцать два года назад, - Глеб развалился на диване и, закинув одну руку за голову, закурил. - Помнишь? - Ага, - задумчиво протянул Вадим, заваливаясь на другу сторону. В голове стали всплывать картинки из далёкой новогодней ночи 87-88, первый Новый год, который они встретили вдвоём вне дома. И сейчас казалось, будто они вернулись на эти двадцать два года назад, будто им снова семнадцать и двадцать три, будто сейчас откроется дверь, и войдёт Сашка, чтобы обсудить подготовку к их первому концерту, а потом укоризненно, но без осуждения посмотрит на полупустую бутылку алкоголя, а потом они будут просто веселиться. Но им было тридцать девять и сорок пять, со смерти Сашки прошло уже почти девять лет, а впереди был ряд прощальных концертов. И от этого праздник становился грустным. Уже давно перевалило за полночь, братья Самойловы всё так же лежали на диване, содержимое уже второй бутылки постепенно исчезало. Они много говорили, вспоминали прошлое, смеялись, и будто бы не было всех этих лет непонимания, взаимных упреков, обид и ненависти, всё ушло, они смогли понять и простить друг друга. Но заговорить о том, что ждёт впереди, никто не решался, поэтому в определённый момент в комнате повисла тишина. - Вадь, - Глеб ковырнул ногой брата в бок, - Мне тебя тоже не хватало, - Вадим удивлённо посмотрел на брата. - Я слышал, что ты тогда говорил, я не спал. - Ничего я не говорил, спи давай, - Самойлов старший встал и выключил свет. Но перед тем как оставить Глеба на диване в гостиной и уйти спать к себе в спальню, Вадим подошёл к брату и мягким движением, как раньше, убрал пушистые кудри, упавшие на лицо. Глеб улыбнулся и закрыл глаза. А утром Глеб ушёл, пока Вадим ещё спал. И дальше снова были разговоры только о делах, никаких воспоминаний, совместных посиделок. У каждого своя жизнь. Но что-то всё же изменилось в их отношении друг к другу. И хоть каждый был сам по себе, они оба знали, что могут, как раньше, расчитывать друг на друга в трудную минуту. Год 2010 А дальше было полгода репетиций, концертов, интервью. И всегда одни и те же раздражающие вопросы, на которые были одни и те же всё более усталые ответы: - Почему же Агата Кристи всё таки распадается? - Мы считает, что каждому из нас необходимо пройти самостоятельный творческий путь. Проект Агата Кристи исчерпал себя. - А может это пиар, и через год мы снова услышим о вашем новом альбоме? - Не думаю. - И что же тогда дальше? - Мы не знаем. - Как вы будите делить песни? - Мы не будем ничего делить. И каждый раз Вадиму хотелось уйти, не говорить об этом больше. "Вы же понимаете, что наносите незаживающую рану всем поклонникам Агаты Кристи?"- спрашивали все без исключения журналисты. "Если бы вы знали, какую незаживающую рану я наношу себе", - хотелось ответить Вадиму, но он продолжал повторять что-то про то, что их совместное творчество исчерпало себя, и этот момент самый подходящий, чтобы уйти. Он посматривал на Глеба, который в это время, откровенно скучая, с равнодушным видом ковырял пальцем краешек стола, и на душе становилось ещё паршивее. "Неужели ему не жаль?". Эти полгода пролетели незаметно. И наступил жаркий июль. И нужно было играть последний концерт. Вадим стоял в проходе между гримеркой и сценой. В голове было много мыслей, а в душе была пустота. Вдруг в его предплечье вцепилась чья-то рука. - Вадик, мне не по себе, - рядом стоял Глеб. - Глебсон, не дури, больше двадцати лет на сцене, не пытайся обмануть меня, что тебе страшно, -Самойлов старший дёрнул рукой, чтобы младший отпустил его. Но Глеб не отпускал и смотрел на брата широко распахнутыми глазами, в которых на секунду промелькнула та самая детская чистота и доверчивость. - Ну ладно, уговорил, -Вадим испугался, что у брата сейчас случится очередной приступ панической атаки, - ты справишься, а если станет страшно, смотри на меня, а не в зал, - он обнял Глеба. И они вышли на сцену. - Спасибо, что были с нами все эти двадцать два года, мы вас любим! И помните, что жизнь интересна и многогранна, прожить её надо сполна. Будте счастливы! -Голос Вадима дрогнул. Самойлов старший умоляюще посмотрел на брата, и тот всё понял. - Для вас сегодня играли: на барабанах Дима Снэйк, на клавишах Костя Бекрев, и мы, Вадим и Глеб Самойловы. И это была группа Агата Кристи, - Глеб сделал театральный поклон и послал воздушный поцелуй залу. Сцена опустела. Двадцать шесть песен, полтора часа невероятной энергетики и взаимного кайфа. Всё это было в последний раз. Вадим сидел на полу, обреченно ковыряя дно пепельницы сигаретой, и из-за шторки кулис смотрел на толпу, в которой кто-то ещё кричал:"Агата, Агата", кто-то плакал, а кто-то просто, забив на всё, продолжал орать знакомые песни. Казалось, никто из поклонников не верил, что это конец, Вадим и сам не верил. - Смотри, Вадик, это твоё наследие, - Глеб опустился рядом и махнул рукой в сторону зала. - Наше, Глебсон, наше- Вадим протянул ему пачку сигарет и зажигалку. - Ну да, эти люди-поколение, которое красило губы гуталином и играло в декаданс под нашу музыку, - усмехнулся Глеб. - Агата Кристи навсегда останется в истории, это факт. - И тебе не жаль, что мы разрушили то, что создавали своими руками всю жизнь? - Самойлов старший посмотрел на брата, на измученном лице которого была печальная полуулыбка, а за заляпанными стёклами очков был взгляд, полный тоски и меланхолии. - Не разрушили, а спасли, - Самойлов младший выпустил облако дыма и уткнулся лбом брату в плечо. Вадим коснулся его щеки, на которой, как ему показалось, были слезы. История Агаты Кристи была закончена. И всё было, как они хотели, красиво, на высшем уровне, потому что по другому никогда и не умели. - Пойдём напьёмся сегодня? - Предложил Глеб, - Мы это заслужили. - Пойдём, - согласился Вадим, - Помянем старушку Агату. И Сашку вспомним.Потеряли свое "Я" два военных корабля: Позабыли свой форвартер и не знают, где их цель. И осталось в их мозгах только сила и тоска. Непонятная свобода обручем сдавила грудь. И не ясно, что им делать: или плыть, или тонуть. Корабли без капитана, капитан без корабля, Надо заново придумать некий смысл бытия. Нафига?**