Galactic rain.

Слишком раннее утро седьмого дня подготовки не задалось, увлекая за собой череду неудач на целый день, будто кто-то решил, что Чонун сегодня собирает на нить своей жизни бусинки-грустинки, про которые ему как-то рассказывала мама, объясняя тогда маленькому четырёхлетнему сыну, почему плачет его младший брат. Увлёкшись рассказом Чонджина о его ночных похождениях и «милашке Со, которая почти со мной переспала», Чонун неаккуратно шаркнул бритвой по скуле, отчего на коже заалела яркая полоска. Чертыхнувшись, парень отправил младшего брата просыпаться, предварительно заткнув его. Он опёрся руками о раковину и опустил голову вниз. Глаза медленно закрывались, и желание идти вытекало из Йесона, как капли крови из ранки. Парень зажмурился, с силой протёр глаза и выпрямился. - Соберись, немного осталось, - негромко сказал он темноволосому парню напротив. Ему захотелось вдруг взять чёрную эмаль и закрасить зеркало, лишь бы не видеть, как по щеке этого парня, багровея, стекает ярко-алая дорожка. Рука даже на мгновение потянулась за баллончиком с красной краской, но, дёрнувшись, только коснулась стекла, прижалась ненадолго и отпрянула, как от огня. - Не смей себя жалеть, Ким Чонун, - улыбнулся сам себе Йесон и, взъерошив прижавшиеся к голове волосы, вышел из ванной. Отражение на миллионную долю секунды отстало от хозяина, вызвав в мире временной парадокс. Позднее по новостям передавали об автомобильной катастрофе, в которой, к счастью, никто не пострадал, но показания водителя виновного в аварии были больше похожи на рассказы сумасшедшего. «На короткое время мне показалось, что на машину обрушился град, из-за этого я съехал на встречную полосу». Выходя из дома к стилисту, Чонун посмотрел прогноз погоды: симпатичная девушка-диктор в таком популярном нынче приталенном укороченном пиджачкке мягкого пастельного зелёного, радостно обещала ясное небо и хорошую погоду. Верилось. Парень решил не надевать сегодня куртку. *** Выйдя из парикмахерской на улицу с продрогшим от внезапного похолодания воздухом, Чонун пару раз чихнул и недовольно сморщил нос, когда кроссовкой наступил в неглубокую лужу, отчего внутри вмиг захлюпало. Настроение было непонятным, а вечерняя танцевальная тренировка радости не добавляла, поэтому сейчас больше всего на свете хотелось позвонить Рёуку и послать его к чертовой матери со своим расписанием. Чонун даже достал телефон и даже разблокировал его. И даже добрался до контактов, как незаметно для самого себя, пролистывая список, остановился на скромной записи латинице – единственной не на корейском: «Lee». Палец замер над именем, не в силах нажать на незримую кнопку. Мир замер. Удивительно, как всё вокруг – люди, машины, здания, города, страны, планеты, вселенные – сжимается до одной единственной материальной точки, если эта точка для человека есть предмет его раздумий и волнений на данный момент. И как всё взрывом встаёт на свои места вместе с этой точкой... Гудки длиною с вечность. Шуршание на другом конце провода закончилось ровно в тот момент, когда до уха Чонуна донеслось негромкое, хриплое «Ли Сонмин слушает». - Доброе утро, - ответил Чонун. В трубке замолчали, а внутри живота истерично забились бабочки, желая превратиться обратно с беззаботных гусениц, толстых и некрасивых, ползающих в своё удовольствие и не ассоциирующихся у людей со счастьем. - И тебе, - улыбка в голосе совершенно обезумела бабочек, поэтому вокалист оторвал мобильный от щеки и посмотрел на секундомер, размеренно оттикивающий секунды так называемого разговора. Грудь заболела в месте невидимых ожогов, которые Ли подпитывал каждый раз, когда смотрел на Чонуна. Он снова поднёс мобильный к уху. - Я не знаю, что сказ... - Приходи сегодня в приют... У нас есть старенькое пианино. Ты сможешь спеть, а я подыграю, - совсем тихо, почти умоляя, попросил Сонмин. И от звуков его голоса, от интонации Йесону захотелось провалиться сквозь землю, но прийти. - Во сколько? - К шести. - У меня репетиция... Ли замолчал, а Йесон снова посмотрел на секундомер: минута и пятнадцать секунд. Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать одна, двадцать две, двадцать три, двадц... - Ничего не поделаешь, - в его улыбающемся голосе чувствовалось сожаление. И в этот момент Йесон точно понял, что что-то не так. Никогда в своей жизни он не чувствовал, что так кому-то нужен. Или это что-то другое?.. - Я приду, - быстро сказал Чонун и нажал на «завершить вызов». Чем быстрее – тем лучше. По крайней мере, ему. Отойдя от выхода из парикмахерской, парень посмотрел в витрину магазина одежды и увидел там среднего роста парня в тёплом вязаном свитере, тёмной кепке, которая скрывала свежевыкрашенные светлые волосы, с едва заметным телесного цвета пластырем на скуле. Можно подумать, что он подрался, отстаивая честь любимой, или спас кого-то и ударился. На крайний случай – просто упал с лестницы. Но порезаться бритвой, когда тебе уже почти тридцать – позорно. Вокалист хмыкнул своим мыслям, которые были совершенно некстати, и, натянув кепку пониже, чтобы козырёк закрывал глаза, пошёл по тротуару, вспоминая дорогу и думая о том, что внезапно откуда-то появились люди, хотя минутой раньше мир был совершенно пуст. Только он и только тот, с кем он разговаривал. *** На Сеул медленно накатывал волнами, то отплывая, то притягиваясь обратно, тягучий весенний закат. Свежесть и влага воздуха чувствовалась в каждом дереве, выпускающем листья, в каждой дорожке, усыпанной некогда тяжёлыми и огромными каплями дождя, в скамейке. Всё в парке было сырым после дневных осадков. Чонун, медленно лавируя между небольшими лужами, передвигался по парку, думая о несостоятельности нынешних гидрометцентров. Его вязаная кофта насквозь промокла, а в ботинках разве что жабы не квакали – болото было похлеще, чем в средних широтах. Но сейчас солнце чуть-чуть припекало, поэтому тепло согревало клетку за клеткой, хотя это и не спасало толком. Йесон медленно покачивал головой в такт музыке из наушников, чуть открывая рот и подпевая минусовке его песни, которую будет исполнять на предстоящем концерте. На репетицию он уже опоздал и даже частично выслушал упрёки Рёука, сбросив звонок на условной середине разговора. Раздражения друга вызывали только головную боль и неприятные покалывания совести на кончиках пальцев. И то, и другое Чонун затолкал подальше внутрь, думая о том, куда он идёт и зачем. Продрогшие пальцы левой руки перебирали мелодии на плеере, который раз за разом выдавал «недумательные» песни. Плюнув на затею заранее продумать свои действия и мысли, понять, кто для него Ли Сонмин и кто для Сонмина он, Йесон недовольно сжал плеер, вкладывая в ладонь столько силы, что ещё чуть-чуть – и корпус игрушки бы точно треснул. Разжав руку, он посмотрел туда, где солнце уже давным давно распрощалось с небесным сводом и даже линией горизонта, и сощурился, как кот, от включившейся линии парковых фонарей. Идти не хотелось никуда, но одновременно тянуло всюду. Нити то натягивались, то ослаблялись. Чонун вспомнил закат, который напомнил ему морские волны, и отчего-то страшно захотелось на берег... 1911 год. - Йесон-хён, Йесон-хён! Тут пахнет рыбой! – радостно заверещал Тачи, когда его, наконец, отпустили свободно походить, не держа за руку и не направляя. Постепенно корейские выражение приедались к его речи, как это «хён», которому старший учил ребёнка несколько дней. - А ещё чем? – самодовольно спросил он, думая о том, как ещё можно удивить младшего друга. - М... – ребёнок приложил палец ко рту, закусив ноготь, и наморщил лоб, - этими... ну как их... Нужное слово никак не приходило в голову, поэтому Тачи начинал злиться. Он замер посреди песчаного пляжа и усиленно втягивал в себя пропитанный влагой морской воздух, а Йесон невольно повторял за ним. - У... – подсказал старший, останавливаясь рядом с ребёнком и снова хватая того за руку. - ...литками! Отпусти только, - недовольно отозвался младший и выпутался из рук Йесона. Последний остался стоять на месте, наблюдая, как уверенно и гордо Тачи шагал босыми ногами по песку, совершенно не пугаясь ни холода, ни возможных препятствий. Это заставляло мальчика завидовать смелости ребёнка, но с этой завистью было что-то не то. Он вспомнил, как завидовали его семье и относительному достатку дети, которых раньше мальчик подбирал на улице. Убегая из дома семьи Ким, они плакали о том, чего у них никогда такого не было, что они хотели бы быть на месте Йесона. А сейчас он сам не хотел стать Тачи и не хотел забрать его смелость. Быть таким, как этот ребёнок – то, что связывало тончайшей красной нитью мизинцы Йесона и Тачи. Спохватившись уже только тогда, когда младший вовсю плескался в воде, полностью забрызгав себя, Йесон рванул в его сторону, мысленно ругая свою невнимательность. А ещё он боялся гнева матери, от которой точно влетит, едва она увидит их посреди ночи сырыми на пороге дома. - Тачи, давай сегодня не пойдём домой? - Но твоя мама... – тихо возразил младший. - Она спит и ничего не узнает, - хмыкнул Йесон, хотя и сам волновался. - Ну, хорошо, - улыбнулся Тачи своими молочными зубами, опустившись на корточки, чтобы дотронуться руками до воды. – Морская водичка? Тачи всегда быстро отвлекался. Наверное, поэтому, думал Йесон, он не вспоминал про свою родную землю и родителей. - Да. - Солёненькая? - Угум. - Я помню... – совсем тихо отозвался младший, ненадолго замерев с водой, собранной маленькими ладошками, но тут же вскочил с места, расплескав воду и обрызгав и себя, и старшего друга. Смех быстро, радостно полетел над пляжем и морской гладью, доставляя до края света капли счастья вместе с сырой и солёной водой. 2013 год. Чонун остановился перед уже знакомой дверью. Сердце билось. Входить было боязно, а оттого хотелось развернуться и убежать куда-нибудь подальше. Желательно так, чтобы его мобильный в этом месте не разрывался от вибрации, высвечивая на экране это пугающее «Lee». С трудом выдохнув, парень всё-таки ответил на звонок: - Ты придёшь? Уже почти семь, - Сонмин говорил громко и немного раздражённо, перекрывая шум детских голосов, который, видимо, мешал ему. - Я... - Айщ, прости! Тут проблема небольшая! – выкрикнул парень, и звук в динамике стал более глухой. Прикрыл рукой трубку, понял Йесон. Едва звук вернулся в нормальные частоты, Чонун выкрикнул: - Я приду! Сейчас! – и снова быстро повесил трубку. И всё-таки заходить было боязно, но, раз он и так пропустил репетицию, раз он пришёл сюда, раз он переборол своё желание уехать на море... Надо сделать так, чтобы ничто это не прошло даром. Очередной тяжёлый вздох, и Чонун коснулся дверной ручки, думая о том, что электрические заряды, которыми его сейчас слегка ударило, могли накопиться вовсе не на металле, а в его собственный пальцах. От автора: эта глава - примерно экватор. Последние главы ещё не написаны, и сейчас у меня почти нет подъёма, чтобы их писать. Надеюсь на вашу поддержку. Спасибо вам, читатели, если вы есть :)