Galactic rain.

Йесон всю жизнь интересовался двумя вещами: пением и своей семьёй. Остальное его заботило мало, поэтому парню казалось, что он ни разу не задумывался над природой происхождения разного рода отклонений: почему существуют преступники, почему зимой день короче ночи, почему угол падения не равен углу преломления, почему печень регенерируется... Когда птица летит рядом с самолётом, пилот этого не заметит и даже не подумает удивлённо вскрикнуть «обожемойптицалетаетсоскоростьюсамолёта», слив все звуки в одно, понятное только ему, слово. Но когда та же самая птица в тех же самых условиях летит прямо в лобовое стекло самолёта и расплющивается ровно перед носом второго пилота, невольно задумываешься, а какого чёрта птица решила отменить закон самосохранения и лететь прямо на самолёт? А после, когда первый вопрос теряется где-то между заботой о ещё неродившемся щенке своей стареющей собаки и покупке аккумулятора для новенького заморского железного коня, возникает не менее логичный, но всё-таки второй. А не сам ли пилот совершил ошибку, опустившись слишком низко, настолько, что птицы, не ожидая внезапного появления чего-то сверхогромного, просто не успели «самосохраниться»? Сквозь щели Форда дуло, и, несмотря на относительно тёплый весенний воздух, Чонун боялся, что задремавший по дороге Сонмин замёрзнет. Боялся и, сам того не понимая, инстинктивно вёл машину медленнее, чем обычно позволял себе двигаться по трассам. Боялся и, наблюдая сквозь прикрытые веки за белеющими в темноте линиями разметки, думал. Есть ли чья-то вина в том, что Сонмин такой? Есть ли какая-то причина? Есть ли что-то, на что злился этот человек, что проклинал хотя бы мысленно? Есть или нет? Если есть, то почему он спокойно спит, когда самого Чонуна в данный конкретный момент времени эти вопросы не просто терзают, а пожирают до последней косточки? А если нет...? - Нет, такого быть не может, - мотнул головой парень, ещё сбавив газу. Теперь скорость для движения по магистрали была критическая – чуть больше сорока километров в час. А ещё чуть-чуть, и Форд может оказаться снесённым любым лихачом. «Не может», «не может», «не может». Короткая скороговорка для мозга вытеснила все вопросы, оставив голову относительно пустой. Как легко можно потерять нить рассуждения, когда ты в чём-то уверен настолько, что уже забываешь, в чём именно. «Не может» - и всё тут. Перед глазами мутнело пропорционально тому, какое время они ехали по дороге. Оставляя за собой километры асфальтового покрытия, Чонун оставлял и те мысли, которые могли бы остановить его, заставили бы спросить, куда он едет, с кем он едет, что они будут делать там? И самый главный вопрос – зачем Йесон тогда сказал эту глупость?.. - Хочу посмотреть на рассвет, - уже натянув на голову шапку, парень посмотрел в зеркало и сощурил глаза. Мысль стремительным экспрессом переехала из отдела проектировки в отдел реализации и, не застревая с таможенными платежами, покинула головной мозг. Сонмин зажёг ночник, который стоял на обувной подставке, отчего в темноте его кожа стала оттенка раскрошившегося от старости кирпича. Чонун взглянул на парня и невольно сжал пальцами левой руки пряжку на ремне. Дурак. Почему он не может иногда сдерживать свои мысли, которые совсем не к месту? - В чём проблема? – парень кинул короткий шарф, который, стукнувшись о плечо вокалиста, одним концом опустился на пол, едва не вляпался в лужицу грязи от детских и не очень ботинок. - Минус три, - коротко пояснил директор свои действия, кивнув на кусок ткани. Йесон быстро замотал шарф вокруг шеи на один оборот, оставив по двадцать сантиметров с обеих сторон – был очень короток. - Подай мне тоже куртку. И шарф с шапкой, они на верхней полке, за вешалкой, - указал Сонмин, тыкнув пальцем, совсем как ребёнок, в нужную сторону. На момент вокалисту показалось, что он действительно с дитём. А ещё он подумал, что окружение, те люди, которые постоянно рядом с тобой, в любом случае должны влиять и подобно скульпторам лепить из человека, как из необожжённой глины что-то совершенно новое, невиданное доселе. - Зачем? – неловкий вопрос заставил Ли улыбнуться и спрятать губы за кулаком. - Поедем на рассвет смотреть. - На чём? - На заднем дворе стоит старый Форд, отцовский, - Сонмин скосил взгляд чуть вверх и сжал ткань спортивных штанов, в которых он был. – Возьмём его... - Хорошо, - легко согласился парень, думая о том, что директор Ли – почти самый несчастный человек на свете. Но промолчал, хотя внутри Йесона бурлил самый, пожалуй, огромный вулкан, готовый вот-вот взорваться и излиться вскипяченной лавой на поверхность, затопить тихий мирок и сделать из него пепелище. И причина этого крылась вовсе не в странном поведении директора, а в том, что ему чертовски нравилось происходящее. Что-то такое, что выбивалось из стандартов: в то место, где он находится, не каждый человек из современности решится зайти, с тем человеком, который сейчас рядом с ним, не каждый решится даже вступить в разговор, туда, куда Чонун собирается увезти этого человека из этого места, не ездят уже давно никакие даже самые отчаянные туристы... И эта исключительность делала момент особенным. - А что с детьми? – уже помогая Ли выбраться на улицу, спросил Йесон. Директор пальцем указал Чонуну остановиться. - Не подумал, - коротко ответил он и неловко улыбнулся. Вокалист занервничал: казалось, сейчас всё рухнет... - Позвоню Борам, она тут недалеко живёт, прибежит. Выдохнуть и с силой и непонятным, почти извращенским вожделением схватиться за ручки инвалидного кресла, чтобы продолжить движение уже по скользкой дорожке в обход кирпичного здания к заднему дворику... Когда Йесон резко тормознул перед слетевшей со своей полосы фурой, ему показалось, что мир сконцентрировался в одной точке – на человеке рядом с ним, который, едва услышав лязг тормозов, очнулся и инстинктивно вцепился руками в кресло, что и спасло его на пару с ремнём безопасности от неминуемого в иных случая столкновения с лобовым стеклом. Негромко ругнувшись, Чонун стукнул кулаком по центру руля, выудив из автомобиля два громких звука, похожих на последние крики издыхающей птицы. Непонятно, куда улетели эти попытки привлечь внимание, потому что, когда вокруг всё затихло, на трассе, освещаемой с одной стороны единственным фонарём в радиусе пятисот метров, было совершенно пусто. - Ты в порядке? – слова прозвучали как-то странно, отчуждённо, будто бы не из тонких губ Сонмина. - Мгм, - неуверенно кивнул Чонун, хотя не понимал, почему должен быть не в порядке. Машина, не поставленная на ручной тормоз, медленно откатывалась назад вниз по склону, но водитель, похоже, этого не замечал. Перед его глазами стоял яркий свет фар грузовика, на время ослепившего его. И в этом ярком недисперсированном белом были четкие очертания человека – невысокого, скорее, ребёнка. Будто бы кто-то на тысяче белых листочков бумаги нарисовал чёрные контуры человечка и сейчас показывал маленький двигающийся мультик. Вот он поднял одну руку, затем – вторую, поиграл ногами, наклонил голову... Всё исключительно просто, но эти короткие движения никак не шли из головы Чонуна, а белизна рассеялась только тогда, когда локтя вокалиста коснулись холодные пальцы Ли Сонмина. Чуть вздрогнув, он опустил взгляд на свои пальцы. - Грызёшь ногти, когда волнуешься, - констатировал директор, улыбаясь. Чонун кивнул: он и сам не заметил. - Прости, голова закружилась, - соврал парень, мысленно заталкивая куда подальше проснувшуюся дамочку Совесть в строгом чёрном костюме и очках больше половины её лица. - Поехали? - Давай в следующий раз? – Йесон точно знал, что на то место сегодня ему лучше не соваться. Однако причина потерялась где-то там же, куда улетучился белый свет. - Хорошо, - согласился Сонмин и поёжился, кутаясь в куртку. Чонун, наконец, остановил машину и, отогнав её на обочину, включил аварийку. Перевесив торс на заднее сиденье, он достал и термосумки две баночки кофе, которые парни купили по пути, и протянул одну из них Ли. За тонкими металлическими стенами машины гулял ветер, давясь переизбытком изменения давления. Осадков этой ночью не обещали, но лёгкий ураган, тревожащий пустынную трассу, им – и парням, и старику-Форду – был явно обеспечен. Где-то совсем вдалеке параллельно линии горизонта уже светлела тонкая полоса солнца, торопящая всех ночных жителей разойтись по домам и отдать утро редкой весенней росе и насекомым. С левой стороны дороги был резкий срыв вниз, а затем – подъём. В этом углублении прятался растаявший, и оттого располневший, ручей. Он шумел, вторя ветру, не меньше, чем его брат. Камерный природный ансамбль дополняли голые шуршащие деревья... И всё это увлекало за собой куда-то далеко от существующего мира, погружало во вневремённость. - Хочешь, расскажу сказку? – вдруг предложил Ли. Йесон, потянувшийся к потрёпанному включателю магнитолы, который определялся по стёртой, едва заметной надписи «ON», остановился и, подумав, кивнул. Нет смысла отказываться – этот голос привлекал. И желание слушать его росло внутри быстрее, чем того хотел сам обладатель этого желания. Правда, что-то изменилось сейчас в восприятии директора: привычного жжения в груди парень не испытывал. Наоборот, от Сонмина исходил едва заметный, но живящий, свежий холодок. Или это от ветра, забирающегося внутрь автомобиля?.. - Она скучная, - виновато бросил директор, открывая кофе. Оно тихо пшикнуло, будто бы возмущённо отказываясь слушать историю, но его-то никто и не заставлял. - Всё равно расскажи, - немного отпив, Сонмин посмотрел на Йесона, обвёл взглядом его щеки, коснулся губ и опустился на шею. Невольно кадык Чонуна дёрнулся. - Когда-то давным давно, - Ли отвёл глаза от вокалиста и начал медленно говорить, растягивая слова подобно старцам, которые передавали древние легенды из уст в уста при слабом костре в какой-нибудь хижине, - в семье родилось два брата. Они были совершенно одинаковыми: первый похож на второго точно так же, как и второй похож на первого. С первого взгляда. Но между ними было одно существенное различие: один был болтлив, как сорока, а второй – как рыба, тих и молчалив. С детства у первого было много друзей, он притягивал их своими шутками, весельем, а второй наблюдал за ними со стороны, изредка отрываясь от книги, которая всегда была при нём. Местная ребятня его боялась и избегала его молчаливости, но младшему брату не нужны были новые друзья до тех пор, пока с ним дружил его старший брат. Но однажды старший брат сказал, что младший брат ему надоел, и он не хочет дружить только с ним. Тогда младший молча кивнул ему и, посмотрев с укором, решил, что больше никогда не подойдёт к другому. И, начиная с этого дня, братья перестали общаться. Родители не понимали, что происходит, ведь раньше их дети были не разлей вода, а сейчас и на расстояние пушечного выстрела не подходили, а когда спрашивали, то натыкались только на высокую бетонную стену со стороны обоих... - Они сами зачем-то придумали себе проблемы, - хмыкнул Чонун, замечая, что мобильный, брошенный в бардачок, нервно завибрировал. - Возможно, но... - Подожди секунду, - прервал рассказ вокалист, устав от бесконечно раздражающего звука. Мобильный в мгновение ока оказался в пальцах Йесона, а через секунду был прижат к уху. - Прости, Рёукки, - тихо заговорил Чонун, а в трубке слышался сплошной крик. Старший виновато посмотрел на Ли, но тот улыбнулся и прошептал что-то про то, что расскажет в следующий раз. – Просто я... Наручные часы Сонмина медленно стукали шестерёнками, оттачивая свои навыки деления времени на промежутки. Чонун волновался. Он слушал, как его отчитывает менеджер и думал о том, что порой он – Йесон – бывает слишком совестливым, если даже сейчас не может дать себе немного свободы и загоняет себя в очередные рамки. А ещё он чувствовал себя виноватым перед директором Ли. К тому же, в сердце трепыхалось что-то такое, что уносило его от всей бытности и создавало заметную толстую грань между его миром и другим миром. И почему-то в голове Чонуна этой гранью стал Ли Сонмин. - Отвезу тебя домой, - коротко сказал вокалист, когда тирада Рёука иссякла себя, и мобильный был брошен на приборную панель. – Куда? - В приют. - Ты там живёшь? – нетактично удивился Чонун. - Да. Мои родители тоже погибли в автокатастрофе, как и у тех детей, а я вот выжил. Правда, остался таким... Однобоким, но... – парень запнулся, но Чонун уже завёл машину, шумом мотора заглушая короткий всхлип Ли. Первая секунда – они тронулись с места, было шумно. Вторая секунда – машина ускорила свой ход, было тише. Третья секунда – мир замолк, было ужасно. Четвертая секунда – Йесон сжал своими пальцами ладонь Сонмина и, его душа, чувствуя, как в тишине бьётся сердце парня рядом, подстроилась под синонимичный ритм. Пятая секунда – Ли приподнял голову и из-под чёлки посмотрел на Чонуна, встречая его взгляд на своих глазах. - Дорога... – теряясь в закоулках своих же голосовых связок, прошептал он, и Йесон, с трудом разрывая контакт, упёрся глазами в асфальт. Его пальцы держали Ли Сонмина. Его пальцы держались за Ли Сонмина. И сложно было разобрать, что было правильнее: первое или второе...